И ораторъ приподнялъ крѣпко стиснутую правую руку мертвеца.
— Что же теперь намъ дѣлать съ тѣломъ? — спросилъ Ляйтвудъ.
— Если вы не откажетесь простоять тутъ еще минуточку, сэръ, то и кликну ближайшаго изъ нашихъ людей, и онъ приметъ на себя заботу о немъ… Какъ видите, я все еще зову это имъ, — сказалъ инспекторъ, уходя и оборачиваясь назадъ съ философической улыбкой надъ силою привычки.
— Юджинъ, — сказалъ Ляйтвудъ и хотѣлъ, было, прибавить: «намъ надо подождать здѣсь», но, повернувъ голову, вдругъ увидѣлъ, что никакого Юджина тутъ нѣтъ. Онъ крикнулъ громче: «Юджинъ! Гдѣ ты?», но никто не откликнулся.
Былъ уже совсѣмъ бѣлый день. Онъ осмотрѣлся кругомъ, но нигдѣ не было слѣдовъ никакого Юджина. По деревянной лѣстницѣ спуска къ рѣкѣ поспѣшно спускался инспекторъ въ сопровожденіи констэбля. Ляйтвудъ спросилъ инспектора, не замѣтилъ ли онъ, когда ушелъ отъ нихъ его другъ. Инспекторъ не могъ сказать навѣрное, чтобы онъ видѣлъ, когда тотъ ушелъ, но онъ замѣтилъ, что ему что-то не сидѣлось на мѣстѣ.
— Оригинальная и занимательная комбинація — этотъ вашъ другъ, сэръ.
— Я предпочелъ бы, чтобы въ составъ этой занимательной комбинаціи не входило намѣреніе удрать отъ меня при такихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, да еще въ такую пору дня, — отозвался Ляйтвудъ. — Нельзя ли здѣсь достать чего-нибудь горячаго выпить?
Достать было можно, и достали на кухнѣ ближайшаго трактира, гдѣ уже пылалъ въ каминѣ огонь, — достали водки съ горячей водой, подѣйствовавшей самымъ живительнымъ образомъ. Возвѣстивъ мистеру Райдергуду о своемъ офиціальномъ намѣреніи «не спускать съ него глазъ», инспекторъ помѣстилъ его въ уголъ къ огоньку, какъ какой-нибудь промокшій зонтикъ, и съ той минуты уже не проявлялъ внѣшними и видимыми знаками никакого вниманія къ честному человѣку, кромѣ того, что заказалъ для него отдѣльную порцію водки съ водой, должно быть, изъ своихъ личныхъ расходныхъ денегъ.
Тѣмъ временемъ мистеръ Ляйтвудъ тоже подсѣлъ къ веселому огоньку и, сознавая въ полуснѣ, что онъ пьетъ водку съ водой, и тутъ же, въ полуснѣ, распивая подогрѣтый хересъ у Шести Веселыхъ Товарищей, и въ то же время лежа подъ лодкой на берегу, и слушая убѣдительную лекцію инспектора надъ трупомъ, и собираясь обѣдать въ Темплѣ съ какимъ-то незнакомцемъ, который назвался Юджиномъ Гафферомъ Гармономъ и сообщилъ при этомъ случаѣ, что онъ живетъ въ Буренградѣ,- мистеръ Ляйтвудъ, говоримъ мы, сидя у огонька и проходя всѣ эти курьезныя перипетіи усталости и дремоты, слѣдовавшія одна за другой въ масштабѣ двѣнадцати часовъ на секунду, вдругъ пробудился, громко отвѣчая на сообщеніе самой неотложной важности, котораго никто ему не дѣлалъ, и поспѣшилъ закашляться, увидѣвъ инспектора. Ибо онъ почувствовалъ, съ весьма естественнымъ въ такомъ дѣловомъ человѣкѣ негодованіемъ, что сей педантичный служака можетъ нѣкоторымъ образомъ заподозрить его въ слабости ко сну.
