Не знаю, чем бы кончились охоты и прогулки, если б в один из пасмурных осенних вечеров грум милорда не подал ему письма с гербом маркиза.
Милорд пробежал адрес и молча возвратил письмо груму.
Грум не двигался, не подымал рук и продолжал смотреть на господина своего с любопытством.
– Что ж ты стоишь? – спросил милорд. – Письмо адресовано жене, отнеси его.
– И только? – спросил грум.
– И только, – отвечал милорд.
Грум улыбнулся.
– Ну, что ж ты? – повторил милорд с нетерпением.
– А вот что, – отвечал грум, – маркиз дал мне пять гиней за то, чтоб я вручил это письмо миледи, которая, как вам известно, не выходила три дня из своей комнаты; а может быть, милорд даст мне втрое за то, чтоб я не вручал письма, и тогда у меня будет пятнадцать гиней вместо пяти – значит, втрое!
Милорд взял письмо из рук грума, которому немедленно вручил требуемую сумму; тем и кончилась встреча слуги с господином.
Все-таки за чайным столом в час общего собрания семейства милорд при маркизе передал Бетси уже распечатанное письмо младшего брата. Глаза супруга не выражали ни удивления, ни гнева, и чай этот ничем не отличался от всех предыдущих чаев.
Когда миледи ушла в свою комнату, маркиз пригласил милорда пройтись по парку, на что старший брат изъявил согласие и последовал за младшим с видом совершенного равнодушия.
– Милорд! вы прочли письмо мое к Бетси? – спросил дрожащим от волнения голосом маркиз.
– Прочел, – хладнокровно отвечал милорд, – и помню его содержание: вы говорите в нем о страсти вашей к Бетси; вы говорите, что убеждены во взаимности миледи и заключаете письмо тем, что заплатили бы всею жизнью за счастье быть ее мужем. Из этого заключил я, что леди Бетси не изменила своим обязанностям.
– Поступок мой заставляет меня краснеть пред вами, милорд, – проговорил маркиз в большом смущении.
– То есть бледнеть, хотите вы сказать.
Маркиз не нашелся что отвечать милорду, который, идя с ним рядом, насвистывал одну из своих любимых песен.
После долгого молчания младший брат предложил старшему всякого рода удовлетворение и… пустился путешествовать инкогнито.
Милорд отправил верного грума своего с приказом следить втайне за младшим братом, не отставать от него ни на шаг, снабдив притом расторопного слугу полномочным кошельком, набитым гинеями.
На одном пароходе с маркизом грум переплыл Ла-Манш, проехал всю Францию и уже из Висбадена написал к милорду, что маркиз благополучно прибыл в этот город и намеревается пить воды…
Спокойно и весело сидел однажды маркиз в прекрасном саду, принадлежавшем к воксалу Висбадена, и рассеянно смотрел на кривлянье бесшерстной обезьяны, танцевавшей польку под звук гитары фигляра.
– Какое отвратительное животное! – заметил маркиз, обращаясь к сидевшему подле него господину, – и как похоже это животное на человека!
– Nonsense,[14] – отвечал кто-то позади маркиза, и так громко, что все окружавшее его общество обратилось в ту сторону, откуда раздалось восклицание.
Маркиз вздрогнул.
– Nonsense! – повторил тот же голос. Маркиз оглянулся.
– I tell you that is nonsense;[15] человек бывает отвратительнее обезьяны, – прибавил вполголоса милорд, ибо голос, произносивший слово «nonsense» был голос милорда; последние слова, слышал один маркиз.
Оба встали со своих мест и вышли из сада в сопровождении нескольких посторонних лиц, которые тотчас же предложили свои услуги маркизу.
Дуэль – вещь слишком обыкновенная в Висбадене, и в городе этом находится во всякое время немалое число людей, извлекающих из безнаказанности дуэли тысячи личных выгод; некоторые из подобных аферистов, уверенные в своем искусстве владеть всевозможным оружием, не только охотно принимают вызовы, но употребляют все средства, чтоб побудить других к подобным вызовам, и, пользуясь неопытностью молодежи, мировыми сделками выжимают из противников или деньги, или по крайней мере ужин с бутылкою шампанского; другие предлагают себя в секунданты, и, примиряя соперников, пользуются теми же выгодами, как и первые. К числу последних принадлежали и те господа, которые предложили услуги свои маркизу, а слово «nonsense», слышанное ими, не оставляло в уме их никакого сомнения об истинных намерениях как милорда, так и маркиза, шедших хотя рядом, но молча и с выражением лиц очень неприязненным. У выхода из публичного сада маркиз обратился к милорду с вопросом: «Чего он от него требует?»
