Я открыл другую дверь, выходившую в коридор.
— Вон, — сказал я ему, — или я всем расскажу, клянусь, я это сделаю. А из вас кишки выпущу, Мерген. Вы хотели полюбоваться, как я насилую хорошенькую пьяную девочку? Убирайтесь вон!
Он медленно сдвинулся с места и неуклюже направился к двери, — половина разгромленной армии. Потом обернулся и хрипло спросил:
— Что вы собираетесь делать?
— Ничего такого, на что вам приятно было бы полюбоваться. — Я услышал, что Лили, словно огромная кошка, царапается ногтями в другую дверь. — Теперь слушайте. Скажите Лили, чтобы она прекратила, иначе я обойду вокруг и так отхлещу ее, что она ослепнет.
Когда он вышел, я медленно и осторожно вытащил из-под Филлис покрывало и набросил на нее, ткнул ей под голову подушку, вынул ключ из двери в коридор, выключил свет и запер дверь снаружи. Таким образом, Филлис была в безопасности между двумя запертыми дверьми на случай, если Лили и Мерген вздумают развлечься каким-нибудь другим способом, по тут я сообразил, что она должна иметь возможность отпереть дверь в коридор — хотя бы затем, чтобы найти ванную комнату; с помощью карандаша оказалось нетрудно просунуть ключ под дверь и протолкнуть его достаточно далеко, чтобы эта маленькая гусыня увидела его, когда придет в себя.
Я описал в точности все, что я делал и говорил, но опустил то, что чувствовал, — сердцебиение, перехваченное дыхание, — и вижу, что представил себя слишком спокойным, решительным, высоконравственным и героическим. Поэтому добавлю, что на полпути между «Империалом» и «Викторией» мне пришлось остановиться из-за внезапного приступа тошноты — к счастью, поблизости никого не было, — на лице выступил холодный пот, поток желчи устремился вверх, в глотку, и я изверг в сточную канаву богатое гостеприимство Лили Фэррис и Отто Мергена.
До конца поездки оставалось еще много недель, но я больше ни разу не разговаривал ни с одним из них. А они на меня даже не смотрели.
В четверг утром на той же неделе в Баррингтоне я сидел над остатками своего завтрака, пускал клубы дыма в «Манчестер гардиан» и пытался, уже не в первый раз, вызвать в себе какой-то интерес к биллю Асквита о гомруле и к проблеме Ольстера, как вдруг в комнату вошел полицейский.
— Вы кто? — спросил он.
— Что вы имеете в виду?
Он достал записную книжку.
— Вас здесь трое, так? Оллантон, Мейпс, Хернкасл. Так вы кто?
— Я Хернкасл. А Оллантон и Мейпс, наверное, еще спят. А что? В чем нас подозревают?
— Это вы скоро узнаете. Старший полицейский офицер Хилл хочет видеть вас ровно в половине двенадцатого на сцене «Дворца Варьете». Мне подняться наверх к тем двоим, или вы им скажете?
— Я скажу. Правильно ли я запомнил? — Я повторил распоряжение. — Только не думаю, что мистер Оллантон пожелает явиться, если не узнает причину.
— Нами обнаружено мертвое тело, — сказал полицейский. — Вам все расскажут. — И он вышел.
Дядя Ник брился. Наблюдать за ним во время бритья было одно удовольствие: его немецкая опасная бритва всегда была изумительно отточена, и он водил ею по коже словно перышком. Каждый раз, когда мне случалось видеть его за этим занятием, я напоминал себе, что никогда не был в ладу с холодным оружием и что куда благоразумнее придерживаться безопасной бритвы.
— Обнаружено мертвое тело? — Он посмотрел на меня своим сумрачным, подозрительным взглядом. — Это все, что он сказал?
— Он сказал, что мы все узнаем. От главного начальства, наверное. А где Сисси?
— Не знаю, малыш. Может быть, пошла в ватерклозет поплакать. Она сентиментальна и скрытна и потому просиживает там уйму времени. Я скажу ей. Надо было тебе послать этого бобби наверх. Я бы из него выжал побольше. Мертвое тело! Этим еще ничего не сказано. — Он снова принялся намыливать подбородок.
— Я знаю. Но если они собирают всех участников, значит, тело найдено во «Дворце Варьете».
Дядя Ник лишь утвердительно замычал, так как водил бритвой у самого рта. Затем, когда он снова мог говорить, произнес:
— До этого я и сам додумался, Шерлок Холмс. Возможно, это кто-то из наших, хотя у них тут некоторые рабочие сцены уже давным-давно мертвецы, только никто этого не замечает. Ладно, беги. Я приведу Сисси.
