— Значит, приехали? — переспросил помещик, словно все еще не веря сообщению. — Сколько человек? Где остановились?
— Человек пятнадцать. Остановились в школе…
Обычно торговец пирожками не смел сидеть в присутствии помещика, но теперь, почувствовав, что в нем нуждаются, он непринужденно сел на кан и добавил:
— У всех маузеры, браунинги и винтовки.
Хань Большая Палка, уже успевший несколько оправиться от неожиданности, предупредил:
— Смотри, теперь будь осторожнее…
— Я знаю, дядюшка, все знаю… — вполголоса отозвался торговец пирожками.
Звали этого человека Хань Ши-цай, а так как его маленькая голова сидела на непомерно вытянутой шее, за ним утвердилась кличка Длинная Шея. Он состоял в родстве с Хань Лао-лю, приходясь ему племянником, и был хитер не меньше своего дяди.
Раньше Длинная Шея жил в довольстве, но, питая излишнее пристрастие к женщинам, картам и опиуму, постепенно обеднел. Последние годы он так нуждался, что не имел денег даже на курение, и ему приходилось впрыскивать себе раствор опиума под кожу, отчего на руках появились темные пятна и желваки. Он похудел, шея у него еще больше вытянулась.
В девятом году царствования Кандэ дела у Длинной Шеи пошли совсем скверно. Не на что было купить даже новый шприц.
Недолго думая, он продал жену в публичный дом в городе Шуанчэнцзы. Из-за этого ему, правда, пришлось подраться с тестем, но он перехитрил простоватого родственника и даже оказался в выгоде. Во время потасовки Длинная Шея сам нарочно порезал себе руку, упал и поднял крик, что его убивают. Перепугавшийся тесть, чтобы избежать неприятностей, откупился. На этом распря и закончилась.
После продажи жены Хань Длинная Шея занялся перекупкой старья и торговлей пирожками. Однако денег все же не хватало ни на опиум, ни на еду. Хань Лао-лю изредка что-нибудь дарил племяннику, и Длинная Шея стал его верным псом.
Жители деревни Юаньмаотунь говорили: какое бы темное дело ни затевал Хань Лао-лю, без Длинной Шеи ему не обойтись.
— Ничего, Ши-цай, как они ни важничают, долго им не продержаться, — вновь заговорил помещик, стараясь ободрить племянника, а больше всего самого себя.
— Что и говорить, — подтвердил Длинная Шея.
— Но теперь нужно быть особенно осторожным: как бы они не узнали, что ты со мной заодно. Помни, что я и твоя тетка одной ногой стоим в могиле. Не возьмем же мы имущество с собою в гроб. И если его удастся сохранить, разве не получишь ты своей доли? Только будь начеку: коммунистов не легко провести. Во времена Маньчжоу-го один из них, Чжао Шэн-чжи[8], тут такое натворил, что у командования Квантунской армии голова кругом пошла.
Хань Лао-лю помолчал, а затем деловито осведомился:
— У тебя в чем сейчас нужда?
— Кое-как перебиваюсь, — пробормотал Длинная Шея, — однако…
— Поди-ка сюда! — крикнул Хань-шестой так, чтобы было слышно в соседней комнате.
На голос вышла старшая жена, похожая на финиковую косточку: с толстой серединкой и заостренными концами. Она была одета в черный шелковый халат. В зубах ее дымилась трубка с длинным чубуком из зеленой яшмы.
Племянник тотчас вскочил и почтительно поклонился:
— Тетушке…
Хань Лао-лю, зажигая опийную лампу, спросил:
— Деньги, которые позавчера принес Ли Чжзнь-цзян, остались еще?
— Немного осталось, мелочь какая-то, — скрепя сердце буркнула Финиковая Косточка.
— Принеси и отдай Ши-цаю, — распорядился муж.
— Не надо! Не надо!.. Тетушка, не беспокойтесь… — запротестовал Хань Ши-цай.
Но двигался только его язык. Сам же Длинная Шея не сделал ни шагу, чтобы остановить тетку. Когда Финиковая Косточка принесла пачку денег и опустила в карман его пожелтевшей куртки, он весь просиял и, бормоча слова благодарности, заторопился уходить.
— Уходишь… — сказал Хань Лао-лю. — Не забудь только передать Ли Чжэнь-цзяну и Тянь Вань-шуню, чтобы зашли ко мне.
Он снова примостился к опийной лампе, а старшая жена, усевшись на кане, принялась ворчать. Она была всем на свете недовольна и особенно ненасытностью своего бедного родственника. Уж очень он зачастил последнее время, и карман у него, как бездонная яма: сколько ни клади — все мало!
— Ходит и ходит, — приговаривала Финиковая Косточка, — и раз за разом, как дикая кошка, кур таскает. Рад, что у него шея такая длинная — есть на чем бесстыжей башке держаться.
Хань Лао-лю, заслышав на дворе шаги, прикрикнул на жену:
— Много ты понимаешь! Только и разговору, что про деньги. Иди скорее: там кто-то пришел.
