— Да, да, я знаю, — сказала она, когда ей объяснили, въ чемъ дѣло. Мистрисъ Мильвей была такъ добра, что написала мнѣ, и я попросила Слоппи прочесть. Хорошее письмецо, да и сама-то она такая обходительная леди.
Посѣтители поглядѣли на долговязаго парня, который теперь еще шире раскрылъ ротъ и глаза, какъ бы желая этимъ намекнуть, что онъ-то и есть Слоппи.
— Потому сама-то я, видите, не такъ хорошо разбираю рукописное, — продолжала Бетти, — хоть и могу читать Ветхій и Новый Завѣтъ. Газеты я гоже люблю читать. Можетъ, вы не повѣрите, а Слоппи отлично читаетъ газеты. Полицейскіе протоколы онъ даже читаетъ на разные голоса.
Тутъ посѣтители, желая быть учтивыми, сочли необходимымъ посмотрѣть на Слоппи. Встрѣтивъ ихъ взглядъ, онъ неожиданно закинулъ голову назадъ, распялилъ ротъ до послѣднихъ предѣловъ возможности и громко захохоталъ. И вслѣдъ за мимъ захохотали и оба малютки, мозги которыхъ были въ явной опасности отъ катка, захохотала и мистрисъ Гигденъ, захохоталъ сирота, а тамъ захохотали и гости.
Но тутъ вдругъ Слоппи, словно въ припадкѣ трудолюбія, неистово завертѣлъ рукояткой катка и пустилъ его на головы невинныхъ малютокъ съ такимъ трескомъ и шумомъ, что мистрисъ Гигденъ поспѣшила остановить его:
— Постой капельку, Слоппи, погоди: господамъ не слыхать своихъ собственныхъ словъ.
— Это и есть тотъ сирота — этотъ милый ребенокъ, что у васъ на колѣняхъ? — спросила мистрисъ Боффинъ.
— Да, сударыня, это Джонни.
— Тоже Джонни! — съ восторгомъ вскрикнула мистрисъ Боффинъ, обращаясь къ секретарю. — Какой чудесный мальчикъ!
Низко опустивъ головку, по обычаю всѣхъ робкихъ дѣтей, Джонни украдкой взглядывалъ своими голубыми глазками на гостью и въ то же время тянулся къ губамъ бабушки пухленькой въ ямочкахъ рученкой, которую та иногда цѣловала.
— Чудесный мальчикъ, сударыня, ваша правда. Золотой, милый мальчикъ. Это сынокъ послѣдней моей внучки. Она отправилась вслѣдъ за другими…
— А эти чьи? Они ему не брать и не сестра? — спросила мистрисъ Боффинъ.
— О, нѣтъ, сударыня! Это питомцы.
— Питомцы? — переспросилъ секретарь.
— Отданы мнѣ на воспитаніе, сэръ. Я беру дѣтей на воспитаніе за плату. Я могу держать только троихъ по причинѣ катка. Но я люблю дѣтей, да и четыре пенса въ недѣлю все-таки четыре пенса… Подите сюда, Тодльсъ и Подльсъ.
'Годльсь было уменьшительное имя мальчика, Подльсъ — дѣвочки. Крошечными нетвердыми шажками перешли они комнату, держась за руки, точно пробирались чрезвычайно трудною дорогой, сплошь пересѣченной ручьями, и когда мистрисъ Гигденъ погладила ихъ обоихъ по головкѣ, они кинулись на сироту съ такой стремительностью, какъ будто хотѣли изобразить сценическій эффектъ взятія въ плѣнъ непріятеля. Всѣмъ троимъ этотъ натискъ доставилъ огромное наслажденіе, и всему сочувствующій Слоппи при этомъ случаѣ опять захохоталъ. Когда мистрисъ Гигденъ сочла приличнымъ прекратить игру, она сказала: «Ну, Тодльсъ и Подльсъ, ступайте-ка на мѣсто», и оба, попрежнему держась за руки, отправились въ обратный путь черезъ всю обширную страну, находя, повидимому, что ручьи переполнились недавними дождями и сдѣлались еще глубже.
