— Это же его лавка. Так пусть эта лавка поможет тебе окончить колледж. Ведь Моррис так этого хотел!
— Без твоей помощи мне это не удастся. А от тебя я помощи не хочу.
— Моррис оказал мне огромную услугу. Я не могу отплатить добром ему, но могу тебе. И еще потому, что в ту ночь я потерял рассудок…
— Ради Бога, не напоминай мне об этом!
Фрэнк замолчал.
Некоторое время они шли молча. Потом Элен, к своему ужасу, осознала, что они двигаются по направлению к парку. Она резко повернула и пошла назад.
Фрэнк догнал ее.
— Ты могла бы закончить колледж в три года. И не беспокойся о расходах. Ты сможешь заниматься столько времени, сколько захочешь.
— Что ты надеешься за это получить? Нимб над головой?
— Я уже сказал: я в долгу перед Моррисом.
— За что? За то, что он взял тебя в свою вонючую лавку и сделал из тебя раба?
Что мог Фрэнк ей ответить? К несчастью, в этот момент он вспомнил, в чем его вина перед Моррисом. Он нередко думал, что когда-нибудь он ей откроется, — но не теперь. Однако сейчас у него возникло непреодолимое желание облегчить душу. Он попытался подавить в себе это искушение; у него запершило в горле, в желудке появилась тяжесть, он сжал зубы, но слова вырвались сами собой и хлынули из него, как рвота.
— Я был один из тех двоих налетчиков, — сказал Фрэнк с надрывом в голосе. — Другой был Уорд Миногью. Уорд сначала хотел обчистить Карпа, но Карп уехал, и ему остался только Моррис. И, конечно, тут есть моя вина, раз я с ним пошел.
Элен вскрикнула и, наверно, продолжала бы кричать, но боялась привлечь внимание прохожих, которые и без того уже начинали на них поглядывать.
— Клянусь тебе, Элен…
— Бандит! Как ты мог ударить такого кроткого человека? Что он тебе сделал?
— Его ударил не я, а Уорд. А я дал ему воды. Он видел, что я не хотел его бить. А потом я пришел я стал у него работать, чтобы загладить свою вину. Ради Христа, Элен, постарайся меня понять.
Но Элен с искаженным лицом уже бежала прочь от Фрэнка. Он только успел крикнуть ей вдогонку:
— Я сам ему в этом признался!
Все лето и всю осень торговля шла так, что грех было жаловаться, но после Рождества наступил спад, и хотя хозяин «Кофейника» платил теперь Фрэнку на пять долларов в неделю больше, чем раньше, ему стало куда труднее сводить концы с концами. Каждый цент казался ему огромным, как луна. Однажды Фрэнк потратил около часа, чтобы разыскать монету, закатившуюся за прилавок. И — какое счастье! — во время поисков он приподнял разболтавшуюся половицу и обнаружил под ней множество мелких монет, закатившихся туда за несколько лет, всего на сумму почти в целых четыре доллара.
На себя Фрэнк теперь почти ничего не тратил, довольствуясь только самым необходимым. Он совсем обтрепался. Когда нижнее белье у него настолько обветшало, что некуда было ставить заплаты, он его выбросил и стал надевать одежду на голое тело. Носки, платки и рубашки он стирал в раковине и сушил на кухне. Раньше он обычно старался вовремя платить по счетам оптовикам и коммивояжерам, однако нынешней зимой им приходилось подолгу дожидаться своих денег. Одному он даже пригрозил, что если тот не отстанет, Фрэнк объявит себя банкротом. Другому обещал заплатить в следующий раз. Самым нужным поставщикам он время от времени выдавал по нескольку долларов, чтобы их успокоить и обнадежить. Однако Иде свою арендную плату он платил исправно. Это было очень важно, ибо в начале осени Элен снова поступила на вечернее отделение в колледж, и если бы Фрэнк не давал Иде достаточно денег, Элен не смогла бы учиться.
Он уставал как собака, и у него все время болела спина. В свои выходные дни, когда он не ходил работать в кафе, он спал мертвым сном, и ему снилось, что он спит. Когда в кафе наступали «мертвые часы», Фрэнк облокачивался о стойку обеими руками, подпирал подбородок ладонями и так сидя спал. В лавке, когда не было покупателей, он тоже урывал для сна каждую свободную минуту, полагаясь на электрический звонок, от которого он всегда просыпался, — а больше ничто на свете не способно было его разбудить. Когда он просыпался, в голове у него гудело, в глазах все двоилось и плыло. Он похудел, осунулся, скулы у него едва не пропарывали щеки, перебитый нос заострился. Он пил крепкий черный кофе в таких неимоверных количествах, что в животе у него постоянно урчало и бурлило. Когда выдавался свободный вечер, он ничего не мог делать, никуда не мог ходить, — только иногда читал немного на сон грядущий или же сидел в задней комнате, потушив свет, курил и слушал по радио легкую музыку.