Финиковая Косточка послушно поднялась и вышла.
Появился человек в остроконечной соломенной шляпе и рваной синей куртке. Он был уже стар. Лоб и виски его бороздили глубокие морщины, а запыленная козлиная бородка походила на свалявшуюся кудель.
Войдя в комнату, человек обеими руками робко снял шляпу, приблизился к кану и закивал:
— Почтение «господину Шестому в роде»!
По комнате плавал ароматный дымок. Мерно посапывала опийная трубка. Хань Лао-лю не ответил.
Во дворе послышался шум. Кто-то прикрикнул на залаявшую было собаку:
— Ослепла, что ли? Не был несколько дней и уже не узнаешь!
— Заходи, заходи, старина Ли, — ласково позвал Хань Лао-лю.
Вошел улыбающийся Ли Чжэнь-цзян и снял черную шляпу с обвисшими полями.
— «Господин Шестой в роде»! Сегодня днем приехали какие-то люди. Говорят, бригада по проведению земельной реформы. Не знаю, как они будут разыгрывать свои фокусы, но думаю… О! И ты здесь, Тянь?
Ли Чжэнь-цзян поздоровался со стариком, сделав вид, что только сейчас его заметил.
Хань Лао-лю взял со столика чайник японского фарфора, украшенный голубым рисунком, хлебнул из носика и откашлялся. Пристально поглядев на вошедших маленькими, похожими на зеленые горошины глазками, он неторопливо проговорил:
— Арендуйте теперь землю у кого-нибудь другого. Мне земли и самому не хватает.
Тянь Вань-шунь так и прирос к месту, крепко стиснув в руках поля соломенной шляпы:
«Что делать теперь? Ведь лучшей земли не найти, да сейчас никак и не расплатиться с помещиком. Неужели же ему со слепой старухой идти побираться!»
Ли Чжэнь-цзян, однако, расстраиваться не торопился и, нахмурив широкие черные брови, на секунду задумался.
Сначала он предположил, что Хань Большая Палка собирается выкинуть какую-нибудь новую штуку. Так как цена на опиум поднялась, может быть, он собирается надбавить плату за аренду земли? Но затем догадался: «Определенно, Хань уже предупрежден о приезде бригады, ищет нашей поддержки и хочет сперва припугнуть».
Глаза Ли Чжэнь-цзяна заблестели. Он понимающе улыбнулся и с чуть заметной иронией проговорил:
— Земля, конечно, хозяйская. Если хотите отобрать, что можно сказать на это?
Помещик рассмеялся, поднялся с кана и, уведя Ли Чжэнь-цзяна в смежную комнату, о чем-то стал с ним шептаться.
Тянь Вань-шунь, словно пораженный громом, стоял посредине комнаты.
Как ни старался Ли Чжэнь-цзян приглушить свой грубоватый голос, старик Тянь услышал.
— Дело, говорю, хозяйское. Однако это и мое дело. Все силы приложу…
Дальнейшие его слова заглушил лай собак и гогот гусей на дворе.
После ухода Ли Чжэнь-цзяна Хань Лао-лю, улыбаясь уголками рта, вернулся в комнату. Но едва он взглянул на Тянь Вань-шуня, улыбка исчезла, и лицо приняло ехидное выражение.
Двадцать с лишним лет Хань Лао-лю всеми правдами и неправдами держал в страхе и повиновении своих арендаторов, батраков и других зависевших от него людей. Когда они бывали нужны ему, на его желтом лице с маленькими японскими усиками появлялась притворная улыбка. Когда же услуги этих людей не требовались, он презрительно не замечал их, а если они сами напоминали о себе, глаза помещика начинали метать молнии.
Раньше у Ханя-шестого было в обычае после обеда прогуливаться по деревне. Поклонов и приседаний бедняков он не замечал вовсе, зато почтительность людей состоятельных принимал охотно. Впрочем, искренним и откровенным не был он ни с кем.
«Если слово просится с языка, сдержи его», — вот что было его правилом, которому он никогда не изменял. Но однажды, хлебнув лишнего, Хань-шестой в разговоре со своим другом Тан Тянем высказал правду о себе: — Хочешь иметь деньги — знай пять слов: мошенничество, нахальство, изворотливость, коварство, беспощадность.
И сейчас, растянувшись на кане и посасывая свою опийную трубку, Хань Лао-лю, как всегда, делал вид, что старик Тянь для него не существует. Когда вновь появилась Финиковая Косточка, помещик слегка подмигнул ей и отвернулся. Она сразу смекнула в чем дело и обратилась к Тянь Вань-шуню с такими словами:
— Послушай, старина Тянь, все это совсем не потому, что нам пришла охота отбирать у тебя нашу землю. Для тебя же самого так будет лучше. Ведь земля у нас неплодородная, урожай на ней скудный. Возьми в аренду хорошую землю у кого-нибудь другого. Больше снимешь, тебе же больше останется.
