Анри Мишо - Портрет А

Цепочка человечков

«В конце долгой болезни, после большого упадка сил, я встретился с цепочкой человечков. Я бы их выгнал, но сам-то я был слабее дыхания… И они прошли через меня, ведь я был по-прежнему своего роста, а они — малюсенькие, и мне стало ужасно не по себе…»

Те, кто ко мне приходил

«…а ты, ты подходишь все ближе, и глазу тебя — как просунутая в окно голова, ты кто?»

Перо

«Перо не сказал бы, что к нему относились с излишним уважением. Одни на него наскакивали без предупреждения, другие спокойно вытирали руки об его пиджак. В конце концов, он привык».

Мой конёк

«Я думаю, а вдруг он только притворяется коньком, ведь конёк, даже маленький, не должен развеваться, словно знамя, полоскаться на ветру, хоть бы и считанные секунды — всё равно не должен».

Посвящение Леон-Полю Фаргу{165}

Все остальные рисунки взяты из книги «Убогое чудо» (1956).

Убогое чудо

Рисунок из книги

Убогое чудо

Рисунок из книги

Убогое чудо

Рисунок из книги

Убогое чудо

Рисунок из книги

Чего только о нем не прочтешь. Мишо — самый таинственный художник нашего времени, Мишо, чтобы дать отдых нервам, часами стучал в тамтам (что, кстати, не преувеличение). Мишо — затворник и мизантроп (и тут же автор вспоминает, как Мишо заходил к нему в гости и к себе приглашал, а в общении был сердечен и прост, что страшно всех удивляло, ему ведь полагалось быть отшельником)… Еще в 1929 году (Мишо было 30 лет) один критик не без иронии начал статью о нем так: «Остальное доскажут другие; он же говорит только о главном. А то ведь никому до сих пор и в голову не приходило поговорить о главном. У кого нет времени на пустяки — у Мишо. Кто не любит людей искусства — Мишо. Кто сообщает об этом без экивоков и отправляет к чертям финтифлюшки — все он, Мишо». Но это еще сказано с симпатией. Ранние его тексты кое-кто и вовсе называл «сумасшедшей прозой» и «оскорблением для литературы». И что же теперь? В 1999 году французская Национальная библиотека отметила столетие со дня рождения Мишо огромной ретроспективой — 350 поэтических и художественных работ, полторы сотни картин. А сколько у него было выставок по всему свету — между прочим, одна из них прошла в 1997 году в Москве. В академической серии издательства «Галлимар» «Библиотека Плеяды» выпущены 2 тома полного собрания сочинений Мишо. (Скоро выйдет и заключительный третий том.) Старшеклассники читают Мишо в коллеже, а французский «Словарь литературных приемов»[69] цитирует его больше девяноста раз. Мечтал о свободе от всех литературных наработок прошлого и вот сам попал в учебники…

Молодой Мишо считал, что стихов не пишет. «По ошибке иногда к поэтам причисляют и Анри Мишо. Виной тому его „Басни о происхождении“ длиной в восемь строк. Если б он мог уместить их в 6 слов, то непременно так бы и сделал. Если в них и есть поэзия, то в минимальном объеме, который найдется в любом человечески достоверном тексте. Мишо — эссеист» — так он сам себя описал в одном раннем очерке, посвященном литературному пейзажу Бельгии. К традиционной поэзии он смолоду относился неважно: в первой его книге «Кто я был» читаем: «Когда человек облекся в александрийский стих, ему стоит больших трудов вернуться „на гражданку“».

«Один из парадоксов Мишо в том, что он тратил гигантские усилия, чтобы расстроить музыку, — говорится в одной беседе о нем в журнале „Магазин литтерэр“. — Он был против гармонии, против александрийского стиха, против всех эстетических традиций, отсюда его ожесточенность, и именно это делает его последователем, можно даже сказать, учеником Рембо».[70]«Неизвестно, что это: стихи или проза, словесные игры или философские рассуждения. Да и зачем это выяснять?» — так охарактеризовал в 1924 году писатель Марсель Арлан недавно опубликованные «Басни о происхождении» — один из первых напечатанных текстов Мишо. Нам с вами, наверно, тоже незачем причислять написанное им к тому или иному жанру. «Литературные жанры — враги, которые бьют по вам без промаха, если сами вы с первого выстрела по ним промахнетесь», — утверждал Мишо. Впоследствии почти все его книги в издательстве «Галлимар», например, выходили в серии «поэзия». В 1949 году, после опубликования в «Галлимаре» его «Жизни в складках», Мишо интересовался в письме к главе издательства Жану Полану, какой шутник поместил на обложку его книги пояснение: «стихи». Еще об одном своем тексте он как-то написал (в письме к поэту Жюлю Сюпервьелю): «По-моему, это статья, точнее, я хотел, чтобы это было статьей (для одного медицинского журнала)… Только когда я увидел в гранках, что текст набран курсивом, я понял, что его приняли за стихи. Ну что ж, так тому и быть».

