и выбор из них нужно делать осмотрительно; но, учтя это, остается несомненным, что у Карлоцци можно натолкнуться на приятные находки. Я часто видел там прекрасные куски старинных материй и стеклянные изделия с несомненными приметами подлинности. Я купил у него несколько белых фаянсовых ваз из Бассано или Удине, которые так красивы в подборе. У Карлоцци бывают также картины, рисунки и гравюры, равно как и тысячи забавных вещиц вроде лаковых шкатулок и подносов с китайскими фигурками, какие расписывали венецианцы XVIII века, украшая ими всю обстановку. У Карлоцци всегда большой выбор такой лаковой мебели, очень декоративной и очаровательной в ее безвкусии, в ее барочной и экзотической прелести. Вот почему, всякий раз, как я приезжал в Венецию, я ни за что не пропускал случая заглянуть к Карлоцци в надежде обнаружить у него что-нибудь из этой венецианской китайщины, представлявшей для меня неотразимый соблазн.
Я и в этот раз зашел к Карлоцци в расчете на какую-нибудь находку. Сезон иностранцев еще не начался, и потому магазин антиквария был почти пуст. Я уже начал свои разведки, когда вдруг на пороге одной из зал столкнулся с г-ном де Молеоном. Я был с ним знаком, встречаясь иногда в обществе, и еще на днях вечером я его видел под Прокурациями. Мы всегда раскланивались с ним молча, но на этот раз случай свел нас таким образом, что нам невозможно было не обменяться несколькими словами... Г-н де Молеон, впрочем, скорее мне нравился. Это был человек лет сорока, хороших манер и элегантной осанки, с некоторым оттенком небрежности и разочарованности.
Побеседовав несколько минут, мы продолжили совместно осмотр зал милейшего Карлоцци. Я не находил ничего себе по вкусу, когда вдруг заметил в уголку один из тех лаковых предметов, которые обычно меня привлекают. Это был колпак, покрытый красным лаком и сплошь расписанный причудливыми золотыми китайскими фигурками мелкой работы. Я обернулся к синьору Карлоцци, чтобы узнать цену, когда почувствовал, что г-н де Молеон берет меня за руку. Такая неожиданная фамильярность меня поразила, и я поглядел на г-на де Молеона с удивлением, которое еще более усилилось, когда я увидел, что он внезапно побледнел. Голос его дрожал, когда он спросил меня, не будет ли мне очень неприятно предоставить ему купить этот колпак. В его просьбе звучал оттенок тревоги, предопределивший мой ответ. Впрочем, я вовсе не собирался сам покупать эту вещь. Мне были известны цены Карлоцци, и средства мои в данный момент не позволяли мне подобного безумия.
Я не ошибся в этом отношении, но г-н де Молеон не выразил никакого протеста против преувеличенных требований антиквария. Договорившись с ним, он подошел ко мне и сказал:
— Я должен, сударь, представить вам объяснения по поводу нетактичности, которую себе позволил. Я вам изложу их, если согласитесь занять место в моей гондоле, которая отвезет вас, куда вы пожелаете.
Г-н де Молеон теперь сидел рядом со мной. Гондольер высвободил свою лодку из «pali» и, лавируя, отплыл от лестницы, с высоты которой синьор Карлоцци посылал нам свои последние приветствия. Г-н де Молеон с минуту молчал. Забыл он о своем только что данном обещании? Или обдумывал, как подойти к теме? Внезапно он собрался с духом:
— Не знаю, сударь, решился ли бы я в другом месте, чем Венеция, заговорить о том, в чем собираюсь вам признаться, но мне кажется, что здесь, в этом фантастическом и необычайном городе, люди чувствуют себя несколько свободнее от светских условностей. Я уже доказал это, поступив с вами так, как это сделал. Но я уверен, что вы поймете меня и извините...
Я знаком выказал свое согласие и внимание. Г-н де Молеон продолжал:
— Бывает, сударь, в жизни человека момент, когда ему с ясностью представляются все истинные последствия некоторых событий из прошлого. Ему может долго казаться, что он спасся от них; но наконец настает день, когда он видит то, что совершилось непоправимого. Именно это чувство привело меня в Венецию, где я уже не был пятнадцать лет. Здесь произошло одно из тех событий, о которых я говорю, и мое посещение Карлоцци оживило сейчас во мне горькое о нем воспоминание.
Пятнадцать лет тому назад я был молодым человеком, впервые притом наслаждавшимся свободой. Мой отец воспитал меня в строгости. Его смерть сделала меня обладателем состояния. С этой минуты я был волен распоряжаться собой как хочу, и первым моим самостоятельным шагом было путешествие в Италию. Я собирался объехать весь полуостров, и Венеция, конечно, тоже значилась в моем маршруте. Меня к тому же звала туда старая приятельница моей семьи, леди Эббингтон, которая обитала уже много лет во дворце Альвениго, мимо которого мы сейчас проедем.
Г-н де Молеон посмотрел поочередно на оба берега Большого Канала, затем снова заговорил:
— Мое прибытие было очаровательным. Подумайте только: приехать в Венецию весенним вечером и, вместо того чтобы искать приюта в гостинице, остановиться в одном из роскошных венецианских обиталищ, каким является дворец Альвениго. Леди Эббингтон его отремонтировала и обставила старинной мебелью. Это было изумительное жилище. Я почувствовал себя сразу перенесенным в избранное место. Все меня пленяло. Я опьянел от свободы, света, живописности. Добавьте к этому, что у леди Эббингтон собралось приятнейшее общество. Дворец Альвениго оглашался юным смехом. Племянница леди Эббингтон, леди Гервард с тремя ее дочерьми наполняли его чудесным весельем.
В особенности пленительна была средняя из дочерей леди Гервард; ей было девятнадцать лет, и ее звали Мэри. Мы вскоре стали лучшими друзьями в мире. Мисс Мэри была полна ревности и в то же время томности. Ее нежная красота брюнетки была то мечтательной, то страстной. Она была душой многочисленных увеселений, которые мы придумывали, ибо мы вели жизнь совсем как в «Декамероне». Все наше время занимали катанье в гондоле по лагуне или прогулки пешком, если мы не довольствовались тем, что, посетив какую-нибудь из достопримечательностей города, отправлялись лакомиться в прекрасный сад, которым владела леди Эббингтон на острове Джудекке. В один из таких вечеров, гуляя при лунном свете по большой кипарисовой аллее сада, я почувствовал, что полюбил мисс Мэри.
Открытие это удвоило мою жизнерадостность, особенно когда я вскоре обнаружил, что мисс Мэри разделяла чувства, которые я к ней питал. Положительно,
