Мария сделала глубокий вдох. Мне показалось, что она собирается нырять в воду.
— Ради него? Вот уж о ком у меня не было ни единой мысли. Я думаю только о своей дочери. Мишель знает, что ее отец геройски погиб на фронте. Если в суде всплывет это свидетельство, она узнает правду. Сейчас девочка еще мала, но скоро вырастет и все поймет. Представьте, какой ее ожидает удар!
Адвокат пожал плечами:
— Напрасно вы думаете, что известие о матери-преступнице окажется для девочки меньшим ударом.
— Я не хочу, чтобы моя дочь несла на себе клеймо незаконнорожденности.
Вито резко поднялся:
— Мэриен, вам придется делать так, как я скажу. Мы не можем дать задний ход, потому что слишком многое поставлено на карту.
Он повернулся к шефу:
— Что скажешь, Джон?
Старик молча раздумывал.
Вито нетерпеливо похлопал его по плечу:
— Ну как, договорились?
Не спуская с меня взгляда, шеф дипломатично отвел от себя удар:
— Дело ведет Кейес. У меня правило — никогда не вмешиваться в дела подчиненных. Его и спрашивайте.
Адвокат посмотрел на меня.
— Ну?
— Никаких сделок.
— Не будь дураком, Майк. Сегодня я вызову тебя, как свидетеля, и после этого с тобой будет кончено. В Криминальном суде ты уже никогда не сможешь работать. Нравится перспектива?
Я мрачно буркнул:
— Ну что ж, придется рискнуть.
Вито повернулся к Старику.
— А вы можете проститься с мечтой о губернаторском кресле.
Взгляд окружного прокурора был непроницаемым.
— Я поддерживаю Майка.
Вито побагровел и раздраженно подскочил к двери:
— Пошли, Мэриен. Больше нам тут нечего делать.
Она послушно двинулась следом, но я тихо окликнул:
— Мария!
Изящно откинутая золотая головка замерла, потом медленно повернулась ко мне. Я взял ее ладонь в свои руки и мягко спросил:
— Почему ты мне ничего не сказала?
Она не ответила, лишь блеснула из-под опущенных век влажными от слез глазами.
— Почему, Мария?
— Знаешь, Майк, много лет назад мне пришлось потерять первого ребенка, поскольку общество не доверило его воспитание осужденной матери. Потом родилась Мишель и... Словом, над ней нависла угроза. Чтобы сохранить дочь, я должна была молчать.
С порога раздался резкий голос Вито:
— Вы идете, Мэриен?
Выдернув руку, она шепнула:
— Прости, Майк.
Когда они, наконец, ушли, я медленно подошел к Старику.
— Сэр, я все вам испортил.
Он улыбнулся:
— Ничего, бывает... Прости, что не поверил тебе, Майк.
— Пустяки, Джон. Теперь это не имеет никакого значения.
Старик кивнул и тяжело поднялся из-за стола:
— Пора идти, сынок. Через несколько минут начнется вся эта бодяга.
Вот теперь я понял, как чувствовали себя римские гладиаторы перед выходом на арену. В памяти сама собой проснулась фраза:
— Моритури те салютамус!
По-видимому, Старика поглотили невеселые мысли. Он резко очнулся и переспросил:
— Что? Что ты сказал?
Шеф блестяще знал латынь и гордился этим, но теперь, не расслышав моих слов, попал впросак. Я самодовольно ухмыльнулся:
— Мы, идущие на смерть, приветствуем тебя!
Зал был битком набит публикой. Над рядами повисло напряженное ожидание, словно каким-то таинственным образом все узнали о из ряда вон выходящем событии. Даже многоопытные судебные клерки: исполнители, секретари, — беспокойно ерзали на своих местах.
Почему-то судья опоздал почти на двадцать минут. Мы встали, и заседание началось.
Вито поднялся со своего места, подошел к скамье присяжных и громко объявил:
— Защита вызывает в качестве первого свидетеля Майкла Кейеса, помощника окружного прокурора.
Пораженный судья бросил на нас косой взгляд, а зал взорвался невообразимым шумом. Затопали бросившиеся к дверям репортеры, разом заговорили зрители, свидетели, служащие суда. Судья стукнул молотком, и через минуту все стихло.
— Это весьма необычная просьба, господин адвокат. Я надеюсь, что лишь очень веские причины заставляют вас поступать таким образом?
— Да, ваша честь. В интересах справедливости по отношению к моей подзащитной крайне важно допросить мистера Кейеса.
Судья повернул ко мне голову, и я пошел к свидетельской скамье. Вито смотрел на меня холодно и бесстрастно.
Когда я проходил мимо Марии, она молча подняла голову. Наши взгляды встретились. Поразительно, как за полчаса побледнело и осунулось ее лицо. Потом Мария осталась позади, а впереди меня ожидало место свидетеля.
