Она знала только, что онъ потрясалъ весь домъ, шагая изъ угла въ уголъ, и признала новымъ неудобствомъ бѣдности то, что иногда нельзя даже отдѣлаться отъ докучнаго человѣка, который стучитъ у васъ надъ головой, точно домовой какой-то, и не даетъ вамъ покою.
Взгляните вы теперь, въ эти ясные лѣтніе дни, на мистера и мистрисъ Боффинъ, поселившихся въ своемъ новомъ высоко аристократическомъ домѣ. Взгляните вы на эти полчища пресмыкающихся — ползучихъ, летающихъ и жужжащихъ насѣкомыхъ, привлеченныхъ золотымъ мусоромъ золотого мусорщика. Изъ всѣхъ завозившихъ свои визитныя карточки въ высоко-аристократическій подъѣздъ (еще прежде, кажется, чѣмъ его успѣли докрасить) на первомъ мѣстѣ стоять Вениринги, суетливые, запыхавшіеся, — должно быть, отъ стремительнаго бѣга по высоко-аристократической лѣстницѣ. Гравированная на мѣди мистрисъ Beнирингъ, два гравированныхъ на мѣди мистера Вениринга, гравированные на мѣди мистеръ и мистрисъ Beнирингъ на одной карточкѣ испрашиваютъ чести присутствія мистера и мистрисъ Боффинъ на обѣдѣ со всевозможными чудесами алхиміи. Оставляегь карточку очаровательная леди Типпинсъ. Оставляетъ карточки Твемло. Громадный фаэтонъ цвѣта яичницы, зловѣще и величественно прогудѣвъ своими колесами, оставляетъ четыре карточки: двѣ — мистера Подснапа, одну — мистрисъ Подснапъ, и одну — миссъ Подснапъ. Оставляетъ карточки весь свѣтъ съ женою и дочерьми. Нерѣдко у жены всего свѣта оказывается столько дочерей, что карточка ея бываетъ больше похожа на списокъ разнокалиберныхъ вещей на аукціонѣ, содержа въ себѣ мистрисъ Тапкинсъ, миссъ Тапкинсъ, миссъ Фредерику Тапкинсъ, миссъ Антонину Тапкинсъ, миссъ Мальвину Тапкинсъ, и т. д. Та же леди оставляетъ иногда карточку мистрисъ Генри Джорджъ Альфредъ Свошель, рожденной Тапкинсъ, и кромѣ того карточку: «Мистрисъ Тапкинсъ дома по средамъ. Вечера съ музыкой. Портлэндъ-Плэсъ».
Миссъ Белла Вильферъ становится на неопредѣленное время жилицей высоко-аристократическаго дома. Мистрисъ Боффинъ возитъ миссъ Беллу къ модисткѣ и къ бѣлошвейкѣ: миссъ Белла одѣвается превосходно. Вениринги съ живѣйшимъ угрызеніемъ совѣсти дѣлаютъ открытіе, что они не позаботились пригласить миссъ Беллу Вильферъ. Карточка мистрисъ Beнирингъ и карточка мистера Вениринга, съ достодолжнымъ покаяніемъ испрашивающія этой добавочной чести, немедленно появляются въ залѣ высоко-аристократическаго дома на кругломъ столѣ. Такое же упущеніе съ своей стороны усматриваетъ мистрисъ Тапкинсъ и быстро исправляетъ его — за себя, за миссъ Тапкинсъ, за миссъ Фредерику Тапкинсъ, за миссъ Антонину Тапкинсъ, за миссъ Мальвину Тапкинсъ и за миссъ Эсфирь Тапкинсъ, а равно и за мистрисъ Генри Джорджъ Альфредъ Свошель, рожденную Тапкинсъ.
Коммерческія книги алчутъ, коммерческіе рты жаждутъ золотого мусора золотого мусорщика. Когда мистрисъ Боффинъ выѣзжаетъ съ миссъ Вильферъ или когда мистеръ Боффинъ прогуливается, сѣменя по тротуару мелкой рысцой, рыбный торговецъ снимаетъ передъ ними шляпу съ самымъ искреннимъ уваженіемъ. Его приказчики обтираютъ пальцы о фартуки, прежде чѣмъ осмѣлиться сдѣлать подъ козырекъ мистеру Боффину или его дамамъ. Даже разинувшая ротъ лососина и золотистый головёнь, лежащіе въ рыбной на мраморномъ прилавкѣ, какъ будто поворачиваютъ глаза въ ихъ сторону и непремѣнно подняли бы руки (если бъ у нихъ были бы руки) въ знакъ благоговѣйнаго удивленія. Самъ мясникъ, несмотря на то, что онъ человѣкъ довольно тучный и съ достаткомъ, теряется, не зная, куда дѣвать свои ноги и руки, до того онъ старается выразить смиреніе и покорность, когда проходящіе мимо мистеръ и мистрисъ Боффинъ завидятъ его въ его говяжьей рощѣ. Боффиновой прислугѣ дѣлаютъ подарки, и дальновидные люди, имѣющіе какія-нибудь дѣловыя отношенія съ мистеромъ Боффиномъ, встрѣчая на улицѣ его слугъ, вводятъ ихъ въ соблазнъ заманчивыми обѣщаніями сдѣлать для нихъ то-то и то-то въ случаѣ, если состоится то или то. Примѣръ: «Если бы мнѣ удалось получить отъ мистера Боффина такой-то заказъ или такое-то порученіе, то, вѣрьте мнѣ, мой другъ, съ моей стороны послѣдовало бы нѣчто такое, что, надѣюсь, было бы вамъ не совсѣмъ непріятно».
