– Отель «Англетер», будьте любезны!
Я мог бы назвать другие адреса… но Боже упаси!.. Уходим с перрона вокзала, до этих «pas perdus»[70] изрядный подъем, тяжелый особенно для меня… ступая осторожно, ступенька за ступенькой, я размышляю… что я буду делать в отеле «Англетер»? Интересно, какую мину они скорчат?… Я должен был сильно измениться… когда-то портье хорошо меня знал… без сомнения, все они из «резистанс», Сопротивления… и конечно, они нас «сдадут»… немедленно… не знаю только кому?… Дьяволу, Королю, Посольству, Папе, кому смогут!.. Бог ведает, как мы привыкли!.. Пусть они меня не считают дураком, не ославляют, не угрожают мне… я себя чувствую странно, по правде говоря, со времени «Путешествия» я установил между нами дистанцию, я заставил себя возненавидеть, и ненавижу все сильнее и исступленней, и оказалось всего-то и надо, так это не быть любезным ни с кем, за исключением Ахилла, с которым я общаюсь достаточно мило… со времени его «столетнего юбилея»…
Лишь бы я не потерял тебя, мой читатель! Вернемся к нашим датчанам! Вы заметили, я уверен, что они никогда не воюют, снабжение – это все… и тех и других… в конце концов они, будьте уверены, сделают свой выбор в пользу победителя, и игра сделана!.. Тогда все в порядке, ставка оправдана, слава победителю! Добро пожаловать, господа туристы! А мы уже здесь, мы приехали не вовремя, в общем, в качестве пролога… перед вторым актом трагедии… однако же, надо выбрать линию поведения!.. Надо! Но какую?… Счастливые туристы вновь обрели Данию? То, что там происходит, нас не касается ни в коей мере?… Мы здесь, чтобы восхищаться, и особенно их «Сопротивлением на цветной кинопленке, прокомментированным… подкованным сапогом…» тевтонской орды, доказанным сейчас, с пеной у рта… конечно, то же, что и везде, но была здесь какая-то несообразность, потому что все они были немцами, особенно король Кристиан, я бы сказал, урожденный Глюксбург, Гессе, Гольштейн, абсолютный бош… будучи в их тюрьмах, и не так уж мало, где со мной обращались хуже некуда, на дне помойной ямы, я всегда спрашивал себя, не по приказу ли самого Гиммлера… вы мне заявите: сомнительно!.. Согласен… бывало и похуже, намного хуже, невероятно… и все это ничто, по сравнению с тем, что вы еще увидите… обратите внимание, например, на эту миленькую идиллию между вашей горничной, белой, и вашим почтальоном, черным… кровь победившая, кровь доминирующая!.. Ставки сделаны!.. Оставьте этим фразерам, главам государств, монополию на Пустоту и на Пафос, их охранникам – на узду и на трубы, прекратите барабанный бой! Я мог бы рассказать о триумфальном желтом нашествии! Это то, о чем наши пэры не говорят никогда, поглощенные пустопорожней болтовней… белая кровь проигрывает!.. И вот мы уже в Бразилии!.. На Амазонке!.. В Туркестане!.. Авиация, ракеты на Луну – всего лишь вопли горлопанов, клоунада…
К 2000 году больше не останется белых, незачем бить себя в грудь… я согласен! Я объявляю вам об этом в общих чертах, несколькими словами… вернемся к нашим баранам! Я обратил ваше внимание, со времени кирпича и Ганновера я впутываюсь во все… я обнаруживаю, что я – как могу, из чувства долга и непроизвольно – в общем, совсем, как на войне… я хочу сказать, на войне той, прежней, на которой все делали по-настоящему, и немедленно, а не по принципу «говорят»… все это нас больше не касается, место янычарам, абсолютно расистским болтунам, феллага[71]… вьетнамским бойцам, стопроцентным головорезам… они и есть Власть, процветание банков и возвращение к хорошим манерам, ушлая молодежь помогает старикам нести их тяжкое бремя… ну как же! Ну как же! Я с трудом сдерживаюсь, вам знакомы мои приступы смеха, это удар в висок, в Ганновере… висок… кирпич… я стараюсь не быть рассеянным!.. Я не хочу больше смеяться…
