она еле жива, она работает до седьмого пота и свалилась от голода и забот!.. Вот когда я действительно чувствую свою бедность и свое бессилие… Ах, если бы только я могла помочь, как мне того хочется!.. Но то, что у меня еще осталось, те немногие дары, которых не сумел отнять у меня, не сумел уничтожить злой рок, я старательно и честно употреблю на то, чтобы предотвратить беду! Деньги, даже будь они к моим услугам, нисколько не помогли бы тебе, бедная женщина, а, может быть, лишь ухудшили бы твое положение. Тебе и твоему мужу, вам обоим не выпало на долю богатство, а уж кому оно на долю не выпало, у того золотые уплывают из кармана, а как — он и сам не знает, ему от них одна досада, и чем больше денег на него сваливается, тем он только беднее. Но я знаю: больше всякой бедности, больше всякой нужды гложет тебе душу то, что ты родила это маленькое чудовище, оно повисло на тебе тяжкой и страшной обузой, которую нужно нести всю жизнь… Да, ни большим, ни красивым, ни разумным этому ребенку не суждено стать, но, может быть, найдется и другой способ ему помочь.
С этими словами барышня опустилась на траву и взяла малыша на колени. Злобный гном начал брыкаться и отбиваться и хотел было укусить барышне палец, но та сказала: «Успокойся, успокойся, майский жучок!» — и стала тихо и кротко гладить ему голову, проводя по ней ладонью ото лба к затылку. Взъерошенные волосы малыша постепенно приглаживались и наконец, расчесанные на пробор, плотно прижались ко лбу и упали красивыми, мягкими прядями на вздернутые плечи и тыквоподобную спину.
Малыш совсем успокоился и крепко уснул. Тогда барышня осторожно положила его на траву рядом с матерью, опрыскала спящую спиртом из нюхательного флакона, который достала из сумочки, и затем удалилась быстрым шагом.
Когда женщина вскоре проснулась, она почувствовала удивительный прилив сил и бодрости. Ей казалось, будто она плотно поела и подкрепилась добрым глотком вина.
— Подумать только, — воскликнула она, — до чего же утешил, до чего же взбодрил меня такой короткий сон!.. Солнце, однако, скоро сядет за горы, пора и домой!
Она уже собралась взвалить на себя корзину, но, заглянув в нее, хватилась малыша, который в тот же миг приподнялся в траве и визгливо захныкал. Оглянувшись, мать удивленно всплеснула руками и воскликнула:
— Цахес, Маленький Цахес, кто же это так славно причесал тебе волосы? Цахес, Маленький Цахес, как бы украсили тебя твои кудри, если бы ты не был таким гадким уродцем! Ну, давай, давай, полезай в корзинку!
Она уже готова была схватить его и положить на хворост, но тут Маленький Цахес задрыгал ногами и очень отчетливо промяукал:
— Я не хочу!
— Цахес, Маленький Цахес, — крикнула женщина сама не своя, — да кто же это научил тебя говорить? Что ж, если ты так славно причесан, если ты так мило говоришь, то сумеешь, наверно, и побежать.
Женщина взвалила корзину на спину, Маленький Цахес уцепился за материнский передник, и вот так они и отправились в деревню.
Путь их проходил мимо дома пастора, а пастор как раз стоял тогда в дверях со своим младшим сыном, на редкость красивым золотокудрым мальчонкой трех лет. Увидев приближающуюся женщину с тяжелой корзиной и Маленьким Цахесом, повисшим на материнском переднике, пастор воскликнул:
— Добрый вечер, фрау Лиза, как дела, вы очень уж нагружены, вы еле двигаетесь, пойдите сюда, передохните на этой скамье перед моей дверью, моя служанка даст вам напиться!
Фрау Лиза не заставила его повторять приглашение, она опустила корзину на землю и только было открыла рот, чтобы пожаловаться этому почтенному господину на все свои невзгоды и беды, как Маленький Цахес, из-за резкого движения матери, потерял равновесие и полетел пастору под ноги. Тот быстро наклонился и поднял малыша, говоря:
— Ах, фрау Лиза, фрау Лиза, какой же у вас красивый и милый мальчик! Это же истинное благословение неба — иметь такого чудесного ребенка!
С этими словами он взял малыша на руки и стал ласкать его, вовсе, казалось, не замечая, что невоспитанный недомерок безобразно ворчит и визжит и даже норовит укусить за нос такого почтенного господина.
А фрау Лиза стояла перед священником в полной растерянности и оцепенело глядела на него широко открытыми глазами, не зная, что ей и думать.
— Ах, дорогой господин пастор, — заговорила она наконец плаксивым голосом, — такому служителю бога, как вы, не пристало ведь насмехаться над бедной, несчастной женщиной, которую небо неведомо за что наказало этим мерзким уродцем!
— Какой вздор, — очень строго ответил священник, — какой вздор, дорогая моя, вы говорите! «Насмехаться», «уродец», «наказало небо» — я вас решительно не понимаю и знаю лишь, что вы совершенно ослеплены, если не любите всей душой своего красивого мальчика. Поцелуй меня, славный малыш!
Пастор прижал Цахеса к сердцу, но тот проворчал: «Я не хочу» — и снова потянулся к носу священника.
— Видите, что это за звереныш! — испуганно воскликнула Лиза.
Но в этот миг пасторский мальчик сказал:
— Ах, милый отец, ты такой добрый, ты так хорошо обращаешься с детьми, они все, наверно, должны тебя горячо любить!
— О, послушайте только, — воскликнул пастор и от радости у него заблестели глаза, — о, послушайте только, фрау Лиза, этого красивого, умного мальчика, вашего милого Цахеса, к которому вы так недоброжелательны. Я уж вижу, вы никогда его не полюбите, как бы он ни был красив и умен. Послушайте, фрау Лиза, отдайте мне на воспитание ваше многообещающее дитя. При вашей гнетущей бедности этот мальчик вам только обуза, а мне доставит радость воспитать его как своего собственного сына!..
Лиза не могла прийти в себя от изумления, она то и дело восклицала:
— Ах, дорогой господин пастор, дорогой господин пастор, неужели вы говорите это всерьез, неужели вы и правда хотите
