– Не вы ли когда-то писали то… или это… под именем Селин?
Я молча кладу трубку… Пусть Ахилл занимается ими, у него «Плеяда», а «Плеяда» создана для… печатания «мощей», для «миронтонов»[72] исчезнувших авторов…
Нас там только трое в живых, я вам их уже называл: Крутой, Коротышка и я сам, который не желает отвечать на вопросы… представьте из всей «Плеяды» – трое живых! Все остальные уже покойники… самый компактный из надгробных памятников… в этом вы можете узреть порок Ахилла, в сто семь лет[73] он еще изобретает трюки… как он их называет: «контракты»…
Опять я отклоняюсь от темы! О, непоправимые опустошения!.. Молодость болтает глупости, старость переливает из пустого в порожнее… выкручивайтесь!.. Мы стоим в этой комнате, такой высокой и просторной, с тремя окнами на террасу… царит ночь… я шепчу ей: – Лили, послушай!
Она меня слушает… она согласна со мной, да, эта комната утыкана жучками… и наверняка, в отверстиях стен тоже… у нас там кое-что под Бебером, в его сумке… я вам об этом еще не говорил… ничего противозаконного, но это никого не касается, вы поймете почему… микрофоны, я все думаю, для кого? Для фрицев?… Датчан?… Для тех и других, конечно! И для всех остальных! Здесь, чувствую, кроется вероломство, к которому я еще не привык… а должен был бы привыкнуть… я положил два года жизни на его изучение и вышел из этого лицея вполне просвещенным… могу сказать: весьма!.. Я слышу по радио, сколько им стоит в Тель-Авиве принять своих бравых братьев-евреев, которые ринулись туда отовсюду, от Патагонии до Аляски, от Монтрей до Кейптауна, все гонимые, изнемогающие, труженики заводов, полей, банков, молота и серпа… они уже изнемогают в Тель-Авиве, стараясь принять всех своих рассеянных по миру братьев! Комитеты радушной встречи, слезы ручьями, пучки азалии, дары природы, хоровое пение, поцелуи… дерьмо! Если бы то же самое не происходило и сейчас… «Ах, какой ты гнусный!.. Покажись, чтобы мы тебя прикончили!» Родственники, друзья, судьи, палачи, пусть все за тебя возьмутся! И смелее!.. «Тебя еще заставят заплатить за возвращение! За то, что боши тебя не прикончили! Проклятый!..» С вас сдирают остатки плоти, что еще болтается на костях… все, что Комитет «Истинные французы» может для вас… я знаю, что говорю… я утверждаю, что страна Израиль является подлинной родиной рассеянных по всему миру, а вот моя – это свалка гниющей падали… слово добровольца-новобранца, искалеченного на 75 процентов, награжденного военной медалью и прочее… а еще, если вы мне позволите, я добавлю – писателя, первоклассного стилиста, доказательство? я вхожу в «Плеяду» на равных с Лафонтеном, Клеменом Mapo, дю Белле и Рабле! И Ронсаром!.. Надо ли говорить, меня несколько успокаивает тот факт, что через два, три столетия мне удастся выдержать экзамен…
«В вашей «Плеяде» одни покойники!..» Нет!.. Нас еще трое живых!.. Крутой, Коротышка… и ваш покорный слуга, который едва стоит на ногах, признаюсь… чего уж! Полноте! Мне нужно вернуться к своему рассказу и больше не смеяться!.. Крутой никогда не шутит, и Коротышка! В этом их сила… особенно в «Плеяде», можете себе представить!..