Не правда ли, вы были вместе с нами, в гостинице «Англетер», в автомобиле этого субъекта… он говорит сквозь зубы… я отвечаю… я отвечаю: «Отель «Англетер!» Пускай он доставит нас туда! И никуда больше! Хватит! Хватит водить нас за нос!.. О, я знаю дорогу! Vesterbro эта улица… gade… затем Radhusplatz – но мне кажется, что у них «тревога»… однако не слышно воя сирен… и в небе… ни рокота, ни прожекторов… ничто не мигает в окнах… дома и дороги, мне кажется, не пострадали… большой магазин «Иллюм» предстает в своем прежнем виде, забит товарами, замечаю подвенечные платья… и спортивные костюмы… быть может, это лишь витрина?… Если этот тип не обманывает нас, везет именно туда, куда я сказал, то это уже рядом… ну да! Так оно и есть!.. Konges Ny Tow… королевский театр в глубине, направо… светло, полнолуние, но недостаточно светло, чтобы наслаждаться в полной мере… истинно прекрасные места – большая редкость, их можно пересчитать по пальцам, одно, два… в Париже… столько же в Риме… ну ладно, вы увидите это позже… все-таки лунного света недостаточно… в центре, я знаю, король из бронзы, на коне, один из ихних Кристианов… все туристические агентства знают, какой именно… и вот мы на месте… Отель «Лнглетер»!.. Четверо носильщиков стоят на подхвате… отличное обслуживание, скажу я вам… но у нас нет никакого багажа…
– Наш багаж скоро прибудет…
Я предупреждаю… давненько мы живем без всякого багажа… портье за стойкой предлагает мне заполнить анкету, он, кажется, не удивлен, увидев меня, ни о чем не спрашивает, никаких подробностей… я тоже ему ничего не сообщаю… я вижу, что все, в общем-то, согласны играть в эту игру: то, что происходит с другими, не существует для нас… нас встречают молча… годится! Не буди лихо!.. Я знаю, что этот портье говорит по-французски, я сюда часто приезжал… конечно же, он меня узнал, даже если я и не слишком хорошо выгляжу… о, мы согласны, разговоры не нужны!.. Коридорный ведет нас в нашу комнату, он идет впереди с ключами… огромная, роскошная, с двумя кроватями… я открываю окно… три окна… они выходят на террасу… на все это великолепие, Neiham напротив, маленький порт, я вам о нем говорил, очень театральный, множество баров и кафе, машины возле подъездов, скамейки для бродяг вдоль всей набережной, так сказать, до большого фарватера и пристане… все это в духе Сен-Винсента, в прежнем Гавре… в баре те же посетители, изрядно под хмельком, моряки торгового и военного флотов, пестрая людская смесь, увлеченные туристы, велосипедисты, пожиратели дерьма… все те, кто нажирается под завязку к трем… четырем часам утра… время обострения хронических болезней… не сомневайтесь, я знаю, о чем говорю… ну да! Еще бы!.. По крайней мере, есть один фокус, который туристам не показывают, прибытие полицейских машин облавы… надо видеть эту суматоху!.. Это комплексное мордобитие… и все это вопит и стенает! Можно сказать, еженощно в сезон… два-три набитых автобуса… в которых «отрезвляют» мордобоем! Вы знаете, а может нет, тюрьма здесь высокая, просторная и очень гулкая, как кафедральный собор… не хватает только органа… а вот и он, черт возьми!.. Еще один воронок!.. Получите!.. Я, который провел два года в заключении в корпусе К тюрьмы Vesterfangsel, я вас не разыгрываю… прежде всего там все земляки, правда – только в тюрьме, снаружи – одна болтовня, салонные слюни, вне камеры все бесплатно, никто ни за что не платит… нужен был Храм, чтобы благородные узнали, чего они стоят… Москва, Америка, Карпентрас, все одно и то же… проведите там двадцать четыре часа в тюрьме, и вы узнаете больше, чем за двадцать лет туристом, который возвращается большим девственником, чем был прежде… я говорю вам об этом, я себе позволяю, и о том и о другом, обо всем понемножку… без строгого порядка, очень бегло!.. Мне только что исполнилось шестьдесят семь лет, моя шагреневая кожа порядком ссохлась, я должен был бы уже давно откинуть копыта, все делал для этого… ваши аплодисменты!.. Я твердил себе: мне наскучил этот мир, хороший повод отстать от меня, так нет же!.. Время от времени телефонный звонок, какой-нибудь любопытствующий…
– Не вы ли когда-то писали то… или это… под именем Селин?
