Она была дочерью нотариуса в Кеттеринге. Многие служившие у Лорье барышни были дочерьми людей интеллигентных профессий из провинции или лондонских предместий. Считалось честью быть принятой на службу в магазин Лорье, носить форму этого предприятия — темнозеленое платье. Потогонная система и скверные бытовые условия, в которые поставлены иногда продавщицы других магазинов, совершенно отсутствовали у Лорье, где девушек прекрасно кормили, предоставляли удобное помещение и следили за их поведением. Мистер Уинч, единственный мужчина в магазине, особенно следил за тем, чтобы девушек никуда одних не отпускали. Он весьма уважал Марту и часто имел с ней продолжительные совещания. Это был розовый, женоподобный старичок, сорок лет прослуживший в магазинах дамского платья. Его большой палец стал совсем плоским от постоянного щупания материй, спина была всегда согнута в почтительном поклоне. При всей своей женоподобности, мистер Уинч для всякого посетителя представлял собой единственную пару брюк в безбрежном и пенистом море женственности. Он не одобрял тех мужей, которые приходили сюда с женами смотреть манекены. Он знал в лицо членов королевской фамилии. Он представлял собой почти такую же крупную величину, как самый магазин Лорье.
Исцеление мисс Крэмб вызвало тихую сенсацию среди персонала Лорье. И непосредственным результатом было то, что просто из любопытства несколько младших продавщиц явилось к Эндрью с незначительными жалобами. Они, хихикая, поясняли одна другой, что им хотелось посмотреть, «каков из себя этот доктор нашей Хавбек». Но постепенно все больше и больше служащих Лорье стало приходить в приемную на Чесборо-террас. Все девушки были застрахованы. По закону они обязаны были лечиться у страхового врача, но, с отличавшим всю фирму Лорье высокомерием, они не подчинялись этому правилу. К концу мая нередко можно было увидеть в приемной Эндрью с полдюжины «барышень» от Лорье — молодых, с накрашенными губами, в высшей степени элегантных, копирующих своих заказчиц. Доходы Эндрью значительно повысились. Кристин говорила смеясь:
— Что ты делаешь с этим хором красоток, мой друг? Уж не ошиблись ли они дверью и не приняли ли твою приемную за театр?
Но пылкая признательность мисс Крэмб (о, восторг исцеления!) только еще начинала проявляться. До тех пор полуофициально врачом фирмы Лорье считался доктор Мак-Лин, солидный, пожилой. Его вызывали во всех экстренных случаях — например, когда мисс Твиг из костюмного отдела сильно обожглась горячим утюгом.
Но доктор Мак-Лин собирался уйти на покой, а его компаньон, которому он передавал практику, доктор Бентон, не был ни пожилым, ни солидным. Надо сказать, что не раз склонность доктора Бентона шнырять глазами по ножкам и слишком нежная заботливость его по отношению к хорошеньким младшим продавщицам заставляла мистера Уинча хмуриться и багроветь. Мисс Крэмб и мистер Уинч обсудили этот вопрос на одном из своих маленьких совещаний, и мистер Уинч, заложив руки за спину, важно кивал головой, когда мисс Крэмб напирала на то, что Бентон для них человек неподходящий и что на Чесборо-террас имеется другой врач, строгий и скромный, который достигает блестящих результатов, не принося жертв Таис[34]. Пока ничего еще не было решено, мистер Уинч спешить не любил, но когда он поплыл к дверям, чтобы встретить герцогиню, в глазах его был знаменательный блеск.
На первой неделе июня Эндрью, которому уже давно было стыдно за свое прежнее пренебрежение к услугам мисс Крэмб, был потрясен новой неожиданной услугой с ее стороны.
Он получил письмо, написанное языком изысканным и вместе деловым (как он потом убедился, обыкновенный бесцеремонный вызов по телефону был совсем не в духе автора этого письма), с просьбой прийти во вторник, то есть на следующее утро, если возможно, к одиннадцати часам, на Парк-гарденс, № 9, к мисс Винифред Эверет.
Закрыв пораньше амбулаторию, он в большом волнении отправился туда. В первый раз его звали к больному за пределами убогого квартала, которым до сих пор была ограничена его практика. Парк-гарденс представлял собой красивую группу домов не совсем современного стиля, но больших и солидных, с прекрасным видом на Гайдпарк. Эндрью позвонил у дома № 9, в напряженном ожидании, неизвестно почему убежденный, что, наконец, пришла удача.
Ему открыл пожилой слуга. Комната, куда его ввели, была просторна, убрана старинной мебелью, книгами и цветами и напомнила ему гостиную миссис Воон. Как только он вошел, он понял, что предчувствие его не обмануло. Когда появилась мисс Эверет, он повернулся к ней и поймал ее взгляд, спокойный, ясный, с одобрительным выражением устремленный на него.
