— А теперь мы ждем инспектора Крабба, который будет вести расследование.
— А меня он не впутает, как ты думаешь? Не удивлюсь, если убийца — один из тех, кого я видела утром. Двое-трое из них — типичные сексуальные маньяки. Только со мной их грязные штучки не пройдут. Пусть посмеют хоть пальцем тронуть. Я тут недавно, — где ж это было? В Сазерленде, кажется, — двинула одного прямо… Ну, словом, в самое чувствительное место. И я тебе так скажу: в варьете полным-полно всякой швали, которая получает в десять раз больше, чем заслуживает.
— Бывает, — согласился я, но спорить не рискнул бы, даже если б не был согласен. — А вы не скучали по варьете, когда ушли? — спросил я, переводя разговор на другую тему.
— Вот уж нет, — ответила она с негодованием. — Вернее, скучала по постоянному заработку. Иметь такого мужа, как Арчи Тингли — чем это не варьете? Он переменил мест больше, чем все англичане вместе взятые. Когда меня спрашивают, чем он занимается, я всегда долго высчитываю и чаще всего ошибаюсь, отстаю работы на две. Получить он может любую работу, какую пожелает, сам поймешь, когда с ним познакомишься, — он приедет в конце недели; выброшенные деньги, конечно, но он клянется, что ему надо с кем-то встретиться. Но стоит ему начать работать, как он либо не может, либо не хочет. А я что? Я молчу. Или почти молчу. Он из меня веревки вьет, — добавила она сердито. — Боже мой, и почему я не вышла замуж за немилого, но надежного человека!
— А что сейчас делает ваш муж, Дорис?
— Какой ты бестолковый, Дик. Я же только что сказала, что терпеть не могу таких вопросов. Чем-то торгует… не то турецким табаком, не то электроарматурой или велосипедами — он на них и ездить-то не умеет. Да он тебе сам расскажет. В пятницу пожалует. — И тут вдруг она на меня накинулась, словно я собирался таскать Арчи по престонским кабакам: — Но если, по-твоему, я такая дура, что разрешу ему транжирить денежки в твоем обществе, то ты очень ошибаешься. Ну, я пошла. Можешь оставаться, если хочешь.
Если бы не Тингли, сначала Дорис, а потом и Арчи, — эта неделя в Престоне была бы невыносимой. Я даже рисовать не мог, потому что дядя Ник велел мне написать маслом — тут нужен был холст — шесть ярких картин для придуманного мною фокуса. И теперь дядя вместе с Сэмом и Беном изготовляли специальную раму, в которую незаметно были вделаны шарниры, поднимавшие и опускавшие холст. Таких шарниров было четыре: один большой, в боковине, чтобы натягивать пустой холст, который закрывал всю картину, когда зрители осматривали ее до начала фокуса. А три малых шарнира укрепили наверху; каждый из них управлял третьей частью холста, закрывая и открывая по очереди три части самой картины. Итак, мне поручили намалевать шесть сюжетов: сельский домик, хлебное поле, лес, берег моря, деревенскую улицу, заводы с высокими трубами — мазня была самая грубая. Кроме того, пришлось приготовит и несколько одинаковых холстов, на которых тонкими карандашными линиями был нанесен рисунок, чтобы перед зрителем я мог рисовать быстро и точно. Публика вроде бы выбирала на месте тот сюжет, что ей нравился, но на самом деле выбор был предрешен, потому что нам заранее надо было знать, какую из картин поместить в «волшебную раму» за двумя холстами. Разумеется, прошло несколько недель, прежде чем дядя Ник остался доволен работой шарниров, но когда «Волшебная картина» была включена в номер, дядя заплатил мне двадцать пять фунтов и обещал треть суммы, если надумает продать фокус. Из зала мне не пришлось его видеть, но, судя по аплодисментам и отзывам, номер выглядел очень эффектно. Вначале перед зрителями стояли два пустых холста; они выбирали сюжет для картины, и я тут же начинал ее писать; когда я заканчивал одну треть, вторую волшебную раму поворачивали, и публика видела, что и на ней написана та же треть картины; затем появлялась еще треть и, наконец, — целая картина. Обе картины разрешалось осмотреть и сравнить.
Надо сказать, что даже тогда я прежде всего был художником, а потом уже иллюзионистом, поэтому малевать одну за другой эти дурацкие картины специальным быстро сохнущим маслом было скучно и противно. А погода стояла хорошая, и не особенно весело было торчать в зале, корпя над этой мазней. Тем более что дядя Ник, вроде бы и довольный, все равно держался сухо и больше молчал, словно его одолевали совсем другие заботы. Конечно, прежде всего он жалел, что так сурово обошелся с Сисси, но мне невольно приходило на ум, не тревожит ли его втайне это убийство, о котором он по-прежнему не желал говорить. Однако в ответ на мой вопрос, когда же можно ожидать прибытия инспектора Крабба, «грозы преступного мира», он только презрительно фыркнул.