Мы находились, я уже сказал, в прекрасной комнате с тремя окнами, двумя просторными кроватями… абсолютная тишина… но не ложиться же нам из-за этого спать!.. Нет же!.. К черту усталость! Вы слышите какой-то легкий шум, какое-то царапанье, что-то такое… нет! Ничего!.. Иду взглянуть в окно… небо тускло освещено, облака… два или три прожектора… очень далеко… лучи двигаются по небу… перекрещиваются… гаснут… все кончено!.. Что-то вроде очень небольшой тревоги… без сирен… и без самолетов, полагаю… у них должно ведь быть «затемнение»… они слегка «оккупированы», очень незначительно… позже мы увидели немцев, но уже в забитых грузовиках, и пешком, и на велосипедах, разбитые армии из Лапонии, Тромсоэ, Нарвика, Бергена… драп, вы скажете, ничего удивительного, везде одно и то же, Ипр в 19-м, Мэзон-Лаффит в 40-м, отупевшее, смертельно уставшее пушечное мясо, уже никому ненужное, толпы в обмотках и с винтовками в качестве костылей… были там и декоративные венгерские гусары в высоких красных шапках… и баварские «стрелки» с охотничьими рогами и прекрасными охотничьими собаками… думаю, что все они добирались в лагеря около Любека… на переформирование… многие разбрелись по дороге, со многими я встретился в тюрьме: бродягами, дезертирами, схваченными в «залах ожидания»… «залы ожидания» – «отстойники»… если бы у Наполеона были залы ожидания по всей Польше, он бы снова собрал свои войска и вторично завоевал бы Москву… вы, читатель мой, вы мне верны, вы не покинете меня, вот уже занимается день… в Цорнхофе я тоже верил, что мы наконец-то сможем отдохнуть… вы уже поняли… в Ростоке, и потом в Ульме… что мы имели на это право… теперь все в порядке, я больше ничему не верю… я убежден только в том, что игра сделана, раз и навсегда, в Берлине, Ульме, Франкфурте и ставок больше нет,[74] мы годимся только на то, чтобы нас перекрутили в мясорубке… и те и эти… возьмите, например, убежище в Медоне, у меня всегда было такое чувство… доказательство – петиции, плакаты… и заметьте, в двух шагах от того места, где я родился, Рамп дю Пон, 13, Курбвуа… «все-таки теперь все налаживается!»… слышу я…
– О, я так не думаю!..
– Чего же вы хотите?
– Увидеть китайцев в Бресте!
Ладно!.. Старик, я плету околесицу, я имею право… но не имею права вас потерять… мы были там, в Дании, чтобы восхищаться… безумной хитростью и геройством их Сопротивления, высочайшими подвигами, неопровержимыми, отснятыми на кинопленку, озвученными… вся эта инфернальная «оккупация»… я же там ничего не видел… никаких тевтонских орд… позже мне об этом говорили, рассказывали… массовые истребления, грабежи, насилие… я даже получил право на две версии… одна официальная, другая тюремная… театр и кулисы… и та и другая довольно забавные и лживые… тевтонские орды?… Король Кристиан X об этом хорошо знал, он говорил по-немецки, он сам был немцем, абсолютно неопровержимо Glücksburg, Hesse, Holstein… и ero dronnin соответственно!.. Пребывая в его Бастилии, и достаточно долго, я постоянно задавал себе вопрос, не по приказу ли Гиммлера я там очутился?… Вы скажете: басни!.. Согласен с вами… но мы видели и худшее, намного хуже… и еще увидим, уверяю вас, мрачное время… китайцы в Бресте, белые впрягутся в повозочки рикш… и вся эта Галлия, вся Европа изменят цвет…
Опять я отвлекаюсь, забываю о вас… но вовсе нет!.. Веду вас за собой… рассвело… почти… «тук, тук! Войдите!..» коридорный… он принес легкий завтрак… будто знал, что мы собираемся выйти… о, но я ничего не заказывал!.. Полноценный завтрак, весьма разнообразный, на подносе, сервирован по-английски… каша, тосты, ветчина, чай… кофе!.. Я вам сказал, нас балуют… к счастью, мы всю ночь молчали, убежден, что они подслушивали… так или иначе… в дополнение три комплекта продовольственных карточек, на все… хлеб, масло, мясо… карточки датские… bröd… smör… этот лакей говорит по-французски…
– Рыба в свободной продаже, копченый лосось… кофе тоже… одежда… вы увидите, когда пойдете гулять… вы же знаете, не правда ли?…
О, конечно, я знаю!.. Magasins du Nord… Шит… Vesterbro-gade… a чего не знал, о том мне сообщили впоследствии… в момент, когда мы собрались выйти… внимание!.. Я говорю Лили, чтобы она взяла сумку… а я беру свои трости, надо, чтобы все было как надо! Я размышляю… сперва узнаю «новости»… внизу есть… газеты, банк, портье, справочное… говорю вам, как в мирное время… но только одно маленькое обстоятельство… здесь ничего нет для нас, мы совершенно не на своем месте… лишние люди, из числа подозрительных, хуже, чем у бошей, там хотя бы все было понятно… здесь же все – театр, куда мы забрели случайно… где нам не предназначено ни одной роли… где все должно исчезнуть, провалиться: декорации, улицы, отель, мы сами… вы меня понимаете… когда долго не спят, то с большим трудом осознают окружающее… еще очень рано… газеты только датские и немецкие… к датскому языку надо привыкать, они из nicht сделали ikke… если вникнуть, все в порядке… наречие, в общем… коммюнике Вермахта… всегда одно и то же… все в порядке… все в порядке… с этим портье мы знакомы довольно давно, наверняка, он информирован, отлично знает, каким ветром нас сюда занесло…
– Доктор, вон там… вы его видите?