— … здѣсь, за минуту до нашего прихода, понимаете? — говорилъ инспекторъ.
— Я все понимаю, — съ достоинствомъ отвѣтилъ Ляйтвудъ.
— И тоже пилъ горячую водку съ водой, а потомъ удралъ во всѣ лопатки.
— Кто? — спросилъ Ляйтвудъ.
— Да все онъ же, вашъ другъ.
— Да, да, знаю, — отвѣчалъ опять съ достоинствомъ Ляйтвудъ.
Услыхавъ сквозь туманъ, въ которомъ инспекторъ расплывался передъ нимъ въ какихъ-то неясныхъ образахъ, что этотъ почтенный чиновникъ берется приготовить дочь умершаго къ тому, что случилось въ эту ночь, и что вообще дальнѣйшія хлопоты онъ принимаетъ на себя, мистеръ Ляйтвудъ проковылялъ въ полуснѣ до извозчичьей биржи и нанялъ кэбъ, непосредственно послѣ чего онъ поступилъ солдатомъ въ армію, совершилъ тамъ уголовное преступленіе, былъ судимъ и признанъ виновнымъ. Онъ уже написалъ духовное завѣщаніе и шелъ на казнь въ тотъ моментъ, когда за нимъ захлопнулась дверца кэба. Трудно плыть въ кебѣ отъ Сити до Темпля на призъ, будь то даже драгоцѣнная чаша стоимостью отъ пяти до десяти тысячъ фунтовъ, пожертвованная мистеромъ Боффиномъ, и тяжело на всемъ этомъ безмѣрномъ пространствѣ читать нотаціи Юджину (котораго онъ на всемъ ходу подцѣпилъ веревкой за шею съ мостовой)… читать ему нотаціи за его непонятный побѣгъ. Но Юджинъ приводилъ въ свое оправданіе такіе вѣскіе доводы и такъ искренно раскаивался, что, выходя изъ кеба, мистеръ Ляйтвудъ отдалъ возницѣ строжайшій приказъ позаботиться о немъ, на что возница, зная, что никакого другого пассажира не было въ кебѣ, въ недоумѣніи выпучилъ глаза. Короче говоря, безсонная ночь такъ истрепала нашего почтеннаго дѣльца, что онъ превратился въ лунатика. Онъ былъ слишкомъ измученъ, чтобъ уснуть здоровымъ крѣпкимъ сномъ, и метался въ постели, пока не истомился до того, что утратилъ способность чувствовать даже усталость, и не впалъ въ забытье. Проснулся онъ только въ полдень и съ нѣкоторымъ безпокойствомъ послалъ на квартиру къ Юджину справиться, всталъ ли онъ.
О, да, онъ всталъ. Сказать по правдѣ, онъ и не ложился. Онъ только что вернулся домой и явился къ Мортимеру, слѣдуя по пятамъ за посломъ.
— Экое заспанное, грязное, косматое чудище! — такъ встрѣтилъ его Мортимеръ.
— Да развѣ мои перья такъ растрепаны? — проговорилъ Юджинъ, спокойно подходя къ зеркалу. — А вѣдь въ самомъ дѣлѣ! Но прими во вниманіе: хоть кого растреплетъ такая хлопотливая ночь.
— Такая ночь? — повторилъ Мортимеръ. — А объясни-ка, куда ты дѣлся поутру.
— Любезный другъ, — сказалъ на это Юджинъ, присаживаясь къ нему на кровать: — мы такъ надоѣли другъ другу, что непрерывное продолженіе нашихъ отношеній неизбѣжно должно было кончиться бѣгствомъ одного изъ насъ на противоположный край земли. Кромѣ того, я почувствовалъ, что совершилъ всѣ преступленія, о которыхъ говорится въ Ньюгетскомъ календарѣ. И вотъ, побуждаемый дружбой и терзаемый угрызеніями совѣсти, я и предпринялъ эту прогулку.