В половине двенадцатого на сцене баррингтонского «Дворца Варьете» собралось столько людей, сколько здесь давно не видывали. Было человек двадцать исполнителей и еще человек двадцать всякого персонала, включая весь здешний жалкий оркестр из восьми человек. Были трое полицейских в форме, — два констебля и сержант, — да еще двое в штатском: один средних лет, второй — моложавый, кроме того, присутствовал, конечно, старший офицер Хилл собственной персоной — пожилой толстяк с такой одышкой, что своим присвистом напоминал старый маневровый паровоз. По иронии судьбы все недобрые предчувствия Сисси и мои сбылись, и зловещий ярлык был накрепко приклеен к нашим гастролям именно этим одышливым и свистящим старым чудаком.
— Прошу прощения за то, что побеспокоил… но выбора не было, — начал он, гневно обводя глазами всех присутствующих. — Очевидный случай убийства. — Он замолчал, ловя ртом воздух, и у нас тоже перехватило дыхание. — Тело молодой женщины… обнаружено театральным пожарным… сегодня рано утром. Медицинским обследованием установлено… смерть от удушения. Тело опознано… молодая женщина по имени… Нони Кольмар… участница акробатической труппы. Медицинские и другие доказательства… дают основание предполагать… что она была задушена в конце… или сразу по окончании… второго представления вчера вечером.
Тут Густав Кольмар яростно прокричал что-то по-французски и рванулся с таким видом, точно хотел броситься на полицейских, но молодые Кольмары удержали его. Старший полицейский офицер умолк, на лице его вместо гнева выразилось терпение, и он продолжал:
— Единственная возможность… найти виновного в этом зверском преступлении… ваше содействие и помощь. На некоторые вопросы… придется ответить… теперь же, немедленно. Когда вы… в последний раз… видели эту молодую женщину… Нони Кольмар… живой? В котором часу… вчера вечером… вы ушли из театра? Предупреждаю…. отвечать надо абсолютно точно и правдиво. Инспектор… ваше слово.
Человек средних лет в штатском сурово сказал:
— Сейчас я скажу, как мы проведем этот опрос. Но на случай, если кому-нибудь он кажется забавой и кто-то вздумает разыграть театральную сценку, я хочу заявить, что с моей точки зрения один из вас, стоящих на этой сцене, — отвратительный жестокий убийца, который, по крайней мере, один раз уже убил и может убить еще, если мы не поймаем его и не повесим. Так что не надейтесь позабавиться и не вздумайте лгать.
Нас разделили между полицейскими для опроса, и — очевидно, потому, что группа Гэнги Дана числилась среди звезд, — нами занялся сам инспектор, фамилия которого была Фарнесс. Дядя Ник взял дело в свои руки, сразу же убедив Фарнесса, что он, Ник Оллантон, человек серьезный и заслуживающий доверия как на сцене, так и вне ее.
— С нами у вас не будет хлопот, инспектор, — сказал дядя Ник. Мы выступаем в конце первого отделения…
— Знаю, мистер Оллантон, — сказал Фарнесс. — Я был на представлении. Превосходно! В котором часу вы ушли?
— Мисс Мейпс, мой племянник Ричард Хернкасл и я ушли примерно в десять минут одиннадцатого и сидели за ужином в гостинице «Виктория» еще до половины одиннадцатого. Вы легко можете это проверить.
— Хорошо. А остальные? — Он взглянул на Сэма и Бена, флегматичных как всегда, и на Барни, который стоял с отвалившейся челюстью, беспокойно моргал и как всегда дергался и суетился.
— Спросите их сами, — сказал дядя Ник. — Я не видел их после того, как мы разошлись по своим уборным. Спросите Сэма Хейеса. Он работает со мной много лет, это человек надежный, уравновешенный. И не обращайте внимания на маленького Барни. Он всегда такой. Они почти все такие.
Сэм взглянул на инспектора.
— Мы вышли в пять минут одиннадцатого. Швейцар на служебном входе должен был нас видеть. Спросите его.
— Я уже спрашивал. Но он человек пожилой, не слишком наблюдательный, и говорит, что не обязан замечать, кто когда приходит и уходит. Подождите минуту. Я приведу его сюда.
Пока мы ждали, Сисси сказала дрожащим голосом:
— Мне она никогда не нравилась. Но это ужасно. Я не могу поверить. Я хочу сказать… кто мог это сделать?
— Не смотри на меня, девочка, — сказал дядя Ник. — Я этого не делал.
— Не говори глупостей, Ник. Никто из нас не делал.
— Кто-то сделал.
— Может быть, сюда забрался какой-нибудь бродяга? — сказала Сисси с надеждой. В то время любой список подозреваемых обычно начинался с бродяги.
Но дядю Ника это не устроило.
— Если ты этому веришь, значит, поверишь чему угодно. Ну как, инспектор, — обратился он к Фарнессу, вернувшемуся вместе со швейцаром, — будем продолжать?
