— Вот ты сказал про Хань Лао-лю. Это кто же такой? — спросил начальник бригады.
— Наш помещик.
— А что он за человек?
Старик покосился на седоков и промолчал.
— Да ты не бойся. Здесь все свои, — поспешил успокоить его Сяо Сян.
— Чего мне, старому Суню, бояться? Что есть, то и выкладываю. А Хань Лао-лю? Что ж, человек, как человек… Ты лучше посмотри, какая мелкая кукуруза нынче уродилась! — указал он кнутом на поле, чтобы замять разговор о помещике. — И все из-за бандитов. Опять, должно быть, голодать будем…
Сяо Сян перевел речь на бандитов:
— Бандиты, говоришь, налетали на вашу деревню?
— Конечно, налетали! В середине мая два раза. Днем по деревне ставили караулы и никого не пропускали, а ночью отправлялись баб насиловать, окаянные.
— Как звали главаря этих бандитов?
— Лю Цзо-фэй.
— А кто еще у них был?
— Этого уж не знаю… — Старик был явно напуган. «Старые люди боятся тигра перед собой, а волка — за спиной», — вспомнил поговорку Сяо Сян и замолчал.
Осматривая поля, начальник бригады заметил, что листья кукурузы пожелтели, полынь густо разрослась. Колосья пшеницы терялись среди сорных трав.
Вдруг из зарослей кустарника торопливо выскочил заяц. Сяо Ван выхватил маузер и выстрелил. Старик Сунь до того перепугался, что свалился с телеги. Сяо Ван хотел выстрелить снова, но начальник бригады удержал его:
— Не надо расходовать патроны. Они еще пригодятся.
Сяо Ван послушно спрятал маузер. Опасливо поглядывая в сторону Сяо Вана, Сунь снова залез на свое место.
У постоялого двора сделали остановку. Возчик накормил лошадей и выкурил трубку.
Поехали дальше. Молодежь запела, а Сяо Сян углубился в размышления. Ему вспомнилась речь Линь Бяо[7] и вчерашняя дискуссия в уездном комитете. Он был согласен с комиссаром Чжаном, который заявил: «Массы еще дремлют. Для уничтожения многовекового господства феодализма необходим ураган, а вызвать его — нелегкое дело. Многие наши работники не поднимают массы на борьбу, потому что боятся хаоса. Они стремятся ограничить действия масс. Это совершенно недопустимо…»
«С чего же начинать, однако?..» — спрашивал сам себя Сяо Сян.
— Подъезжаем! Смотри, вот там! Это и есть Юаньмаотунь! — воскликнул возчик.
Восклицание возчика прервало размышления Сяо Сяна. Начальник бригады быстро поднял голову. Он увидел в тумане горы и длинный ряд глинобитных лачуг, над которыми темнела густая зелень деревьев.
В деревню въехали через западные ворота. В стороне от дороги еще сохранились укрепления третьего батальона.
Человек с маленькой головкой на непомерно длинной шее, держа корзину с пирожками, крикливо предлагал свой товар. Увидев телегу, он подбежал к возчику и спросил:
— Из уезда?
Старик кивнул. Торговец с длинной шеей сразу отошел и, завернув за угол, пустился бежать. Он скользнул в черные облицованные железом ворота. Большой двор огораживали высокие стены из серого кирпича, под которыми проходил ров и тянулась ивовая изгородь. По углам поднимались высокие башни. Их бойницы, словно чертовы глаза, стерегли соломенные крыши лачуг, шоссе и проезжающие мимо телеги.
Так как калитка осталась открытой, Сяо Сян увидел часть двора. На северной его стороне стоял дом, крытый черепицей. Оконные стекла были чисто вымыты и блестели на солнце.
— Чья усадьба? — осведомился начальник бригады.
Возчик огляделся по сторонам и, удостоверившись, что посторонних нет, неопределенно ответил:
— У кого же еще может быть такая большая усадьба? Посмотри только на башни, какие высоченные!
— Усадьба Хань Лао-лю, что ли?
— М-да… — промычал старик, мотнув головой.
Приезд бригады всполошил семью Хань Лао-лю, всколыхнул тишину деревни, поднял на ноги обитателей глинобитных лачуг и кирпичных домов. На дорогу высыпали люди в тряпье, в одежде из старых мешков. Жители деревни с удивлением разглядывали незнакомых людей, которые им приветливо улыбались.
Телега наконец остановилась у ивовой изгороди. Сяо Сян, увидав сквозь ветки застекленные окна пустой школы, предложил:
— А если нам здесь поселиться?
Все согласились и начали проворно перетаскивать вещи.
Сяо Сян подошел к Суню, расплатился и, дружески похлопав его по плечу, сказал:
— Встретились незнакомыми, теперь познакомились. Непременно приходи в гости.
