– Где, где дядюшка? – выкрикнула Элизабет, которая, закончив читать, бросилась со своего места, чтобы, не теряя понапрасну драгоценного времени, догнать Гардинеров; однако в дверях она столкнулась со слугой, который как раз собирался объявить, что пришел мистер Дарси, стоявший сейчас немного позади. Ее побледневшее лицо и довольно необычное поведение встревожили его; но, прежде чем он пришел в себя настолько, чтобы произнести хотя бы слово, Элизабет, чьи мысли были заняты лишь бедственным положением Лидии, опередила его:
– Прошу прощения, но я должна бежать. Мне нужно найти мистера Гардинера. У меня к нему дело, которое не терпит промедления. Я не могу терять ни минуты.
– Боже милостивый! Какое дело? – воскликнул тот, может быть, от неожиданности не совсем сдержанно; но затем, овладев собой, продолжил более спокойным тоном:
– Я не стану задерживать вас, но позвольте разыскать мистера и миссис Гардинер либо мне, либо слуге. Вы только посмотрите на себя; да вам ни в коем случае нельзя выходить отсюда.
Элизабет замерла в нерешительности. Колени ее действительно дрожали, и она начала, наконец, сознавать, что немногого бы добилась, пустившись в таком состоянии на поиски своих родственников. Таким образом, она позвала слугу и, с трудом выговаривая слова, велела ему немедленно привести сюда мистера и миссис Гардинер.
Когда тот ушел, Элизабет почувствовала, что ноги больше не держат ее, и тяжело опустилась на кушетку. У бедняжки был настолько разбитый вид, что мистер Дарси, разумеется, не мог оставить ее одну. Голосом, полным нежности и сострадания, он проговорил:
– Позвольте мне вызвать горничную. Может быть, чтобы успокоиться, вам следует что-нибудь принять? Вина, например? Хотите, чтобы я принес? Боюсь, вам на самом деле нездоровится.
– Нет, спасибо, – ответила она, пытаясь собраться с силами. – Со мной все в порядке. Все хорошо. Меня просто огорчило письмо из Лонгбурна, которое я только что получила.
И Элизабет, дав волю слезам, в ближайшие несколько минут не могла сказать больше ни слова. Дарси, который сейчас чувствовал себя совершенно беспомощным, что-то невнятно пробормотал о своем участии, после чего принялся лишь молча на нее смотреть. Наконец она взяла себя в руки и произнесла:
– Пришло письмо от Джейн, которая сообщает невероятно ужасные новости. Но я ни от кого не собираюсь их скрывать. Моя самая младшая сестра бросила всех своих друзей и сбежала… с мистером Уикемом. Они уехали вместе из Брайтона. Мне не нужно вам объяснять, чем это может закончиться, ибо вы и так достаточно хорошо его знаете. А у нее нет ни денег, ни связей, ничего, что могло бы помешать ему. Она пропала.
Дарси застыл в изумлении.
– Самое досадное, – добавила Элизабет еще более взволнованным голосом, – это то, что именно я могла бы это предотвратить, ведь мне было известно, какой он. Если б я рассказала своей семье хотя бы половину из того, что знала, этого бы не произошло. Они просто не допустили бы подобного. Но уже слишком поздно.
– Это невообразимо, – проговорил Дарси, – это возмутительно. Но вы уверены?
– Конечно! Они вдвоем покинули Брайтон еще в ночь на воскресенье. Но ни в какую Шотландию они не поехали. Их следы ведут в Лондон и там теряются.
– И что было предпринято, чтобы разыскать ее?
– В Лондон отправился мой отец, а Джейн в своем письме также просит о помощи дядюшку; и я надеюсь, что через полчаса мы все-таки уедем. Но уже ничего нельзя сделать. Я чувствую, что любые наши попытки теперь окажутся бесполезными. Как можно повлиять на такого человека? Как их вообще можно найти? Я не имею ни малейшего представления. Это так ужасно!
Дарси молча покачал головой.
– И ведь мне было открыто его настоящее лицо! – продолжала Элизабет. – Я прекрасно знала его сущность! Ох, если бы я только вовремя поняла, чт(обязана была сделать! Но нет – я боялась зайти слишком далеко. Какая грубая, непоправимая ошибка!
Дарси по-прежнему не отвечал. Он едва ли вообще ее слышал и, погрузившись в раздумья, с хмурым и угрюмым видом ходил по комнате из угла в угол. Как только Элизабет это заметила, то тоже замолчала. Силы покидали ее, но в том не было ничего удивительного; любой бы пал духом после того, как узнал бы, что его семья покрыла себя позором. А что Дарси – разве мог он сейчас принести ей какое-нибудь облегчение? Разве мог хоть чем-нибудь помочь ей? Может быть, и нет; однако его участие оказалось достаточным, по крайней мере, для того, чтобы заставить ее почувствовать, что она никогда не любила его так, как сейчас.
