Таким образом, между бульваром Себастьен-Морнэ, улицей Префектуры, отрезком улицы Жан-Бар и улицей Свободы (так называется улица, на которой помещается тюрьма, — явление довольно частое) образовалось какое-то круговое движение, словно охранники и демонстранты танцевали кадриль.
Когда демонстранты вышли на бульвар Себастьен-Морнэ, он оказался свободным до самого порта. Охранники в это время были где-то у них за спиной. И вот начался безумный бег. Сотни людей ринулись вперед, сами хорошенько не понимая, почему они бегут. Наметилась ли внезапно новая цель и все устремились к ней? Или же угрожает какая-то опасность? Что там впереди? А позади? Люди расспрашивали друг друга на бегу, и никто ничего не мог объяснить. Все были в равной мере настроены атаковать и обороняться, прорываться сквозь вражеские кордоны и отбивать натиск. Каждый понимал, что нужно быть готовым к любым неожиданностям. Хотелось знать, что же происходит впереди, и многие, продолжая бежать, толкая других, вставали на цыпочки и пытались хоть что-то разглядеть поверх голов. Люди на бегу оборачивались, некоторые даже бежали боком или пятясь, но никто ничего не мог увидеть, кроме сплошной массы бегущих людей. Случалось, что кто-нибудь спотыкался и, чтобы удержаться на ногах, хватался за чей-нибудь карман или рукав, или же падал, и тогда бегущие сзади валились на него с руганью и смехом, но тут же вскакивали и снова спешили вперед, стараясь наверстать потерянное время… Этот стремительно несущийся поток людей обладал невероятной, всесокрушающей силой…
Анри, понятно, не мог задержаться у тюрьмы и не увидел Полетты.
Она вышла вместе с несколькими женщинами и Алиной, которая с самого утра не расставалась с ней. По улицам стелился туман. Несколько отставших демонстрантов шли по тротуарам. Охранники спешно оцепляли улицу Свободы.
* * *
Демонстрация беспрепятственно проникла в порт и дошла до мола. Другими словами, она очутилась почти у самого парохода, едва различимого в надвигающихся сумерках. Бывают вечера, когда вода словно освещает все, что находится на ее поверхности. Сегодня небо покрыто тучами, и море только сгущает сумерки. Воздух около самой воды кажется почти черным, но выше он становится светлее. Лучше всего видны верхушки мачт, они словно повисли в воздухе. Правда, на них еще горят огни. По мачтам-то и можно догадаться, где стоит пароход.
Здесь преимущество на стороне охранников. Оборонять мол — дело совсем нетрудное. Человек тридцать охранников образовали изогнутую цепь перед будкой часового у входа на мол. Приблизительно такое же количество, выстроившись в пять шеренг, перерезало мол. Чуть подальше, на самом молу, стоит не меньше пятидесяти охранников. Не говоря уж о том подкреплении, которое наверняка находится у причала, на пристани.
Эти преграды и задерживают могучий поток. Конечно, можно напрячь силы, прорвать плотину и ринуться вперед, но какой ценой это удастся сделать?.. Да и целесообразно ли? В таких случаях трудно бывает решить, где следует, остановиться, чтобы не зайти слишком далеко. Анри, Дэдэ и Жорж, возможно, и знают, где граница, но основная масса этого не чувствует. Поток укрощен, но готов в любую минуту с новой силой устремиться вперед.
У мола океан все еще неподвижен, и дующий с земли ветер не в силах его разбудить. Вдоль берега, где вода всегда светлее, она кажется совершенно чистой, как в самую ясную погоду. Несколько соломинок и дранок, прибитых сюда с парохода, спокойно плавают по поверхности, и от этого вода кажется еще прозрачнее.
Демонстрация остановилась перед охранниками, и внезапно наступила тишина. Слышно тяжелое дыхание океана и глухие отдаленные стуки в трюмах парохода. Теперь понятно, что никто за демонстрантами не гнался — грузовики с охранниками задержались где-то у префектуры или у тюрьмы.
* * *
Видно, Анри, Дэдэ и Робер слишком долго раздумывали. Толпа, не дождавшись решения боевого штаба, трогается с места. Она выбирает какое-то непонятное направление, словно собирается обогнуть охранников справа, но этот путь закрыт морем. И все же демонстрация упорно двигается вперед. Боевому штабу ничего не остается, как послушно следовать за людьми.
Вскоре все разъясняется: справа идет дорога на склад. Здесь она еще не залита асфальтом, а только замощена, как тот участок шоссе, который проходит через разрушенную деревушку. Демонстранты с воодушевлением принимаются за работу: они выкапывают камни, бросают их на обочину дороги, на кучи неиспользованного щебня и роют глубокие ямы. Таким образом, в несколько минут удается перерыть дорогу и на несколько часов задержать транспорт.