Я молча кладу трубку… Пусть Ахилл занимается ими, у него «Плеяда», а «Плеяда» создана для… печатания «мощей», для «миронтонов»[72] исчезнувших авторов…
Нас там только трое в живых, я вам их уже называл: Крутой, Коротышка и я сам, который не желает отвечать на вопросы… представьте из всей «Плеяды» – трое живых! Все остальные уже покойники… самый компактный из надгробных памятников… в этом вы можете узреть порок Ахилла, в сто семь лет[73] он еще изобретает трюки… как он их называет: «контракты»…
Опять я отклоняюсь от темы! О, непоправимые опустошения!.. Молодость болтает глупости, старость переливает из пустого в порожнее… выкручивайтесь!.. Мы стоим в этой комнате, такой высокой и просторной, с тремя окнами на террасу… царит ночь… я шепчу ей: – Лили, послушай!
Она меня слушает… она согласна со мной, да, эта комната утыкана жучками… и наверняка, в отверстиях стен тоже… у нас там кое-что под Бебером, в его сумке… я вам об этом еще не говорил… ничего противозаконного, но это никого не касается, вы поймете почему… микрофоны, я все думаю, для кого? Для фрицев?… Датчан?… Для тех и других, конечно! И для всех остальных! Здесь, чувствую, кроется вероломство, к которому я еще не привык… а должен был бы привыкнуть… я положил два года жизни на его изучение и вышел из этого лицея вполне просвещенным… могу сказать: весьма!.. Я слышу по радио, сколько им стоит в Тель-Авиве принять своих бравых братьев-евреев, которые ринулись туда отовсюду, от Патагонии до Аляски, от Монтрей до Кейптауна, все гонимые, изнемогающие, труженики заводов, полей, банков, молота и серпа… они уже изнемогают в Тель-Авиве, стараясь принять всех своих рассеянных по миру братьев! Комитеты радушной встречи, слезы ручьями, пучки азалии, дары природы, хоровое пение, поцелуи… дерьмо! Если бы то же самое не происходило и сейчас… «Ах, какой ты гнусный!.. Покажись, чтобы мы тебя прикончили!» Родственники, друзья, судьи, палачи, пусть все за тебя возьмутся! И смелее!.. «Тебя еще заставят заплатить за возвращение! За то, что боши тебя не прикончили! Проклятый!..» С вас сдирают остатки плоти, что еще болтается на костях… все, что Комитет «Истинные французы» может для вас… я знаю, что говорю… я утверждаю, что страна Израиль является подлинной родиной рассеянных по всему миру, а вот моя – это свалка гниющей падали… слово добровольца-новобранца, искалеченного на 75 процентов, награжденного военной медалью и прочее… а еще, если вы мне позволите, я добавлю – писателя, первоклассного стилиста, доказательство? я вхожу в «Плеяду» на равных с Лафонтеном, Клеменом Mapo, дю Белле и Рабле! И Ронсаром!.. Надо ли говорить, меня несколько успокаивает тот факт, что через два, три столетия мне удастся выдержать экзамен…