— Как не прийти, как не прийти! Теперь будем друзьями. — Он с поклоном принял деньги и поспешил за водкой.
Приезд бригады по проведению земельной реформы произвел полный переворот в жизни крестьян деревни Юаньмаотунь. Все знали: поднялся ветер — значит скоро будет дождь. Но какой силы будет дождь? Кто мог это угадать? Даже хитрому пройдохе Хань Лао-лю, который моментально узнавал все новости, это было пока неясно.
Последнее время в доме помещика Хань Лао-лю день и ночь горели опийные лампы. Лежа на кане, хозяин то и дело прикладывался к трубке. Он беседовал с приходящими людьми, отдавал приказания и расспрашивал о делах. Помещик был не менее занят, чем в те горячие дни, когда сколачивал в деревне отряд. Только сейчас он был сильно удручен, и на его желтом восковом лице не появлялось даже тени улыбки.
С тех пор как части Восьмой армии изгнали бандитов из деревни Юаньмаотунь, характер помещика заметно изменился к худшему. Он стал раздражителен, нередко бил посуду, ругал кого попало и скандалил со старшей женой. Даже младшей и любимой жене нередко доставалось.
У знаменитого Хань Фын-ци, прозванного Хань Лао-лю, было шесть братьев. Ему, шестому по счету, в нынешнем году исполнилось сорок семь лет, но выглядел он значительно старше. У него был изнуренный вид, дряблая желтая кожа и большие залысины: уж слишком много он курил опиума. В глаза люди величали его «господин Шестой в роде», за глаза — просто Хань-шестой, а чаще всего — Хань Большая Палка. Последнее прозвище повелось за ним еще со времен Маньчжоу-го. В ту пору он был старостой деревни Юаньмаотунь и, собирая осенью арендную плату или заставляя людей сдавать японцам лен и листья дикого винограда, прихватывал с собой большую палку. Если что-нибудь не нравилось Ханю-шестому, он пускал ее в ход.
Теперь палка без всякого дела валялась в углу да и сам ее хозяин редко выходил из дому. Большую часть дня он лежал на кане, припав к опийной трубке. О всех новостях ему докладывали приспешники и платные агенты. Продавец пирожков был одним из них.
— Дядюшка… приехали!.. — крикнул продавец, вбегая в комнату.
Хань Лао-лю отшвырнул трубку и вскочил:
— Как, уже приехали?
Впопыхах он задел рукавом шелковой рубашки опийную лампу и опрокинул ее. На черный узорный поднос разлилось зеленое масло. Залысины Хань Лао-лю покрылись мелкими бусинками пота.
Несколько дней назад одна его родственница прислала ему из уезда Бинся письмо, в котором сообщала, что к ним уже приехала бригада, то есть коммунисты, которые призывают бедных крестьян к расправе с помещиками, к разделу помещичьей земли, имущества и домов. Никто не знает, что они еще выдумают.
Получив это письмо, Хань Лао-лю уже подготовился к приезду бригады. Дележа земли и домов он не боялся: «Ветер землю не сдует, а вода не снесет». Пусть берет кто хочет. Все равно настанет время, и помещик потребует ее обратно. Кто посмеет тогда не вернуть ему хотя бы одной грядки? Что же касается дома — хотел бы он, Хань Лао-лю, поглядеть, у кого это хватит храбрости проникнуть за черные ворота. Чего он действительно опасался, так это конфискации имущества. Вот почему два его экипажа уже седьмой день без передышки сновали то в уездный город, то на станцию Имяньбо. Но они не успели перевезти и половины того, что надо было укрыть. Кто же мог думать, что эта проклятая бригада явится так скоро!
— Значит, приехали? — переспросил помещик, словно все еще не веря сообщению. — Сколько человек? Где остановились?
— Человек пятнадцать. Остановились в школе…
Обычно торговец пирожками не смел сидеть в присутствии помещика, но теперь, почувствовав, что в нем нуждаются, он непринужденно сел на кан и добавил:
— У всех маузеры, браунинги и винтовки.
Хань Большая Палка, уже успевший несколько оправиться от неожиданности, предупредил:
— Смотри, теперь будь осторожнее…
— Я знаю, дядюшка, все знаю… — вполголоса отозвался торговец пирожками.
Звали этого человека Хань Ши-цай, а так как его маленькая голова сидела на непомерно вытянутой шее, за ним утвердилась кличка Длинная Шея. Он состоял в родстве с Хань Лао-лю, приходясь ему племянником, и был хитер не меньше своего дяди.
Раньше Длинная Шея жил в довольстве, но, питая излишнее пристрастие к женщинам, картам и опиуму, постепенно обеднел. Последние годы он так нуждался, что не имел денег даже на курение, и ему приходилось впрыскивать себе раствор опиума под кожу, отчего на руках появились темные пятна и желваки. Он похудел, шея у него еще больше вытянулась.
