Леону не дашь его лет, хотя постоянное переутомление накладывает на его лицо свой отпечаток. А когда Леон хохочет, усталость словно рукой снимает. Кстати, глядя на лицо Леона, видишь только глаза. Когда он что-то обдумывает, он словно погружен в себя, наблюдает за своими мыслями и проверяет их. Излагая свои соображения, Леон смотрит на вас тем же испытующим взглядом, и вам это кажется совершенно естественным.
Леон не любит много разглагольствовать. В общем он выступает чуть ли не реже рядовых членов партии. И говорит кратко, спокойно, а главное вдумчиво, хотя в его словах и чувствуется страстность. Он явно сдерживает себя, стараясь не повышать тона, и его выступления носят характер дружеской беседы между товарищами, между руководителями, которые вместе обсуждают стоящие перед ними задачи… Эта манера говорить отнюдь не мешает ему и даже, наоборот, помогает выделить наиболее важные вещи и подчеркнуть их значение. Леон живет одной жизнью с народом, с партией, живет их идеями. Вот почему он умеет делать такие серьезные новые выводы, какие еще не всем видны. Больше того, он умеет наводящими вопросами заставить других сказать об этом так, будто сам он до них не додумался. И он старается даже не показать виду, что именно он натолкнул на это человека, никакой покровительственной улыбочки… Товарищ выскажется, а Леон лишь вскользь заметит, будто он тут ни при чем:
— По-моему, выдвинутые Анри соображения помогут нам найти правильный путь. Мне кажется, мы должны обдумать его слова, углубить вопрос…
Именно благодаря Леону все разошлись с заседания комитета окрыленные, готовые выполнить любое задание и выдержать любой натиск врага.
До его выступления даже самые большие оптимисты чувствовали себя как-то неуверенно, и настроение у них было скорее кислое. Рассказывая о событиях последних дней, коммунисты все время волей-неволей сопоставляли успехи с неудачами. Они говорили: пароход ушел неразгруженным, это так, но все же большое количество горючего на складе…
Словом, они переходили из одной крайности в другую. То мир казался им погрузившимся во мрак, то они все видели в розовом свете. Мы еще раз убедились в том, что народ с нами и только с нами, — заявляли они. Противник держится лишь на охранниках, это долго продолжаться не может. И так уже против каждой новой демонстрации бросают все большее количество охранников. А мы, коммунисты, со своей стороны, с каждой демонстрацией приобретаем все больший опыт и все успешнее овладеваем наукой побеждать. Вы представляете себе, что будет, когда такие движения возникнут повсюду! Да еще одновременно! Другими словами, все выступавшие уносились в мечтах в далекое будущее, пожалуй даже в слишком далекое. Но что вы хотите — горячее сражение породило эти мечты!
По правде говоря, всем очень хотелось унестись подальше от тяжелой действительности. Репрессии, докерские карточки, отсутствие работы, вечная угроза выселения из здания школы, неопределенность с фермой Гранжона — словом, ничего твердого, ничего надежного… До каких пор может так продолжаться?
А Леон прежде всего подчеркнул достигнутые успехи. Картина получилась внушительная. А потом, в конце, он заговорил о самом главном — о великолепной боеспособности, проявленной трудящимися города. Леон напомнил о предыдущих сражениях, в общем следовавших одно за другим, о патриотическом подъеме, классовой солидарности и стойкости, которую никакие репрессии не могли сломить. Леон сказал:
— Вот наш капитал. Он не должен превратиться в мертвый капитал, а поэтому мы должны пускать его в оборот и тем самым все время увеличивать. Это все понимают. Но главное — не позволять его уменьшать и защищать от посягательств врага. Мы обязаны оберегать его всеми силами, это наша самая большая драгоценность. Мы несем за него ответственность. Именно ответственность. Ответственность перед будущим…
А для того чтобы сберечь этот капитал, как объяснил дальше Леон, необходимо бороться против изоляции рабочего класса и докеров, в частности, нужно добиться поддержки со стороны широких масс. Затем Леон заговорил о слабых сторонах и совершенно естественно пришел к тому же выводу.
— В чем был главный недостаток? Вы сами говорили о нем… В субботу, в самый решающий день, докеры оказались одиноки. Конечно, противник делал ставку на внезапность. Я не смог быть с вами, как в прошлые разы, потому что события произошли с молниеносной быстротой. Кстати, по этому поводу, следует сказать вам откровенно, руководство партии считает, что мы, члены Центрального комитета, должны быть ближе к вам, чаще приезжать сюда, ну а в такие моменты это и подавно необходимо.