– Жизни, – отвечал милорд.
– Rien que cela![16] – воскликнул, смеясь, один из следовавших за ними господ.
– Это, должно быть, англичанин, – заметил другой с предлинными бурыми усами.
– Оружие ваше, милорд, – сказал маркиз, догадавшийся, конечно, что требование брата основывается не на одном различии мнений касательно сходства обезьяны с человеком.
– Пистолеты! – отвечал англичанин.
– Расстояние?
– Не нужно.
– Quant а cela, milord, vous poussez la nationalitй un peu, trop loin et je suis le premier а m’y opposer,[17] – воскликнул тот же господин, который сделал первое замечание.
– Vous m'empкchez,[18] – сказал милорд.
– Monsieur![19]
– Chaurrai le grand blaisir de tuer vous aprиs; chй n'aime pas les franзais; tout les franзais sont les plagueurs.[20]
Высказав этою речью, по-видимому, все, что он имел сказать докучному свидетелю, милорд обратился к маркизу с окончательным предложением, которое состояло в том, что милорд желает убить его непременно, и чем скорее, тем лучше; что касается до расстояния, то милорд определил его от одного шага до пятнадцати, никак не далее, и заключил тем, что не уверен, раздавит ли он пулею комара на двадцати шагах, и потому не может допустить большего отдаления.
Маркиз понимал, что смягчить условие милорда было делом невозможным, согласился на все, и местом поединка назначен был берег Рейна, а часом свидания – восход солнца следующего утра.
Противники раскланялись друг другу и разошлись в разные стороны.
Господин с бурыми усами приглашен был в секунданты маркизом, а милорд выбрал словоохотливого француза.
– Diable d'homme![21] – проговорил вслед уходившему милорду француз, пожимая плечами.
Маркиз был уверен, что настоящий вечер был его последним вечером, и решился провести его весело, но, к несчастью, кошелек маркиза заключал в себе только пять золотых монет; молодой человек вспомнил о рулетке и отправился в воксал.
Менее чем в пять минут из пяти золотых монет маркиза осталась в кошельке его только одна; он бросил последнюю на игорный стол и отошел в сторону; последняя монета ушла тотчас же за первыми. Маркиз вздохнул и хотел выйти из зала.
– Куда? – спросил у него кто-то.
– Милорд! – воскликнул маркиз.
– Я.
– Вы играли?
– Нет, не люблю, а вы?
– Я люблю и проиграл все.
– Нужны деньги?
– Нет, – отвечал маркиз, проходя мимо милорда.
В полночь маркиз возвратился на свою квартиру; в прихожей сидел грум милорда.
– Зачем ты здесь? – спросил удивленный маркиз.
– Я с милордом.
– Как с милордом?
– Милорд остановился у вас.
И действительно, в спальне своей нашел маркиз спавшего на диване англичанина; у изголовья его на столике стоял отворенный ларец: в нем находилась пара превосходных пистолетов.
– Тут пахнет порохом, – сказал вполголоса своему камердинеру маркиз.
– Милорд выстрелил четыре раза в стену, – отвечал камердинер, указывая на небольшое отверстие, сделанное в притолоке дверей.
– Пуля?
– Четыре, маркиз.
– Где же остальные три?
– Все тут.
– Одна на одной?
– Одна на одной, – повторил камердинер.
Маркиз разделся и лег в постель, приказав разбудить себя с рассветом.
Милорд спал как убитый, а сон маркиза был не тревожен потому только, что маркиз не смыкал глаз во всю ночь и думал. Он был не трус; но при мысли о верной и неизбежной смерти сердце двадцатипятилетнего молодого человека, если он только не англичанин, не может биться ровно и спокойно, и маркиз провел эту ночь, придумывая средство избегнуть пули своего противника или по крайней мере отсрочить по возможности роковую минуту смертельного поединка. Убить милорда он решительно не желал, перебить милорду правую руку не послужило бы ни к чему: милорд левой стрелял лучше самых искусных стрелков. «Что делать?» – думал маркиз, а ночь проходила, восток алел, алел, и с первым лучом восходящего солнца грум разбудил своего господина.
Милорд открыл глаза, потянулся, зевнул и, поздоровавшись с маркизом, встал с постели, присел к столу и начал бриться. Маркиз с своей стороны тоже занялся туалетом, и чрез полчаса оба поместились в одну и ту же карету и отправились к назначенному месту. Дорогою милорд передал маркизу запечатанный пакет.
– Что это? – спросил маркиз.
– Векселя и расписки.
– Чьи, милорд?
– Ваши; я дал вам когда-то слово выкупить их: по ним уплачено.
