Ознакомительная версия.
— Большое спасибо, — с наслаждением сказала она. — Вы очень добры, но в этом нет нужды. Вот ваши деньги, преподобный.
Кадваладир вытаращил глаза. Мэри подхватила фонарь, кружку с сидром для миссис Джонс и пошла к двери.
Дэффи стоял у стены, засунув руки в карманы. Мэри вышла наружу; дверь за ней захлопнулась. У нее были красные щеки. Должно быть, жар от очага, подумал он.
Заметив его, она подпрыгнула и едва не разлила сидр.
— Боже мой! Зачем ты ко мне подкрался! Что ты вообще тут делаешь?
— Дожидаюсь тебя, — с легкой обидой отозвался Дэффи. — Ночь темная. Я подумал, тебе не помешает провожатый. — Он взял у нее из рук фонарь и открыл окошечко, чтобы подправить свечу.
— Что ж… спасибо, — почти кротко сказала Мэри.
Не дожидаясь, пока Дэффи предложит ей руку, она оперлась на его локоть, и они медленно двинулись вверх по Грайндер-стрит.
Дэффи попытался придумать интересную тему для разговора, но, как назло, в голове было совершенно пусто.
— Неплохая таверна у твоего отца, — ровно заметила Мэри.
Дэффи презрительно фыркнул.
— Ты так не думаешь?
Слова вдруг полились из него потоком.
— Да ведь там все так же, как было при моем деде! И при прадеде тоже! Он не пожелал ни расширить дело, ни улучшить его. Да что там говорить, за двадцать лет он даже стены ни разу не побелил!
— А ты бы побелил?
То, как она умела попасть сразу в точку, всегда поражало Дэффи до глубины души. Он немного подумал.
— Может быть, и нет. Наливать пиво — не особенно прибыльное занятие. Хоть бели стены, хоть не бели.
— Еще менее прибыльное, чем быть слугой?
Он бросил на нее подозрительный взгляд, но Мэри лукаво улыбнулась. Дразнится, подумал Дэффи.
— То же самое говорил мой отец, — сказал он. — Он все еще думает, что я приползу домой в надежде унаследовать в один прекрасный день этот чертов амбар. Он заявил, что его сын и наследник не должен исполнять приказания другого человека. Но он не знает одного… — Дэффи понизил голос. — У меня в жизни есть и более высокая цель. — Мэри улыбнулась еще шире, и ему захотелось рассказать ей все до конца. — Я ведь скорее подмастерье, чем слуга. Тот последний корсет для вдовы Воган — я почти полностью сделал его сам.
— О, в самом деле?
— И еще пару простых корсетов для семьи квакеров. Со временем спрос на это ремесло будет только расти, я уверен. Город ведь тоже растет. Теперь зимой к нам приезжает все больше знати; Монмут — это следующая большая остановка после Бата. Точно говорю тебе, Мэри: когда-нибудь здесь будет вывеска с надписью: «Дэвид Кадваладир, мастер по изготовлению корсетов»!
Она засмеялась, низким, бархатным смехом. Дэффи отдернул руку, как будто внезапно понял, что держит змею. Мэри остановилась. Они уже подошли к углу Инч-Лейн.
— Можешь смеяться сколько тебе угодно, — хрипло бросил он.
— О, Дэффи! Я смеялась вовсе не над тобой, — ласково и серьезно сказала она. — Скорее над тем, с какой… страстью ты говорил.
Он пожал плечами и сложил руки на груди.
— Мне важно мое будущее, — сухо заметил он. — На что же еще мне тратить свою страсть?
Она надула губы. Ее рот был совсем как розовый бутон, нежный и еще не распустившийся.
— На Гвинет, к примеру.
— А! Нет, — отмахнулся Дэффи и поразился тому, как легко он это сказал. — Никакой свадьбы не будет.
Мэри удивленно вздернула брови.
— Но хозяйка говорила, вы вместе уже сто лет.
— Мою кузину просватали за парня, который выхолащивает свиней. Поэтому между нами все кончено. — В это мгновение он почти поверил в это сам.
— Не может быть! — Мэри Сондерс прищурила свои черные глаза.
— Я ее не виню, — легко пояснил Дэффи. — Ее семья едва сводит концы с концами, они почти голодают, а я пока не в том положении, чтобы жениться. Кто упрекнет ее в том, что она захотела пожить получше?
В молчании они повернули на Уай-стрит. Луна в небе была огромна. В темноте смутно белели первые цветущие кусты. Над головой нависали ветки деревьев; острые зеленые почки на них напоминали ногти на руках. Дэффи пощупал крошечную нежно-твердую шишечку. Она приятно покалывала пальцы. В воздухе было разлито неясное томление, словно нужно было что-то сделать, и как можно скорее. Но в феврале всегда так бывает, подумал он. Ты чувствуешь, будто что-то новое пробивается сквозь кожу.