Я поднялся по ступеньками и повернулся для принесения присяги к секретарю, но в ту же минуту меня ослепили десятки вспышек.
И вдруг, перекрывая шум, раздался ее громкий голос:
— Ваша честь, можно мне переговорить с моим адвокатом? Я собираюсь признать себя виновной!
По залу пронесся ураган: крики, хлопки, топот, скрип скамеек, вспышки и щелчки фотоаппаратов. Вито быстро вернулся к столу защиты, несколько минут о чем-то горячо спорил с Марией, потом повернулся к судье:
— Могу я попросить о десятиминутном перерыве, ваша честь? Мне нужно поговорить с моей клиенткой наедине.
Судья стукнул молотком.
— Суд объявляет перерыв на десять минут.
Он удалился, а я сошел со свидетельской скамьи и сел на свое место. Мария и Вито уже скрылись в совещательной комнате. Зрители, набившиеся в зал, словно сардины в бочку, нетерпеливо ждали их возвращения.
Кто-то дернул меня за рукав. Я обернулся — шеф. Он восхищенно выдохнул мне в плечо:
— Да, ты был прав: характер у нее что надо. Такую не согнуть.
Дверь совещательной комнаты открылась, появился Вито. Он обвел зал озабоченным взглядом, кивнул кому-то в толпе и сразу ушел обратно.
Интересно, кому адвокат подал знак? Наблюдая за публикой, я увидел пробиравшегося к выходу высокого седоволосого человека. Ага, Джокер Мартин тоже здесь. Ему-то что здесь нужно?
Мне не удалось как следует это обдумать, потому что дверь совещательной комнаты открылась, и в зал вышла Мария. Следом за ней появился ее защитник. Они сели на свое место.
Судья возобновил заседание. Вито встал и, сохраняя невозмутимость на побледневшем лице, твердо сказал:
— Моя подзащитная признает себя виновной по всем предъявленным обвинениям.
Судья потрясение обратился к Марии:
— Такова ваша воля, мисс Флад?
Она медленно поднялась на ноги:
— Да, ваша честь. Это — мое желание.
* * *
Когда мы протиснулись к лифту, от дружеских хлопков болела спина. Все поздравляли нас с победой.
Наконец-то мы остались вдвоем.
— Прошение об отставке завтра утром будет у вас на столе, сэр.
Старик молча поднял на меня усталые глаза.
— Прошу прощения за все, сэр.
Он не ответил.
Лифт довез меня до моего этажа, я вышел и без сил поплелся к кабинету.
Джоэл с Алексом еще не успели подняться, в пустой комнате было тихо и пыльно. Я сел за стол, вынул чистый лист бумаги и без раздумий написал заявление об отставке. Зазвонил телефон.
— Помощник окружного прокурора Кейес.
Мне недолго осталось произносить все это.
— Майк, это Мария.
Еле шевеля от усталости языком, я ответил без всякой радости:
— Да, Мария. Слушаю...
— Я в коктейль-баре Бонда на Бродвее. Мы могли бы сейчас увидеться?
Лихо же работает эта компания! Залог в пятьдесят тысяч долларов для них просто пустяк, раз Мария приехала на Бродвей раньше, чем я поднялся в кабинет. Мне не хотелось ее видеть.
— Пожалуйста, Майк. Это очень важно.
— Хорошо. Сейчас приеду.
Я тяжело поднялся, взял пальто. Посмотрел на разбросанные бумаги: ладно, соберу их завтра.
* * *
На улице падал тихий снег. Я толкнул дверь бара и вошел в полутемный зал. Мария сидела за дальним столиком. Когда к нам подошел официант, она заказала себе черносмородиновый ликер с содовой, я попросил принести джина со льдом.
— Мария, ты по-прежнему пьешь этот безумный коктейль?
— Мне он нравится.
Официант поставил перед нами стаканы. Я предложил:
— Давай выпьем за процветание преступности!
Она грустно покачала головой:
— Нет. За это я пить не буду.
— Почему?
— Этот тост любил повторять Росс...
— Ты можешь предложить что-то другое?
Мария кивнула.
— И что же?
Она посмотрела мне в глаза и решительно произнесла:
— За нас.
Тепло ее слов немного согрело меня. Пригубив джин, я одобрил:
— Вполне приличный тост.
Некоторое время мы молчали.
— Зачем ты хотела меня видеть?
В бар вошел какой-то человек. Мария на секунду перевела на него взгляд, затем снова посмотрела мне в глаза. Ее ладонь легко опустилась на мое запястье.
— Я хотела поговорить о нас, Майк. По-моему, пора. Другой возможности не будет.
Через тонкие пальцы в мою руку ударила искра, и горячая волна пошла выше, выше — к голове, к сердцу... Я взял себя в руки и язвительно бросил:
— Неужели пора?