Но никто не знаетъ лучше секретаря, распечатывающаго или читающаго письма хозяина, какая осада ведется противъ человѣка, отмѣченнаго перстомъ извѣстности. О, какое разнообразіе мусора предстаетъ его взору, — мусора, предлагаемаго въ обмѣнъ за золотой мусоръ золотыхъ мусорщиковъ! Требуются полукроны на постройку пятидесяти семи церквей, требуются шиллинги на подновленіе сорока двухъ приходскихъ пасторскихъ домовъ, нужны полупенсы на покупку двадцати семи органовъ, необходимы почтовыя марки на воспитаніе тысячи двухсотъ дѣтей. Не то чтобы отъ мистера Боффина требовались именно полукроны, шиллинги, полупенсы и почтовыя марки, но всякому извѣстно, да и нельзя этого не видѣть, что онъ человѣкъ такого сорта, отъ котораго можно ожидать пополненія нужной суммы. А благотворительныя учрежденія, о братъ мой во Христѣ! Всѣ они вѣчно въ стѣсненныхъ обстоятельствахъ, но необыкновенно расточительны по такимъ статьямъ, какъ типографскіе расходы. Вотъ большое, толстое частное письмо, запечатанное герцогской короной: Никодиму Боффину, эсквайру. «Милостивый Государь! Изъявивъ мое согласіе предсѣдательствовать на предстоящемъ годичномъ обѣдѣ въ пользу такого-то фонда, будучи при этомъ глубоко проникнутъ сознаніемъ громадной пользы этого благороднаго учрежденія и понимая всю важность того, чтобы оно было поддержано такимъ спискомъ распорядителей, который показалъ бы публикѣ, что въ немъ принимаютъ участіе извѣстные и достойные люди, я беру на себя смѣлость просить васъ по этому случаю принять на себя обязанности распорядителя. Въ ожиданіи (до 14-то числа сего мѣсяца) благопріятнаго отвѣта, остаюсь, милостивый государь, вашимъ покорнымъ слугою. Лисиндъ. P. S. Распорядительскій взносъ ограничивается тремя гинеями». Все это, конечно, очень любезно со стороны герцога Линсида (и весьма предусмотрительно дополнено постскриптумомъ), но только, къ сожалѣнію, налитографировано въ сотняхъ экземпляровъ и представляетъ блѣдную индивидуальность лишь въ адресѣ мистеру Боффину, эсквайру, написанномъ другой рукой. Вотъ два какихъ-то благородныхъ графа и одинъ виконтъ всѣ вкупѣ и не менѣе льстиво увѣдомляютъ мистера Боффина, эсквайра, что нѣкая почтенная дама изъ западной Англіи обѣщаетъ пожертвовать кошелекъ съ двадцатью фунтами стерлинговъ въ пользу такого-то Общества, если двадцать человѣкъ предварительно пожертвуютъ по кошельку со ста фунтами каждый. Причемъ сіи благонамѣренные джентльмены прибавляютъ, что если Никодиму Боффину, эсквайру, угодно будетъ пожертвовать два или болѣе кошелька, то это не будетъ вразрѣзъ съ планами почтенной дамы изъ западной Англіи, лишь бы каждый кошелекъ былъ помѣченъ именемъ кого-нибудь изъ членовъ его почтеннаго и уважаемаго семейства.
Это корпоративные попрошайки. Но тутъ же, рядомъ съ ними, стоятъ и попрошайки личные. И какъ болитъ сердце секретаря, когда ему приходится имѣть дѣло съ такими! А дѣло съ ними до извѣстной степени приходится имѣть, ибо всѣ они прилагаютъ документы (они зовутъ свою пачкотню документами, хотя эти документы такъ же похожи на бумаги, достойныя этого имени, какъ рубленая телятина на теленка), объясняя при этомъ, что невозвращеніе оныхъ было бы для нихъ разореніемъ. Другими словами: хоть они и теперь совершенно раззорены, но только раззорятся еще совершеннѣе. Въ числѣ такихъ корреспондентовъ было даже нѣсколько генеральскихъ дочерей, которыя издавна привыкли ко всякой роскоши въ жизни (кромѣ орѳографіи) и которыя никакъ не думали, провожая дорогихъ отцовъ своихъ на войну, что имъ когда-нибудь доведется обращаться за помощью къ тѣмъ, кого Провидѣніе, въ неисповѣдимой мудрости своей, благословило несмѣтными богатствами и изъ среды коихъ онѣ избрали Никодима Боффина, эсквайра, для первой дѣвственной попытки, хорошо понимая, что у него такое сердце, какого еще не бывало на свѣтѣ. Кромѣ всего прочаго секретарь позналъ еще ту истину, что откровенность между мужемъ и женой рѣдко бываетъ возможна подъ гнетомъ нужды, — такъ многочисленны были жены, бравшіяся за перо, чтобы попросить у мистера Боффина взаймы тайкомъ отъ своихъ любящихъ мужей, которые никогда не допустили бы этого, если бы знали, и такъ многочисленны были мужья, бравшіеся за перо, чтобы попросить у мистера Боффина взаймы тайкомъ отъ своихъ любящихъ женъ, которыя мгновенно лишились бы чувствъ, если бъ имѣли хоть тѣнь подозрѣнія относительно этого обстоятельства.
Были еще вдохновенные попрошайки. Не далѣе какъ вчера сидѣли они, ни о чемъ не помышляя, въ своей комнаткѣ, надъ огаркомъ свѣчи, который долженъ былъ скоро погаснуть, оставивъ ихъ въ потемкахъ на остатокъ ночи, какъ вдругъ, должно быть, нѣкій добрый ангелъ шепнулъ имя Никодима Боффина, эсквайра, освѣтивъ ихъ душу лучемъ надежды, которая такъ давно была имъ чужда.
