— Что поделаешь! — просто сказал капитан. — Поневоле приходится играть, если правительство дает мне такую пенсию, что можно подохнуть с голоду.
Затем Саккар, в котором молодой человек возбуждал участие своим мужеством в житейской борьбе, спросил, как идут его литературные дела. И Жордан, еще больше оживившись, рассказал, что он устроился со своим скромным хозяйством в шестом этаже на авеню Клиши, так как Можандры, не питая доверия к его профессии писателя и считая, что они и так уже много сделали, согласившись на брак, ничего не дали молодым под тем предлогом, что после смерти оставят дочери все состояние нетронутым да еще увеличат его своими сбережениями. Нет, литература плохо кормит того, кто посвящает себя ей; у него задуман роман, писать его некогда — приходится поневоле работать в газетах и строчить обо всем, о чем может писать журналист, начиная с хроники и кончая отчетами о судебных процессах и даже происшествиями.
— Ну что же, — сказал Саккар, — если я начну свое крупное дело, может быть, вы мне понадобитесь. Заходите ко мне.
Попрощавшись, он обогнул биржу. Здесь наконец отдаленные крики, отголоски биржевой игры стихли, теперь это был только неясный ропот, сливающийся с шумом площади. С этой стороны на ступенях тоже толпился народ, но кабинет биржевых маклеров, красные обои которого виднелись через высокие окна, отделял колоннаду от большого зала с его шумом и гамом, и здесь, в тени, удобно сидели спекулянты-богачи, не желавшие смешиваться с толпой, некоторые поодиночке, другие небольшими группами, как будто эта обширная галерея под открытым небом была для них чем-то вроде клуба. Эта сторона здания, немного напоминающая задний фасад театра с подъездом для артистов, выходила на темную и сравнительно спокойную улицу Нотр-Дам де Виктуар, сплошь занятую кабачками, кафе, пивными, тавернами, кишащими особой, весьма разношерстной клиентурой. Вывески тоже указывали на эту сорную траву, выросшую на краю огромной клоаки: страховые общества с сомнительной репутацией, мошеннические финансовые газеты, различные компании, банки, агентства, конторы, длинный ряд скромных с виду разбойничьих притонов, ютящихся в лавках или в крохотных полуподвальных помещениях. На тротуарах и посреди мостовой — повсюду расхаживали люди, кого-то поджидая, словно грабители на большой дороге.
Саккар остановился за оградой и бросил на дверь, ведущую в кабинет маклеров, острый взгляд полководца, изучающего все подступы к крепости перед штурмом. Вдруг из кабачка вышел высокий человек, перешел улицу и, подойдя к Саккару, очень низко поклонился ему:
— Господин Саккар, нет ли у вас для меня местечка? Я окончательно ушел из «Креди мобилье» и хотел бы где-нибудь устроиться.
Жантру был прежде преподавателем в Бордо и уехал оттуда после какой-то подозрительной истории. Вынужденный уйти из университета, он опустился; однако, несмотря на рано появившуюся лысину, имел представительный вид, носил черную бороду веером и к тому же был образован, умен и любезен. Попав на биржу лет двадцати восьми в качестве комиссионера, он десять лет терся в этой грязи, едва зарабатывая на удовлетворение своих порочных наклонностей. И теперь, совсем облысев, он приуныл, как проститутка, морщины которой угрожают отнять у нее кусок хлеба, но все-таки ждал случая, который доставил бы ему успех и богатство.
Саккар, видя его почтительность, с горечью вспомнил о поклоне Сабатани у Шампо: решительно, теперь ему приходится иметь дело только с людьми сомнительной репутации и с неудачниками. Но Жантру он все же ценил за живой ум и к тому же отлично знал, что самые храбрые войска набираются из людей отчаявшихся, готовых на все, потому что им нечего терять. Он проявил добродушие.
— Устроить вас? — повторил он. — Что ж, может быть, и удастся. Приходите ко мне.
— Теперь на улицу Сен-Лазар, не так ли?
— Да, на улицу Сен-Лазар. Как-нибудь утром.
Они разговорились. Жантру яростно ругал биржу и с озлоблением неудачливого мошенника повторял, что нужно быть негодяем, чтобы добиться там успеха. С этим покончено, теперь он хочет попробовать свои силы в чем-нибудь другом; ему кажется, что его университетское образование, его знание света могли бы помочь ему получить хорошее место по административной части. Саккар одобрительно кивал головой. Выйдя за ограду и пройдя по тротуару до улицы Броньяр, они оба обратили внимание на стоявшую здесь темную карету с безукоризненной упряжкой. Голова лошади была обращена к улице Монмартр. Спина кучера, сидевшего на высоких козлах, словно окаменела, но они заметили, что в окне кареты дважды показалась и исчезла женская головка. Вдруг она опять высунулась, и женщина, забывшись, устремила долгий нетерпеливый взгляд в сторону биржи.