Мистеръ и мистрисъ Боффинъ сидѣли послѣ завтрака въ павильонѣ, какъ истыя жертвы своего благосостоянія. Лицо мистера Боффина выражало заботу и затрудненіе. Передъ нимъ въ безпорядкѣ лежали груды бумагъ, и онъ поглядывалъ на нихъ такъ же безнадежно, какъ какой-нибудь невинный штатскій смотрѣлъ бы на роту солдатъ, если бъ ему дали пять минутъ сроку, чтобы сдѣлать ей смотръ. Онъ принимался уже дѣлать выписки изъ этихъ бумагъ, но поелику мистеръ Боффинъ (подобно всѣмъ людямъ его закала) обладалъ черезчуръ недовѣрчивымъ и критическимъ большимъ пальцемъ на правой рукѣ, то этотъ дѣятельный палецъ поминутно совался къ бумагамъ, такъ что подъ конецъ онѣ совершенно замаслились и были теперь лишь немногимъ разборчивѣе своихъ отпечатковъ, которыми онъ испестрилъ себѣ лобъ и носъ. Не лишнее будетъ замѣтить при семъ случаѣ, какой удивительно дешевый товаръ чернила: какъ крупинка мускуса можетъ продушить на многіе годы ящикъ, въ которомъ она лежала, почти ничего не потерявъ въ своемъ вѣсѣ, такъ и грошевое количество чернилъ могло бы перепачкать мистера Боффина отъ корней волосъ до самыхъ пятокъ, не изобразивъ ни одной строчки на лежавшей передъ нимъ бумагѣ и не убавившись сколько-нибудь замѣтно въ чернильницѣ.
Мистеръ Боффинъ находился въ такомъ серьезномъ литературномъ затрудненіи, что у него выкатились глаза и дыханіе сперлось въ груди, какъ вдругъ, къ большому облегченію мистрисъ Боффинъ, тревожно слѣдившей за этими симптомами, зазвенѣлъ колокольчикъ у наружной двери.
— Кто бы это могъ быть — не понимаю! — произнесла мистрисъ Боффинъ.
Мистеръ Боффинъ испустилъ протяжный вздохъ, положилъ перо, еще разъ поглядѣлъ на свои бумаги, какъ будто сомнѣваясь, дѣйствительно ли онъ имѣлъ удовольствіе познакомиться съ ними, и въ ту минуту, когда, по вторичномъ просмотрѣ ихъ содержанія, онъ повидимому утвердился въ томъ мнѣніи, что не имѣлъ этого удовольствія, головастый молодой человѣкъ возвѣстилъ:
— Мистеръ Роксмитъ!
— А-а, мистеръ Роксмитъ! — сказалъ мистеръ Боффинъ. — Нашъ общій другъ съ мистеромъ Вильферомъ, моя дорогая… Хорошо. Попроси его войти.
Мистеръ Роксмитъ вошелъ.
— Садитесь, сэръ, — сказалъ мистеръ Боффинъ. — Моя жена мистрисъ Боффинъ. Впрочемъ вы съ ней уже знакомы… Вотъ видите ли, сэръ, сказать вамъ правду, я еще ничего не обдумалъ насчетъ вашего предложенія: все былъ занятъ разными дѣлами, да такъ и не успѣлъ.
— Ужъ вы меня простите, — сказала, улыбаясь, мистрисъ Боффинъ и тутъ же прибавила: — Да Господи Боже, отчего вамъ не потолковать объ этомъ теперь же? Что вамъ мѣшаетъ, не правда ли?
Мистеръ Роксмитъ поклонился и согласился съ ней…
— Ладно, посмотримъ, — проговорилъ мистеръ Боффинъ, соображая и взявъ себя за подбородокъ. — Вы, кажется, называли это секретаремъ, — вѣдь такъ?
— Совершенно такъ, — подтвердилъ мистеръ Роксмитъ.