— А этотъ мистеръ… или мастеръ… я не знаю… — началъ, было, обращаясь къ Бетти, секретарь, не зная, за кого считать ему Слоппи — за мужчину, за подростка или за что другое.
— Дитя любви, — отвѣтила, понизивъ голосъ, мистрисъ Гигденъ. — Родители неизвѣстны… на улицѣ нашли. Онъ былъ воспитанъ въ домѣ…- Она вздрогнула отъ отвращенія, не договоривъ.
— Въ рабочемъ домѣ? — подсказалъ секретарь.
Мистрисъ Гигденъ нахмурила свое старое энергичное лицо и глухо выговорила: «Да».
— Вы, очевидно, не любите поминать о рабочемъ домѣ?
— Не люблю поминать! — повторила старуха. — Лучше убейте меня, но не отдавайте туда. Лучше бросьте этого красавца-ребенка подъ нагруженный возъ, подъ ноги лошадямъ, только не отдавайте туда. Придите къ намъ, и если вы найдете насъ умирающими, подставьте намъ свѣчу подъ постель: пусть лучше мы сгоримъ живьемъ, и съ домомъ-то, и обратимся въ кучу золы, прежде чѣмъ наши трупы очутятся тамъ… Джонни, красавчикъ мой! — продолжала старая Бетти, лаская ребенка и скорѣе причитая надъ нимъ, чѣмъ разговаривая съ нимъ, — Джонни, твоей старой бабусѣ восьмой десятокъ наисходѣ. Она вѣкъ не просила милостыни, въ жизнь свою не брала ни копѣйки изъ кассы бѣдныхъю Платила всѣ налоги, какъ только было чѣмъ платить. Работала, когда могла; голодала когда приходилось. Моли Бога, Джонни, чтобъ у бабуси достало силъ до конца… по годамъ-то у нея еще довольно силы… достало силъ съ постели встать, на побѣгушки, на работу. Пусть лучше издохну гдѣ-нибудь въ трущобѣ, чѣмъ попасть въ руки къ этимъ безсердечнымъ людямъ въ ихъ рабочій домъ, гдѣ издѣваются надъ человѣкомъ, гдѣ презираютъ, мучатъ и позорятъ честнаго бѣдняка.
— А что, работаетъ для васъ сколько-нибудь этотъ парень? — спросилъ секретарь, ловко переводя разговоръ на «мастера» или «мистера» Слоппи.
— Какъ же, работаетъ, даже очень исправно, — отвѣчала Бетти, кивнувъ головой съ добродушной улыбкой.
— Онъ у васъ живетъ?
— Да, больше все у меня. По метрикѣ онъ незаконнорожденный, а ко мнѣ попалъ питомцемъ. Какъ-то разъ я увидѣла его въ церкви (тому ужъ много лѣтъ) и тогда же сказала церковному старостѣ, мистеру Блогу, что беру его въ питомцы. Я надѣялась, что сумѣю сдѣлать изъ него человѣка. Въ то время это былъ слабенькій, чахлый ребенокъ.
— Какъ его настоящее имя?
— Оно, видите ли, правильнѣе, пожалуй, будетъ сказать, что настоящаго имени у него нѣтъ. Я такъ смекаю, что его прозвали Слоппи оттого, что былъ онъ найденъ въ дождливую ночь въ грязи [11].
— Онъ, кажется, добрый парень?
— Помилуй Господи, сэръ! Да онъ сама доброта. Вы только взгляните на него: развѣ не видно? Онъ весь на распашку.