Возле дома на Инч-Лейн Мэри остановилась и повернулась к нему:
— Честное слово, я не смеялась над твоими устремлениями.
Дэффи понимающе кивнул.
— У меня и у самой есть кое-какие замыслы, — загадочно добавила она.
Раньше она никогда не говорила с ним так доверительно. Мэри взлетела вверх по узким ступенькам, а Дэффи все стоял и выворачивал шею, провожая ее взглядом.
— Давай, сделай это сегодня, — сказала Мэри утром, когда они с Эби одевались.
— Не знаю.
— Чего ты так боишься? — Мэри потуже затянула ее кожаный корсет.
Эби пожала плечами.
— Неприятностей, — пробормотала она и влезла в коричневую юбку из голландского полотна, которую перешила для нее Мэри.
Мэри расхохоталась.
Эби думала об этом целых две недели, но все равно, при одной мысли, что придется обратиться к хозяйке, она чувствовала, как на лбу выступает холодный пот. Просить о чем-то означало проявить слабость. Все равно что подставить голую спину под кнут.
Миссис Джонс вышла из кладовой, на ходу вытирая руки о передник. Эби оторвалась от теста.
— Хозяйка, — тихо сказала она.
— Знаешь, Эби, эти пышки с мясом совсем зачерствели, — рассеянно отозвалась миссис Джонс. — Боюсь, нам придется их выбросить.
— Да, хозяйка. Но пожалуйста?
— Что такое, Эби?
Эби посмотрела на свои руки, погруженные в тесто. Что-то словно сжимало ей горло — так трудно ей было говорить.
— Я думаю… интересно… Я слышала… — Она замолчала. Упоминать Мэри было нельзя — это означало ябедничество самого худшего сорта. На плантации за такое можно было проснуться с перерезанным горлом. Вернее, не проснуться.
— Ну же, скажи мне, что такое? В чем дело? — слегка нетерпеливо сказала миссис Джонс. — Это насчет пышек?
Эби покачала головой.
— Некоторые говорят… — Она снова осеклась, помялась и вдруг выпалила: — Я хочу жалованье.
— О боже. — Миссис Джонс озадаченно сморгнула. Повисла долгая тишина. — Это довольно неожиданно, Эби. После всех этих лет, что ты у нас прожила… Скажи мне, ты чем-то недовольна?
Эби неловко пожала плечами.
— Чего тебе не хватает? Что бы ты желала? Может, новое платье к Пасхе? Я не знала, что тебя интересуют такие вещи.
Эби замотала головой.
— Жалованье, — упрямо повторила она, будто это было какое-то заклинание.
— Но для чего? Я имею в виду, что ты хочешь на него купить? — Не получив ответа, миссис Джонс продолжила:
— Ты же знаешь, ты так и не привыкла к нашим деньгам. Помнишь тот случай, когда тебя заставили заплатить целый шиллинг за старый кусок солонины?
Эби прикусила губу. Она так и знала. Неудачи всегда следовали за ней по пятам. Чертов сукин сын мясник. Конечно, она прекрасно его помнила. Это был ее первый год в Монмуте. Когда она спросила сдачу, он нагло заявил, что она дала ему всего три пенса.
— Я просила прощения.
— Ну конечно, и все давно прощено и забыто. — Миссис Джонс потрепала ее по припудренной мукой руке.
— Я просто хочу жалованье, — с отчаянием в голосе выговорила Эби.
— Что ж… — Лицо хозяйки неуловимо изменилось. Она словно ушла в себя. — Разумеется, я должна обсудить это с хозяином. Но боюсь, я знаю, что он мне ответит. Сейчас у нас нет ни единого лишнего пенни. У нас ведь такие огромные расходы, а ты прожила с нами достаточно долго и сама знаешь, что стоит оплачивать счета.
Эби не сводила с нее глаз. Она не желала согласно кивать.
— Но, может быть, к Рождеству, — торопливо добавила миссис Джонс. — Если наши дела будут в лучшем состоянии. Да, на Рождество — это будет лучше всего. Не то чтобы жалованье, а нечто вроде подарка, чтобы вознаградить тебя за все те годы, что ты была частью нашей семьи. — Она покивала, словно удачно разрешила трудный вопрос, и торопливо вышла.
Эби уставилась ей вслед. Восемь лет она считала миссис Джонс хорошей женщиной и доброй хозяйкой — самой доброй из всех, что у нее были. Но сегодня она заглянула ей в душу и увидела ее настоящую суть. Трусливую суть.
Она растянула тесто в руках и разорвала его, словно это была плоть.
Было первое воскресенье марта, и солнце казалось необычайно ярким и желтым, словно сердцевинка у нарцисса. После обеда у всех слуг был выходной, и Дэффи, как обычно, незаметно ускользнул из дома. Но, не пройдя и полмили по дороге в Абергавенни, он развернулся и сложил руки на груди:
Ознакомительная версия.