— Баронесса Сандорф, — прошептал Саккар.
Это была оригинальная темноволосая головка, — черные горящие глаза, окруженные синевой, страстное лицо с кроваво-красными губами; только слишком длинный нос слегка портил ее. Она казалась немного перезревшей для своих двадцати пяти лет, но была очень красива — вакханка, одетая у лучших портных Империи.
— Да, баронесса, — повторил Жантру. — Я познакомился с ней, когда она была еще девушкой, у ее отца, графа де Ладрикур. Вот это был игрок! И грубиян возмутительный! Каждое утро я ходил к нему за ордерами, и однажды он чуть не избил меня. Уж о нем-то я не пожалел, когда он умер от удара, разорившись после целого ряда плачевных ликвидаций. Девчонке пришлось тогда выйти замуж за барона Сандорфа, советника при австрийском посольстве, на тридцать пять лет старше ее, — она положительно свела его с ума своими пламенными взглядами.
— Знаю, — заметил Саккар.
Головка снова скрылась в глубине кареты. Но почти тотчас же баронесса появилась опять и с еще большим возбуждением, повернув шею, устремила взгляд вдаль, на площадь.
— Она играет, правда?
— О да, напропалую. Каждый раз, когда ожидаются какие-нибудь события, она здесь, в своем экипаже, следит за курсами акций, лихорадочно помечает их в записной книжке, дает ордера. A-а, вот что! Она ждала Массиаса: вот он идет к ней.
В самом деле, Массиас бежал во всю прыть своих коротких ножек с таблицей курсов в руке; облокотясь на дверцу и просунув голову в карету, он стал оживленно совещаться с баронессой. Саккар и Жантру немного отошли, чтобы их не могли уличить в подглядывании, и, когда комиссионер бегом пустился назад, окликнули его. Оглянувшись и видя, что угол дома скрывает его от баронессы, он сразу остановился, запыхавшись; его прыщавое лицо побагровело, но большие голубые глаза смотрели весело и были прозрачны, как у ребенка.
— Что они, с ума все посходили, что ли? — крикнул он. — Суэц летит вниз. Говорят о какой-то войне с Англией. Переполошились из-за новостей, неизвестно откуда взявшихся. Подумать только, война! Кто бы это мог сочинить? Разве что этот слух возник сам собой… Словом, чертовский переполох.
Жантру подмигнул:
— Что, эта дамочка все играет?
— Еще как! Сходит с ума! Я несу ее ордера к Натансону.
Саккар, слушавший этот разговор, сказал:
— Да, в самом деле, мне говорили, что Натансон теперь тоже в кулиссе.
— Славный малый этот Натансон, — заметил Жантру, — и вполне заслуживает своего счастья. Мы были вместе в «Креди мобилье». Но он-то сделает карьеру, на то он и еврей. Его отец из Австрии, теперь он в Безансоне, — кажется, часовщик. Знаете, его это как-то сразу захватило, там, в «Креди мобилье», когда он насмотрелся на их махинации. Он решил, что здесь нет ничего хитрого, стоит только обзавестись комнатой и открыть кассу. Так он и сделал… Ну, а вы как, довольны, Массиас?
— Как бы не так, доволен! Вы сами прошли через это, вы нравы, говоря, что тут нужно быть евреем, иначе ничего не поймешь, не знаешь, как подойти; чертовски не везет. Паршивое ремесло! Да уж раз взялся, надо продолжать. Ну, пока еще ноги носят, я не отчаиваюсь.
И он, смеясь, побежал дальше. Рассказывали, что он сын судейского чиновника из Лиона, выгнанного со службы за какие-то грязные дела; после исчезновения отца он оставил юридический факультет и попал на биржу.
Саккар и Жантру не спеша вернулись на улицу Броньяр. Карета баронессы все еще стояла там, но стекла были подняты, и таинственный экипаж казался пустым; кучер совсем застыл в своей неподвижности; он, по-видимому, привык к ожиданию, которое часто продолжалось до самого закрытия биржи.
— Соблазнительная бабенка, черт побери, — грубо заметил Саккар. — Я понимаю старого барона.
Жантру двусмысленно улыбнулся:
— Ну, барону она, кажется, давно надоела. К тому же он, говорят, страшный скряга. Знаете, с кем она сошлась, кто оплачивает ее счета? Ведь жить одной игрой она не может.
— Нет.
— С Делькамбром.
— С Делькамбром, генеральным прокурором! С этим длинным, костлявым господином, таким желчным, чопорным!.. Ах, я хотел бы видеть их вместе!