Впрочем, вскоре эти мысли опять затмило то несчастье, которое столь внезапно обрушилось на их семью из-за Лидии; и, спрятав лицо в платок, Элизабет сполна отдалась своему горю. Спустя несколько минут до нее донесся приглушенный голос Дарси, который с некоторым смущением проговорил:
– Вы, должно быть, уже давно ждете, когда я уйду… Мне невероятно жаль, что я ничего не могу сделать, чтобы утешить вас; а строить пустые предложения только для того, чтобы услышать в ответ слова благодарности, я не хочу. Боюсь, что это происшествие не позволит теперь моей сестре вновь иметь удовольствие встретиться с вами в Пемберли…
– Ах да. Будьте так любезны – принесите ей мои извинения. Скажите, что нас вызывают домой срочные дела, и постарайтесь как можно дольше не посвящать ее во все подробности, хотя я понимаю, что прошу вас о невозможном.
Он с готовностью уверил ее в том, что сохранит это в тайне, еще раз выразил свои соболезнования и высказал надежду, что все закончится хорошо; после чего, оставив наилучшие пожелания ее родственникам и бросив последний сочувствующий взгляд, ушел.
Когда он выходил из комнаты, Элизабет поняла, что при встрече они больше никогда не будут так учтивы друг с другом, как сейчас, в Дербишире. Обернувшись в прошлое, и по-новому посмотрев на их знакомство, полное противоречий и непостоянства, она тяжело вздохнула, удивившись тому, насколько назойливы те чувства, которые требуют сейчас его продолжения, тогда как раньше стремились только к тому, чтобы оно поскорее закончилось.
Если благодарность и уважение являются достаточным основанием для привязанности, то нынешние ощущения Элизабет могут быть вполне оправданы. Но если бы все было наоборот, если уважение и благодарность были бы незаслуженно вызваны лишь слепой любовью, особенно описываемой в романах любовью с первого взгляда, когда стороны не успевают обменяться даже парой слов, мы ничего не смогли бы сказать в защиту Элизабет. Однако благодаря пристрастию к Уикему она в свое время уже убедилась, что этот метод на деле оказывается менее надежным; и, возможно, именно неудача подтолкнула ее к тому, чтобы в дальнейшем отдавать предпочтение другому, пусть и не очень романтичному способу проявлять к кому-либо интерес. Как бы там ни было, но сейчас она все-таки сожалела о том, что Дарси ушел, поскольку ее боль вместе со страданиями, причиненными постыдным поступком Лидии, становилась все более невыносимой. С тех пор, как Элизабет прочла второе письмо Джейн, она навсегда оставила надежду на то, что Уикем действительно предложит ее младшей сестре руку и сердце. Только наивная Джейн могла по-прежнему тешить себя такой мыслью. Элизабет же недоумевала с самого начала. Еще читая первое письмо, она не переставала удивляться тому, что Уикем намерен жениться на девушке, у которой за душой нет ни гроша; и ей было совершенно непонятно, чем же Лидия привлекала его к себе. Но теперь все становилось на свои места; и для той привязанности, которая была нужна ему, у Лидии шарма, конечно же, хватало. Хотя Элизабет не считала, что сестра затеяла бегство без намерения заключить брак, она с трудом верила, что ее целомудрие и здравый смысл не позволят ей стать легкой жертвой.
Пока полк находился в Хертфордшире, Элизабет не замечала, чтобы Лидия была неравнодушна к Уикему; но она знала, что та всегда лезла из кожи вон, чтобы привлечь к себе чье-либо внимание. Ее любимчиком становился то один офицер, то другой, что, впрочем, зависело лишь от интенсивности их ухаживания. Симпатии ее отличались неустойчивостью и изменчивостью, однако всегда были обращены на какого-нибудь мужчину. Но вся беда в том, что семья не придавала этому никакого значения и, даже наоборот, потворствовала ей. Ох, как же поздно Элизабет это поняла!
Она буквально рвалась в Лонгбурн и хотела поскорее оказаться там, в своем доме, где сейчас все было поставлено с ног на голову: матери требовался постоянный уход, отца не было вообще, а на хрупкие плечи Джейн свалилась масса забот; и, пусть Элизабет почти не надеялась на то, что еще чем-нибудь можно помочь Лидии, выход она видела прежде всего во вмешательстве дядюшки; и, пока он не появился в комнате, ее отчаяние было беспредельно. Мистер и миссис Гардинер бежали что было мочи, так как невразумительный рассказ слуги встревожил их и заставил предположить, что племянница внезапно заболела. Однако, заверив их в том, что с нею все в порядке, Элизабет тут же объяснила им истинную причину такой безотлагательности и зачитала вслух оба письма, подробно остановившись на последний строках, которые заключали в себе просьбу Джейн. Несмотря на то, что к Лидии мистер и миссис Гардинер относились довольно прохладно, это известие их растрогало, ведь последствия могли быть печальными не только для нее, но и для всей семьи; и после первых же восклицаний, выражавших удивление и ужас, мистер Гардинер с готовностью пообещал оказать любую помощь, какая только была в его силах. Элизабет, которая, впрочем, ничего другого и не ожидала, прослезившись, поблагодарила его; и все трое, понимая, что должны вернуться как можно быстрее, принялись собираться к дороге.