После этого демонстранты снова возвращаются к молу. Люди встают как можно теснее, ближе друг к другу, словно чешуйки у рыбы. Каждый внутренне собирается, сжимает кулаки, стискивает зубы, готовясь к бою. Толпа занимает позиции, но в ней, как всегда бывает в таких случаях, образуются разные течения. Менее решительные стоят на месте, их оттесняют назад самые смелые — они хотят первыми вступить в бой и принять на себя главный удар.
К Дэдэ, Анри, Максу, Жоржу протискались Жожо с Юсуфом — они готовы на все, терять им все равно нечего, — тут же Люсьен, Гиттон и Сегаль… А Робер только для вида сопротивляется опережающим его товарищам. Демонстранты выстроились треугольником перед цепью противника, и вершина этого треугольника почти упирается в центр полукруга охранников.
* * *
В это время на молу появилась довольно большая группа людей — это шли рабочие с парохода. Разгрузка, как и предполагали, прекратилась еще днем.
Демонстрация остановилась и даже отступила на несколько шагов назад. Среди рабочих первым идет Святой Пьер. Заметив Анри, он направляется прямо к нему.
— Они нас отослали, — сообщает он. — Сказали — все кончено.
— А на самом деле?
— Кончено ли? Нет, горючего осталось больше половины, но…
— Они потребовали, чтобы вы пришли завтра?
— Нет.
Пьер нагибается к Анри и шепчет ему на ухо:
— Они поговаривают об отплытии с грузом.
— Может, это очередной трюк?..
— Нет, похоже на правду. Нас заставили расставить бочки по местам, для равновесия.
У Пьера очень утомленный вид.
— Если уж кто будет счастлив, так это я, клянусь тебе, — говорит он. — Тошнит от всего. В следующий раз дай мне любое задание, только не такое.
Вот и остальные рабочие. Одни подходят к Пьеру, другие еще мнутся, опасаясь встречи с демонстрантами. Но увидев, как встречают Пьера и остальных, они несколько успокаиваются. Только четверо упорно прячутся за спинами охранников и вместе с ними зубоскалят — среди них и вчерашний штрейкбрехер. Рабочие, которые подошли вместе с Пьером к демонстрантам, возвращаются назад и под самым носом у охранников зовут товарищей:
— Идите сюда! Да иди же, я тебе говорю! Чего вы дрейфите?
Наконец все остальные рабочие переходят к демонстрантам.
— Чего вы боитесь? — увещевают их товарищи. — Разве вы не забастовали вместе со всеми?
— Как забастовали? — удивляются демонстранты.
— Они хотели обвинить нас в диверсии, — торопится рассказать Пьер. — Придумали такое!.. В одном из трюмов нашли, видите ли какие-то таблетки. Подождите, одну я захватил с собой…
Пьер вынимает свой носовой платок, развертывает его и показывает самую обыкновенную, бесцветную таблетку. Затем он тут же заворачивает ее в платок и прячет в карман.
— Они заявили, что это зажигательные пластинки. Представляешь себе, как мы были ошарашены! И так уж душу воротит от работы на их поганом пароходе, так они еще решили на нас наклепать! Ну, трое из нас начали агитировать остальных: это провокация, ребята, нельзя молчать! Все подняли бузу. Тогда они прислали охранников. Выстроили нас в трюме вдоль стенки, руки за спину. Хотели устроить обыск… Минуты через две — полная перемена. Все это чепуха! — заявляют они нам. Произошла ошибка. С прошлого рейса остались таблетки сухого спирта. Оказывается, они даже не подумали убрать на пароходе, осмотреть его, перед тем как отправлять.
— А ты-то чего пошел работать? — кричит Пьеру один из демонстрантов и злобно смотрит на него.
Пьер в ответ было замахнулся, но сдержался и спокойно ответил:
— Не знаешь, так и молчи. Ты бы лучше…
Пьер вовремя осекся — больше он ничего не имел права сказать.
— …Так вот, после этого они хотели нас заставить снова работать, — продолжал он, — но не тут-то было! Номер не прошел! Шепнул я слово одному, другому, и все наотрез отказались вести разгрузку. Мы заявили: а как же с охраной труда? Прежде всего, очистите свой пароход от всякой дряни. Ведь с горючим имеем дело. Придрались к случаю и потребовали надбавки. Все чувствовали себя оскорбленными, увидели, что работа опасная. Словом, никто не стал разгружать. Тогда нас снова выстроили вдоль стенки, приказали расставить бочки по местам для равновесия и пообещали выдать надбавку. Тут я первым заявил: «Согласен!» Правильно я поступил?