У него есть книга о путешествиях «Дикарь в Азии» (1933). Писатель и критик Бернар Ноэль в статье, написанной семьдесят лет спустя о ранних стихах Мишо, окрестил автора «дикарем в поэзии». И правда, вот каким вырисовывается в его первом сборнике «Кто я был» поиск сути поэзии:

Имея в виду это стихотворение, тот же Бернар Ноэль в предисловии к сборнику «Кто я был» заметил: «Читатель может отбросить изысканные манеры: наконец-то ему встретился автор, который не приукрашивает поиски Большого Секрета». Литератор и журналист Жан Маке как-то сказал о Мишо: «Он из тех, кто мешает жить. Кто его читает, заваливается на экзаменах».

А началось все с того, что сам Мишо в 1919 году просто не пошел на экзамен в Брюссельском университете, где за год до того начал учиться медицине. Впрочем, конечно, началось все куда раньше: «В восемь лет я еще мечтал, чтоб меня признали растением»,[71] — и даже еще раньше. Вот как он опишет свои первые семь лет жизни: «Безразличие. Отсутствие аппетита. Сопротивление. Нет интереса ни к чему. Не привлекают ни жизнь, ни игры, ни развлечения, ни какие бы то ни было перемены».[72] «Всегда чувствовал себя чужим в семье. (…) С тех пор как я научился говорить, мне хотелось объявить, что я — подкидыш, по крайней мере не родной сын своих родителей, однако, судя по всему, ничего такого не было».[73] В семь лет родители отправили болезненного и замкнутого мальчика в пансион в деревушку Путте-Грасхайде на севере Бельгии; семья (родители и старший брат) осталась в Брюсселе. В пансионе Анри пробыл четыре года. Контакта с соучениками — детьми мелких брюссельских буржуа и небогатых фламандских крестьян — похоже, не получилось, вокруг звучала неродная фламандская речь, которую, впрочем, он быстро освоил. (Намюр, где родился Анри Мишо, и Брюссель, куда через год переселилась его семья, расположены в южной части Бельгии, где говорят по-французски, на севере же — по-фламандски.) Потом — возвращение в Брюссель, учеба в коллеже Сен-Мишель у иезуитов. Поэт Норж, соученик Мишо по коллежу, вспоминает, что Анри не разделял их с друзьями увлечения литературой — его интересовали насекомые, орнитология и китайские иероглифы. Между пятнадцатью и шестнадцатью годами Анри Мишо увлекается мистической литературой и житиями святых и хочет уйти в монастырь бенедиктинцев, но его останавливает запрет отца. Кажется, дошло даже до попытки самоубийства. Анри занимается музыкой и латынью. Звание бакалавра получено, но дальнейшая учеба откладывается, так как университет в Брюсселе закрыт из-за немецкой оккупации — идет Первая мировая война, — зато Анри запоем читает, книги самые разные: тут и средневековые мистики, и Толстой с Достоевским, и труды по анатомии, естественным наукам и парапсихологии. Когда в 1919 году Брюссельский университет открылся вновь, Мишо записался на естественнонаучный факультет, чтобы изучать медицину, проучился на подготовительном отделении год из положенных двух, разочаровался, бросил университет, нанялся матросом и ушел в плаванье — сначала в Северную Америку, потом в Южную. Первое сочинение на французском Мишо написал в коллеже. Вот как он вспоминает об этом в «Некоторых сведениях…» (в этом тексте о себе говорится в третьем лице): «Потрясение для него. Чего только нет у него в голове! Потрясение даже для его учителя, который советует ему заняться литературой». Тем не менее только в 1922 году (ему 23), когда его плаванья кончились (флот сокращался, и наняться на корабль стало невозможно), он наткнулся на «Песни Мальдорора» Лотреамона и ощутил потребность писать. Через много лет, в 1946-м, уже став известным поэтом, он скажет о Лотреамоне: «Я стал писать благодаря ему. До того мне не очень-то хотелось, да я бы и все равно не решился. Когда я прочел „Песни Мальдорора“ и узнал, что можно записать и напечатать самое невероятное, что у вас на уме, я понял, что есть место и для меня».[74]