Я очень нуждался в отдыхе и смене впечатлений и потому был рад, когда в пятницу, в антракте, в дверь моей уборной заглянула Дорис Тингли — индийская дева с гневными синими глазами.
— Арчи уже здесь. Если у тебя нет ничего более интересного, приходи познакомиться и поболтать с ним о ваших мужских делишках.
Арчи был из тех писаных красавчиков, которых рисуют на слащавых открытках, там под сенью роз они прижимают к сердцу девичью руку. У него были карие глаза, какие бывают у собак, волнистые волосы и великолепные усы, а одет он был так, что я просто не припомню, чтобы кто-нибудь одевался лучше.
— Рад познакомиться, дружок. Как известно, ваш дядюшка меня недолюбливает, по-видимому, из-за того, что я похитил у него Дорис.
— Может, и поэтому, но ты ему и вообще не понравился. Я сама диву даюсь, что я в тебе нашла.
Арчи пропустил ее слова мимо ушей.
— Но с вами, Дик, мы обязательно подружимся. Хотите чего-нибудь выпить?
— У нас ничего нет, — сердито сказала Дорис.
— Ну что ж, дорогая, я могу слетать за бутылкой…
— Я тебе слетаю!..
— Дорис, Дорис, — сказал он с упреком и улыбнулся ей нежно и печально, — вспомни, ведь я проехал больше двухсот миль…
— Чтобы встретиться с одним человеком, как ты сказал.
— Нет, дорогая, тут я ошибся. Он живет в Карлайле, а не в Престоне. И вообще это был только предлог. Я приехал, чтобы повидать тебя. Я по тебе страшно соскучился, детка, и вот теперь, когда я хочу по-дружески выпить…
— Ну ладно, ладно, купи бутылочку. И немедленно домой.
Он погладил ее по плечу, подмигнул мне и выскочил из комнаты.
— Ну и тип, — фыркнула Дорис. — Как с ним справиться, ума не приложу. Конечно, он лучше большинства из вас. И всегда старается услужить, не то что другие: ведь мужчины чаще всего считают, что уже облагодетельствовали нас, если зевнули или пустили в нос дым. Он, кстати, занят теперь не турецким табаком и не велосипедами, а лодками, — добавила она раздраженно. — Лодки! Как тебе это нравится!
Виски Арчи пил один, так как мы с Дорис помнили, что нам еще вечером выступать. Выпив немного, он сказал:
— Чем бы я действительно занялся, так это — синематографом. Фильмами… У него большое будущее. Вот Дорис не верит…
— Да уж конечно, — негодующе вмешалась Дорис. — Показывают какую-то дурацкую муть, и всегда такое впечатление, что на экране идет дождь.
— Это у тебя предубеждение, детка. Ты ведь их даже не видела.
— А сам-то ты? А если и видел, то с кем? Ведь всем известно, для чего служат залы, где показывают картины…
Дик, дружок, может, пойдете с нами, поужинаем?
— Вот еще! — ответила разъяренная супруга. — Совершенно ни к чему, раз в берлоге заказан и оплачен ужин на двоих. И вообще, ты где находишься, в Париже, что ли? Ты бы еще вздумал шампанское пить из моей туфли.
— Как она эффектна в этом индийском костюме, вы не находите, дружок? Ей уже здесь оказывали знаки внимания, в виде цветов, например?
— В Престоне? — накинулась на него Дорис. — Арчи Тингли, приди в себя! Ты, по-моему, вообще не соображаешь, что происходит вокруг. Ну ладно, Дик, отправляйся восвояси! Ты с ним познакомился, и теперь знаешь, каково мне.
— Не верьте ни единому ее слову, старина. Она меня обожает. И я ее — тоже. Идеальный брак.
— Да будет тебе!
— Послушайте, — сказал я. — У меня была такая отвратная неделя. Давайте завтра пообедаем вместе в верхнем зале большого ресторана, там, на углу. Я вас приглашаю.
— Нет уж, извините! — в сердцах выкрикнула Дорис. — Сам еще мальчишка и зарабатывает вдвое меньше моего. Никогда. Приглашаем тебя мы. Арчи, ну скажи хоть слово, что ты стоишь, как столб. И хватит тебе пить.
Мы договорились встретиться в верхнем зале в час дня. Я немного опоздал и нашел Арчи внизу, в баре, где он пил розовый джин.
— Извините за опоздание… — начал я.
— Ничего, дружок. Ну-ка, выпьем по маленькой. Два розовых джина, голубушка, — сказал он барменше, потом повернулся ко мне и понизил голос: — Мы были наверху, но потом я спустился сюда. И не только ради выпивки. Дело в том, что официантка — грубая пожилая северянка — решила нам показать, кто здесь главный. Но если ей захотелось покуражиться, то, конечно, она выбрала для этого самую неподходящую женщину во всей Англии. Ну, Дорис ей показала… От бедняги пух и перья полетели, а я сделал вид, что иду в туалет, и ретировался. Ну, будем здоровы.