Были у него заботы и иного рода. Как-то он заметил, что вокруг Элен опять увивается Нат Перл. Раз или два в неделю будущий юрист привозил ее вечером с работы. Иногда в пятницу или в субботу они вместе куда-то уезжали развлекаться. Нат подъезжал, давал сигнал, Элен выходила из дому, нарядно одетая, улыбающаяся, и садилась в машину; ни она, ни Нат не удосуживались даже заметить Фрэнка. Элен поставила у себя в комнате телефон, и раза два-три в неделю Фрэнк слышал телефонный звонок. Эти звонки выводили его из себя: он ревновал к Нату. Однажды за полночь, когда у него был выходной в «Кофейнике», Фрэнк неожиданно проснулся: он услышал, что в дом вошла Элен и с ней еще кто-то. Фрэнк прокрался в лавку и прислушался около боковой двери. Он услышал шопот, а потом все смолкло. «Наверно, обнимаются», — подумал Фрэнк. После этого он еще долго не мог уснуть — так он хотел ее. На следующей неделе, снова прислушиваясь у двери, Фрэнк обнаружил, что парень, который провожает Элен, был Нат. Фрэнк умирал от ревности.
Элен никогда не заходила в лавку. Чтобы ее увидеть, Фрэнку приходилось подолгу стоять у окна, выходившего на улицу.
— Боже! — сказал он как-то сам себе. — Какого черта я так убиваюсь?
Он отвечал себе на этот вопрос по-разному, и один из лучших ответов заключался в том, что тем самым он, по крайней мере, не делает ничего дурного.
Но затем он снова начал делать то, что когда-то обещал себе никогда не делать. Ему самому в таких случаях бывало страшно: что-то он вытворит в следующий раз? Он карабкался по шахте подъемника, чтобы посмотреть на Элен в ванной комнате. Два раза он увидел, как она раздевается. Он до физической боли ее хотел — хотел ее тела, которым некогда насладился на какой-то короткий момент. И он ненавидел ее за то, что когда-то она полюбила его, и за то, что он когда-то ее полюбил и любит до сих пор, за всю эту пытку. Он сам себе поклялся, что никогда не будет подсматривать за ней, когда она в ванной, а потом снова делал то же самое. А в лавке он начал обсчитывать и обвешивать покупателей. Когда кто-нибудь не слишком внимательно смотрел на весы, Фрэнк нажимал на них пальцем, чтобы они показывали побольше весу. Раза два он недодал сдачи одной пожилой леди, которая никогда не знала, сколько у нее в кошельке денег.
А потом, в один прекрасный день, без всякой видимой причины — Фрэнк и сам не мог бы объяснить, почему, — он перестал лазить в шахту подъемника и все расчеты с покупателями начал вести скрупулезно честно.
Как-то январским вечером Элен стояла на краю тротуара, поджидая трамвая. Она была у одной студентки со своего курса; сначала они вместе позанимались, потом послушали пластинки, и теперь Элен возвращалась домой позже, чем обычно. Трамвай все не шел, и, несмотря на холод, она решила пойти домой пешком, благо это было недалеко; но тут ей почудилось, что на нее кто-то смотрит. Она оглянулась: на улице никого не было. Элен стояла около ночного кафе; за стеклом она увидела буфетчика, который оперся обеими руками о стойку и опустил голову на ладони. Лица не было видно, но Элен показалось, что она этого человека где-то видела. В этот момент он поднял заспанное лицо, и Элен с изумлением узнала Фрэнка Элпайна. Воспаленными глазами на исхудалом лице он грустно посмотрел на свое отражение в стекле, а потом опустил голову и опять уснул. Прошла добрая минута, пока Элен сообразила, что Фрэнк ее не видел. У нее к горлу подкатил комок, и она почувствовала себя нехорошо; а вокруг была такая ясная, красивая зимняя ночь.
Вскоре подошел трамвай, Элен села сзади. На душе у нее было муторно. Она вспомнила, как Ида обмолвилась однажды, что Фрэнк где-то работает по ночам, но тогда Элен пропустила это мимо ушей. Теперь, когда она увидела Фрэнка, очумевшего от переутомления, исхудавшего, несчастного, у нее защемило сердце: ведь это было же ясно, как день, ради кого он так выматывается. Он кормил их обеих — ее и Иду; только благодаря ему Элен смогла снова поступить в колледж.
Она вернулась домой и легла в постель; и пока она засыпала, перед ее взором все время был тот, кто смотрел на нее из окна кафе. «Да, — сказала она себе, — это правда, он теперь совсем не тот человек, каким был раньше; мне давно пора было это понять». Элен ненавидела Фрэнка за то, что он ей причинил, и она не понимала, почему он это сделал и как это на него подействовало, она не желала себе признаться, что плохое может кончиться и начаться хорошее.