Слоппи былъ произведеніемъ топорной работы: слишкомъ великъ въ длину, слишкомъ малъ въ ширину, слишкомъ угловатъ на сгибахъ. Притомъ онъ былъ однимъ изъ тѣхъ неряшливыхъ существъ мужескаго пола, которыя какъ будто обречены отъ рожденія быть нескромно откровенными въ отношеніи своихъ пуговицъ. Про Слоппи можно еще было сказать, что онъ владѣлъ значительнымъ капиталомъ въ колѣняхъ, локтяхъ, кулакахъ и лодыжкахъ, но совершенно не умѣлъ распорядиться имъ съ наибольшею выгодой для себя; онъ помѣщалъ его подъ плохія обезпеченія и вѣчно попадалъ впросакъ. Рядовой нумеръ такой-то въ ротѣ новобранцевъ изъ полка жизни, онъ все же имѣлъ смутное понятіе о вѣрности своему знамени.
— Ну, а теперь, — начала мистрисъ Боффинъ, — поговоримъ о Джонни.
Джонни тѣмъ временемъ, уперевъ въ грудь подбородокъ и надувъ губки, ежился на колѣняхъ у бабушки и внимательно разглядывалъ гостей голубыми глазами, заслонившись отъ наблюденій рученкой въ ямочкахъ. При послѣднихъ словахъ мистрисъ Боффинъ, старая Бетти захватила одну изъ этихъ свѣжихъ, пухлыхъ рученокъ въ свою изсохшую правую руку и принялась тихонько похлопывать ею по своей изсохшей лѣвой.
— Слушаю, сударыня. Поговоримте о Джонни.
— Если вы довѣрите мнѣ этого милаго ребенка, — продолжала мистрисъ Боффинъ съ такимъ выраженіемъ лица, которое уже само по себѣ вызывало на довѣріе, — у него будетъ самый лучшій домъ, самый лучшій уходъ, самое лучшее воспитаніе и самые лучшіе друзья, какихъ вы только можете ему пожелать. Господь мнѣ поможетъ быть ему доброю матерью.
— Я очень намъ признательна, сударыня, и милое дитя было бы признательно не меньше меня, если бъ могло понимать. — Она все похлопывала пухленькой ручкой по своей рукѣ. — Я не стала бы поперекъ дороги моему мальчику, будь даже вся жизнь у меня впереди, вмѣсто той малости, которая мнѣ еще остается. Только… только… я надѣюсь, вы не осудите, что я привязана къ ребенку крѣпче, чѣмъ можно выразить словами: вѣдь это послѣднее живое существо, которое у меня осталось.
— Васъ осудить, моя дорогая! Да какъ же это можно послѣ того, какъ вы съ такой любовью выростили его?
— Я видѣла ихъ у себя, — продолжала, не слушая, Бетти, все такъ же легонько похлопывая ручкой ребенка по своей жесткой, морщинистой рукѣ,- такъ много видѣла ихъ у себя на колѣняхъ. И всѣ ушли отъ меня… этотъ одинъ и остался… Мнѣ стыдно, что я вамъ кажусь такою себялюбивой, но, право, я не такая. Я понимаю, что это принесетъ ему счастье: онъ будетъ джентльменомъ, когда я умру… Я… я и сама не знаю, что это на меня нашло… Я пересилю себя. Не глядите на меня.
Легонькіе шлепки прекратились, смѣло очерченныя губы задрожали, и прекрасное, гордое старое лицо дрогнуло и облилось слезами.
Въ эту минуту, къ большому облегченію посѣтителей, чувствительный Слоппи, увидѣвъ свою покровительницу въ такомъ состояніи, закинулъ голову назадъ, разинулъ ротъ и громко завылъ. Эта тревожная вѣсть о грозившей бѣдѣ мгновенно поразила въ самое сердце Тодльса и Подльса, и не успѣли они еще порядкомъ разревѣться, какъ и Джонни не заставилъ себя ждать: опрокинувшись назадъ и отбиваясь отъ мистрисъ Боффинъ обѣими ногами, онъ тоже сдѣлался жертвой отчаянія. Но Бетти Гигденъ уже пришла въ себя и призвала ихъ всѣхъ къ порядку съ такой расторопностью, что Слоппи, сразу оборвавшись на какомъ-то многосложномъ мычаньѣ, мгновенно обратилъ свою энергію на катокъ и даже сдѣлалъ нѣсколько лишнихъ оборотовъ, прежде чѣмъ затихъ.