Что касается меня, я не собираюсь заниматься самобичеванием, но, как мне кажется, я мог бы вам больше помогать. К этому мы еще вернемся. Во всяком случае, на этот раз враг застал нас врасплох. Но разве мы можем утверждать, что мы приняли все меры к тому, чтобы избежать этого промаха и в дальнейшем, чтобы объединить как можно большее количество людей вокруг докеров? Кое-что мы, конечно, сделали. Мы вовлекли в борьбу других трудящихся. Но опять, и в который раз, мы ограничили свои возможности. Да и сам Анри первый в этом признался. Мы совершенно забыли о существовании движения за мир. Остановимся на таком частном случае: вы сунули доктора Дегана в делегацию, а выйдя из префектуры, тут же о нем забыли — попросту говоря, наплевали на него. Что же вы хотите? Не смейтесь, товарищи… Раз мы способны смеяться над такими ошибками — значит, мы их еще глубоко не осознали…
Критикуя, Леон никогда не говорит «вы», всегда — «мы».
— Послушай, Леон, — прервал его Луи, второй секретарь федерации (он пришел вместе с Дэдэ и Полем), — очень показательно, что наши товарищи в субботу утром забыли обо всем, кроме порта. Им и в голову не пришло сообщить о прибытии парохода в федерацию. Мы чудом узнали обо всех событиях в порту.
— Ну, ты хочешь нас завести слишком далеко, — ответил Дэдэ. — Это уже другой вопрос. Кроме того, наши товарищи связались с Местным объединением профсоюзов значит, они вспомнили о других трудящихся.
— Так вот, история с доктором типична, — заметил Леон.
Анри поймал себя на том, что сочувственно кивал головой, и тут же остановил себя. На самом-то деле его энергичные кивки означали главным образом протест против высказывания Луи.
— Итак, — продолжал Леон, — происходит следующее: во всякой тяжелой борьбе ряды в большей или меньшей степени редеют и рабочий класс продолжает нести знамя почти в полном одиночестве. Но это не означает, что мы должны примириться с таким положением, а тем более — способствовать ему. Наоборот, чем ожесточеннее борьба, тем больше должно быть приложено усилий для объединения вокруг рабочего класса его союзников. А мы часто поступаем совершенно иначе. Что же, выходит, что единство может существовать только в спокойное время? Полноте, товарищи…
Леон часто говорит «полноте, товарищи» и всякий раз при этом слегка привстает с места, приподнимает руку со стола и, сжав пальцы, тихо опускает ее обратно. Это движение напоминает привычку Мориса. Леон из тех партийных работников, которые очень много позаимствовали у Мориса, вплоть до жестов и интонаций. Они учились у него главным образом умению убеждать людей, натолкнуть товарища на правильную мысль, поощрить его высказать свои соображения, которые часто только еще туманно намечаются у него в голове, помочь ему разобраться в своих неясных ощущениях. Что же здесь плохого?.. Понимать и, в свою очередь, разъяснять другим то, что поняли.
— Ведь совершенно ясно, товарищи, что докеры одни не смогут держаться до бесконечности. Не будем заблуждаться. Вы знаете, даже самый твердый металл не выдержит так долго и при такой температуре. Это надо понять…
Леон остановился, пристально посмотрел в глаза одному, другому и продолжал:
— Надо понять… На данном этапе, даже если бы пароход и не ушел, мы добились очень многого, товарищи!.. А тем более, раз он все же ушел. Главное наше достижение в том, что народ, эта огромная сила, пришел в движение, был поднят нами, ринулся в бой за такое важное дело. Все это вы почувствовали лучше меня. Вот это самое главное. Не все сразу дается. Мы ведь это знаем, и нас не удивишь! Мы скорее должны быть удивлены тем, что нам сразу же удалось добиться таких успехов. Да еще в самых неблагоприятных условиях… Почти без всякой поддержки. Лед тронулся! И поверьте мне, старт нами взят замечательно! А теперь мы точно знаем, в каком направлении нам нужно идти, в каком направлении работать. Мы победим в борьбе против американской оккупации, в борьбе за национальную независимость… Мы победим тогда, когда сумеем не только на словах, но и на деле объединить вокруг докеров все население города и поднять борьбу всего французского народа до уровня борьбы, которую ведут докеры. Возможно ли это? Да, возможно. И это не за горами! Сейчас уже почти все население страны враждебно относится к новым оккупантам, к их политике войны. А что же будет через год, через два? Вы видели, как в эти дни Париж…