Это была женщина лет пятидесяти, хорошо сложенная, темноволосая, с желтовато-смуглой кожей, одетая со строгой простотой и державшая себя в высшей степени самоуверенно. Она сразу заговорила с ним ровным, размеренным голосом:
— Я лишилась своего постоянного врача, для меня это несчастье, так как я ему очень доверяла. Моя мисс Крэмб рекомендовала мне вас. Она женщина честная и преданная, я на нее полагаюсь. Я смотрела в справочнике — у вас высокая квалификация.
Она помолчала, совершенно откровенно разглядывая его и точно взвешивая. У нее был вид женщины, которая хорошо питается, окружена хорошим уходом, которая никому не позволит пальцем себя коснуться, пока не осмотрит как следует его руки. Она продолжала с нарочитой сдержанностью:
— Пожалуй, вы мне подойдете. В это время года я всегда проделываю курс впрыскиваний. У меня сенная лихорадка. Вам, я полагаю, известно все об этой болезни?
— Да, — ответил он. — Что вам впрыскивали?
Она назвала известный препарат.
— Мой прежний врач посоветовал мне это средство. Я очень верю в него.
— Ах, вот что он вам впрыскивал!
Задетый ее тоном, он чуть не сказал ей, что верное средство ее хваленого доктора ничего не стоит, что оно стало популярным благодаря ловкому рекламированию его фирмой, изготовляющей его, а помогает оно при сенной лихорадке только потому, что в Англии летом редко бывает в воздухе много той цветочной пыльцы, которая вызывает эту болезнь. Но он сделал над собой усилие и промолчал. В нем происходила борьба между тем, во что он верил, и тем, чего он желал. Он подумал, подстрекая сам себя: «Дурак я буду, если я упущу этот случай после стольких месяцев неудач», а вслух сказал:
— Полагаю, что смогу не хуже всякого другого делать вам эти впрыскивания.
— Прекрасно. А теперь относительно гонорара. Я никогда не платила доктору Синклеру больше гинеи за визит. Могу я считать, что вы согласны на эти условия?
Гинею за визит — втрое больше, чем он когда-либо получал! А еще важнее было то, что это — первый шаг к практике в высшем кругу, которой он жаждал столько месяцев. Снова подавил он в себе протестующий голос совести. Что же из того, если впрыскивания бесполезны? Это ее предложение, не его. Он устал от неудач, ему надоело тянуть лямку, получая по три с половиной шиллинга за визит. Он хочет пробить себе дорогу, добиться успеха. И добьется во что бы то ни стало.
Он пришел к ней опять на следующий день ровно в одиннадцать. Она свойственным ей строгим тоном предупредила его, чтоб он не опаздывал. Она не хотела менять часа своей обычной утренней прогулки. Он сделал ей первое впрыскивание. И стал приходить два раза в неделю, продолжая лечение.
Он был пунктуален, так же аккуратен, как она, и никогда не переходил границ, ею намеченных. Было почти забавно наблюдать, как она постепенно оттаивала. Она была чудачка, эта Винифред Эверет, и особа весьма решительная. Несмотря на свое богатство (отец ее был крупным заводовладельцем в Шеффильде, и все состояние, полученное ею в наследство, было вложено в надежные ценные бумаги), она старалась извлечь максимальную пользу из каждого пенни. То была не скупость, а скорее своеобразная форма эгоизма. Она поставила себя в центре своего мирка, чрезвычайно заботилась о своем все еще красивом и белом теле, интересовалась всеми видами ухода и лечения, какие, по ее мнению, могли ей быть полезны. Она желала непременно иметь все самое лучшее. Она была умеренна в пище, но ела только самое изысканное и дорогое. Когда при шестом визите она снизошла до того, что предложила Эндрью стакан хереса, он заметил, что это Амонтильядо 1819 года. Одевалась она у Лорье. Нигде, ни у кого Эндрью не видал такого постельного белья, как у нее. А при всем том она принципиально никогда не тратила лишнего фартинга. Никак нельзя было себе представить, чтобы мисс Эверет бросила полкроны шоферу такси, не посмотрев сперва внимательно на счетчик.
Эндрью такая женщина должна была бы внушать отвращение, а между тем он ничего подобного не испытывал. Она возвела свое себялюбие чуть не на степень философии. И она обладала большим здравым смыслом. Она удивительно напоминала Эндрью женщину с картины Терборха, одного из старых голландских мастеров, которую они с Кристин видели когда-то. То же пышное тело, нежноматовый цвет лица, тот же рот, надменный и чувственный.
