оказались, мы провели серию групповых диспутов (то ли от отчаяния, то ли в силу каких-то иных причин). Вопрос стоял остро: либо мы сумеем наладить нормальные взаимоотношения, либо рискуем окончательно разругаться.
Диспуты увенчались лишь частичным успехом. Каждый придерживался своей точки зрения. Дон постоянно заявлялся со списком требований, на которых он неукоснительно настаивал. Затащить его на такое совещание с ходу было просто невозможно: он всегда требовал время на подготовку, чтобы все у него было безупречно. Ли, наоборот, относился к ним поверхностно: „Хотел бы отметить: мне нравится, как Дон чинит кресло“. Ну допустим. Но каково же в действительности его отношение к Дону? Тим постоянно твердил одно и то же: „Я делаю все, что в моих силах. Я знаю, что это далеко от идеала, но я стараюсь как могу“. Что же до меня, то я всякий раз начинала плакать, потому что не умею скрыть то, что у меня накопилось на душе.
Мне кажется, что эти совещания были полезны, потому что они хотя бы помогли нам понять суть главной проблемы: в течение нашего турне мы проводили значительную часть времени нос к носу на небольшом пространстве в условиях, способствующих состоянию стресса. И похоже, ближайшие год-другой перемен нам в этом смысле не сулили. Мы должны были к этому приспособиться. В противном случае будущее не сулило нам ничего хорошего».
Необходимо было также сделать кое-какие поправки, что вступало в прямое противоречие с планом турне в том виде, каким он изначально виделся Хансену. С самого начала он постоянно твердил: «Я хочу только одного — крутить колеса и чтобы информационно-рекламная работа шла как надо». Это значит — присутствовать на мероприятиях, встречаться с людьми и будоражить общественное мнение. Соответствующее планирование должно быть возложено на экипаж.
«Но ведь это было просто неосуществимо, — говорит Аманда. — В ванкуверском оффисе не было ни одного человека, который мог бы принимать решения, будучи достаточно уверенным, что именно этого ждет Рик. А в пути, когда делалось что-то такое, о чем Рик заранее не знал, и если к тому же не обходилось без погрешностей, он начинал злиться, и нам приходилось все на ходу менять. Самое лучшее было оценить ситуацию, подготовить соответствующее решение, а затем обсудить его с Риком. Это было несправедливо, наверняка на него ложилась дополнительная нагрузка, но как ни крути, а иначе было не обойтись».
В своем рассказе Аманда Рейд отметила еще одну особенность европейской части турне.
«Люди толком не понимали, в чем идея этого турне, это касалось и нас, его участников. Если провести условную черту, то Рик как бы пребывал справа от нее в своем мире, где все было подчинено сохранению его мечты и воплощению ее в реальность. Мы же были как бы слева от этой черты, в нашем реальном мире, состоявшем из бесконечной вереницы дней, работая не покладая рук, чтобы как можно больше облегчить его задачу, — и при этом все мы должны были соединиться в какой-то общей точке.
Мы были такими наивными, такими неискушенными. Случалось, кто-нибудь нас спрашивал: «Я просто не понимаю, как вам это удается?» В ответ я лишь улыбалась и говорила: «Что ж, мы просто понимаем друг друга». А потом сама задумывалась: так ли это? Может быть, наоборот, потому что мы не всегда понимаем друг друга. Пообщаемся какое-то время, а потом перестанем и занимаемся каждый своим делом. Мы могли быть все вместе, в одном домике на колесах, но при этом нас разделяли целые мили. Но когда нам это было действительно необходимо, когда того настоятельно требовали обстоятельства, все мы объединялись в единое целое.
Бывали минуты, когда все участники турне объединялись — нечасто, но бывали, — и тогда у нас все шло как по маслу. Самочувствие Рика улучшалось, у Дона все ладилось с креслом, Ли умудрялся составить вкусное меню, и вообще все получалось. И это было замечательно. Просто замечательно».
Мы уже сорок пять минут стояли у транспортерной ленты для выдачи багажа в лондонском аэропорту Хитроу, тщетно высматривая чемодан с нашей биркой, когда я наконец понял, что бирка-то эта относится к моему креслу, в котором я все это время сидел. Может быть, это следовало истолковать как некое предупреждение.
А вскоре выяснилось, что день отдыха у нас отменяется, потому что кто-то организовал нам на сегодня встречу (на которую не пришли представители прессы, не было там и никаких знаменитостей, и даже школьники опоздали).
Дон потерял свой паспорт и вкладыши с визами европейских стран (это означало, что ему придется две недели оставаться в Лондоне и улаживать всю эту волынку); а Уэнди Робертсон, которую мы послали вперед для подготовки мероприятий на маршруте по Англии, подхватила грипп или какой-то вирус, из-за чего она не смогла сделать то, что ей было поручено. (Когда мы с ней обменялись рукопожатием, у меня возникло ощущение, что микробы буквально перепрыгивают с нее на меня.) Из-за этого на Тима легла дополнительная нагрузка, а у него и без того был такой вид, словно он постарел на пять лет. Нэнси улетела в Ванкувер, чтобы заняться кое-какими делами в оффисе, Тим, Ли и Уэнди отправились в Ирландию, чтобы провести там дополнительную рекламную работу и подготовить почву к моему приезду, а мы с Амандой валились с ног от гриппа, как полудохлые собаки. Да, веселенькое время ждало нас в Англии.
Наши самые мрачные предчувствия оправдались полностью.
Вероятно, если бы мы так ужасно не разболелись, если бы у нас была пауза, чтобы перевести дыхание между отлетом из Майами и прибытием в Лондон, все могло бы получиться не так плохо. Но у нас не было даже свободной минуты.
Из Майами мы самолетом отправились в Торонто. Исключив из нашего маршрута участок вдоль атлантического побережья США, мы надеялись успеть в Европу и в Азию в такое время года, когда погодные и климатические условия будут наиболее благоприятными для путешествия на коляске. По возвращении же в Соединенные Штаты мы собирались возобновить маршрут в Майами, добраться вдоль побережья до Ньюфаундленда, оттуда свернуть налево и двинуться на Ванкувер. Целый день в Торонто у нас ушел на встречу с прессой, затем мы вылетели в Оттаву, где нас ждал еще один такой же день, включавший также и прием в парламенте, на котором главенствовал спикер