Странно, в такой ранний час, шведский офицер… в хаки.
– Он только что прибыл из Берлина…
Мужчина лет сорока… выглядит устало, однако элегантен, в красивой форме, чисто выбрит!..
– Граф Бернадотт! Красный Крест!.. – он возвращается из Потсдама после встречи с Гитлером…
Я на это и не рассчитывал… я вообще ничего не спрашивал… что нам остается делать?… Он возвращается в Швецию? Наши малыши тоже там… опередили его!.. Лучше бы подумали о нас! Прямо сейчас!.. Конечно, мы не спали, кажется, с Монмартра, так что мы должны бы к этому привыкнуть… чтобы было не слишком заметно… особенно в критические моменты… ничего тревожного, никто, кажется, еще не проснулся, кроме портье и этого Бернадотта… я говорю вам о холле гостиницы… банк еще закрыт… были ли у них когда-нибудь настоящие «тревоги»?… Да, два раза!.. бомба… они были «оккупированы»… доказательство: «Сопротивление»… я узнал позже, на собственной шкуре, что «викинги» чрезвычайно кровожадны, в тюрьме, я имею в виду, по отношению к заключенным… швейцар перед дверью встрепенулся, ожидает, что я с ним заговорю, но я прохожу молча… незаметно наступает день… видим театр в углу площади… с другой стороны посольство Франции… немцы его не тронули… оно осталось в прежнем виде, запертое и опечатанное!.. Но оно снова будет там после войны… возвращение посольских работников… датчане могут быть очень противными, но они никогда не будут хуже тех, что приедут из Франции, хочу сказать, по отношению к нам… на рассвете, перед отелем я ясно предчувствовал то, что готовилось, все виды развлечений, вам было бы над чем посмеяться… вы поедете, возможно, в Данию как турист… она того стоит… там вас заставят узнать самого себя… Kongsnytow, Королевская площадь… Кристиан IV… эта конная статуя… трамвай объезжает вокруг, вагоны очень длинные, желтого цвета… такие же, как в Брюсселе… я говорю Лили: идем посмотрим!.. Я хорошо знаю, что я хочу увидеть, вовсе не город! Я никогда вам не говорил!.. О нашей маленькой тайне, ни Харрасу, ни Ретифу, ни Ля Виге… речь идет о нескольких предметах и документах на дне сумки… о, многие, конечно, догадывались!.. Я смывался всегда вовремя, поймите, я не собирался ничего выставлять напоказ в этой огромной комнате, где, наверняка, повсюду были глазки, и микрофоны… я знал, что ищу, место по-настоящему уединенное… я пытался припомнить… на Хеллеруп, где, впрочем, сад – один из самых уединенных, там очень редко кого-нибудь встретишь… сад очаровательный, можно сказать, с одной стороны порт, с другой – трамвайная линия, и невероятное разнообразие цветов и деревьев, подобного разноцветья я никогда и нигде не видел… и к тому же этот сад абсолютно уединенный, вот главное… маленький порт, яхты, вы легко найдете, конечная остановка трамвая… я раздумываю, стоя на тротуаре перед гостиницей «Англетер»… но Лили захотелось прежде всего отправиться в магазин «Гренландия»… она видела в витрине костюмы из тюленьей кожи, высокие ботинки, расшитые цветами, просто великолепные, вероятно, из последних… остальное как обычно… «гренландцы» одеваются скучно, полуклерки, полуводопроводчики…
