не подозревал, что в ней таится такая воинственность.
В гримерке повисла тишина, но вопрос Джилл всколыхнул девушек. Подброшенная идея начала пускать корни. Что-то сделать… а почему бы и нет!
— Пока ей не позволят играть, не выйдем на сцену! — провозгласила Джилл.
Теперь волна энтузиазма охватила всех — он вообще заразителен, а каждая девушка в душе бунтарка. Идея поражала воображение. Всем скопом отказаться играть в вечер премьеры! Слыханное ли дело, чтобы хористки учинили такое? Они войдут в историю!
— Забастовка? — спросил кто-то с трепетом.
— Да! — выкрикнула Джилл. — Забастовка!
— Ура, жабаштовка! — подхватила Ангелочек, мигом перевесив чашу весов. Ее неоспоримый авторитет убедил сомневающихся. — Баштуем!
— Бастуем! Бастуем! — поддержали голоса.
Джилл повернулась к Герцогине, разинувшей рот. Плакать та перестала, в глазах застыло недоумение.
— Одевайся и готовься к выходу! — скомандовала Джилл. — Мы все тоже оденемся и будем готовы. Тогда я пойду, разыщу Гобла и объявлю ему о нашем решении. Если не уступит, останемся в гримерке и премьера не состоится!
3
Сбив шляпу на затылок, Гобл с незажженной сигарой во рту наблюдал за установкой декораций к первому акту. Стоя спиной к противопожарному занавесу, он брезгливо разглядывал синий холст, изображавший живописное летнее небо, каким любуются на курортах Лонг-Айленда. Джилл спустилась по лестнице из гримерки и встала перед продюсером.
— Эй, куда? — рявкнул Гобл с обычной своей бесцеремонностью и прибавил для убедительности сочное проклятие.
— Будьте добры, отойдите в сторонку, — перевел ассистент режиссера. — Мистер Гобл смотрит декорации.
Последний из присутствующих, старший плотник, ничего не сказал. Театральные плотники всегда помалкивают. Длительное общение с вздорными режиссерами научило их, что в вечер премьеры лучше не встревать, а окутаться саваном безмолвия и не высовываться, покуда враг не утомится и не отправится изводить других.
— Не годится! — тряхнул головой продюсер.
— Понимаю, что вы хотите сказать, мистер Гобл, — подобострастно кивнул ассистент. — Пожалуй, немного слишком… то есть, не совсем… да-да, ваша мысль мне ясна.
— Небо слишком синее! — проскрежетал Гобл, раздраженный столь двусмысленной оценкой. — Вот почему не годится!
Тут старший плотник изменил своей жизненной позиции. Он просто не мог не высказаться. После работы в театре он проводил большую часть времени на кровати, почитывая литературные журналы, но как-то раз прошлым летом созерцал небо собственными глазами и теперь полагал себя знатоком предмета.
— Небо, оно синее! — хрипло заметил он. — Так и есть, сэр! Я видел. — Он вновь погрузился в молчание, а чтобы исключить новую оплошность, заткнул рот порцией жевательной резинки.
Гобл смерил красноречивого оратора гневным взглядом. Продюсер не привык выслушивать возражения от всяких болтунов. Возможно, он добавил бы свысока что-нибудь уничтожающее, но тут вмешалась Джилл:
— Мистер Гобл…
Он резко обернулся.
— Что еще?
Печально наблюдать, как скоро симпатии в нашем мире превращаются в неприязнь. Две недели назад Гобл смотрел на Джилл благосклонно, одобряя ее внешность, но отказ пойти с ним перекусить в гриле, а через несколько дней — отужинать вместе решительно переменил его взгляды на женскую красоту.
Если бы решать, которую из тринадцати хористок уволить, он мог только по своему желанию, как почти всегда в этом театре, то, конечно, выбрал бы Джилл. Однако на этой стадии постановки приходилось, к сожалению, идти на уступки темпераментному Джонсону Миллеру. Гобл сознавал, что в ближайшую неделю без услуг танцмейстера в переделке номеров никак не обойтись, притом что десятки менеджеров только и ждут случая переманить Миллера к себе. Вот почему пришлось смиренно обратиться к нему с вопросом, кем из женского ансамбля легче всего пожертвовать.
Злосчастная Герцогиня имела обыкновение переносить на сцену свою надменную томность, никак не сочетавшуюся с пляской святого Витта, милой сердцу Миллера, так что выбор оказался прост. В результате к неприязни продюсера к Джилл примешалась ярость повелителя, вынужденного уступить.
— Что надо? — скривился он.
— Мистер Гобл крайне занят, — снова встрял ассистент. — Крайне!
Спускаясь на сцену, Джилл на миг испытала нерешительность, но теперь, оказавшись на поле битвы лицом к лицу с неприятелем, обрела хладнокровие и ощутила прилив сил. Ярость, владевшая ею, никак не мешала ясности мыслей.
— Я прошу вас позволить Мэй д’Арси выступать в премьере.
— Какая еще Мэй д’Арси, черт ее дери? — зарычал Гобл, но тут же прервался, чтобы рявкнуть на рабочего в глубине сцены, который возводил стену лонг-айлендского особняка миссис Стайвесант ван Дайк: — Не так, идиот! Выше!
— Сегодня вы ее уволили, — объяснила Джилл.
— Ну и что?
— Мы хотим, чтобы вы это отменили.
— Какие такие «мы»?
— Девушки из ансамбля.
Мистер Гобл вскинулся так резко, что с головы слетела шляпа. Ассистент режиссера услужливо подхватил ее, смахнул пыль и вернул на место.
— Ах, вам не нравится? Ну что ж, вы знаете, где выход.
— Да, знаем. Поэтому объявляем забастовку!
— Что?!
— Если вы не пустите Мэй на сцену, мы тоже не выйдем, и спектакль не состоится… или его придется давать без музыкального ансамбля.
— Вы спятили?!
— Может быть, но приняли решение единогласно.
Подобно большинству театральных агентов, Гобл с трудом разбирал слова длиннее двусложных.
— Как?
— Мы все обсудили и не отступим, все как одна!
Свалившись вновь, шляпа укатилась за кулисы, и ассистент понесся вдогонку, словно охотничий пес.
— Кто это придумал? — грозно осведомился продюсер. Взгляд его слегка затуманился — мозг с усилием переваривал новую ситуацию.
— Я.
— Вот как! Так я и знал.
— Ну что ж, тогда я вернусь и скажу им, что вы отказываетесь выполнить нашу просьбу. Мы останемся пока в гриме на случай, если вы передумаете. — Джилл развернулась.
— Эй, вы! — проревел Гобл вдогонку, но она не сбавила шаг.
По пути к лестнице чей-то хриплый голос шепнул ей на ухо:
— Молодец, крошка! Так держать!
Старший плотник нарушил обет молчания второй раз за вечер, чего не позволял себе уже три года, с тех пор как присел отдохнуть после спектакля на стул в темном уголке, куда один из его помощников поставил банку с краской.
4
К изрыгавшему многоэтажную брань продюсеру подскочил Джонсон Миллер. Перед премьерой танцмейстер, как обычно, нервничал и в продолжение перепалки Гобла с Джилл так и сновал по сцене, порхая седым мотыльком. Из-за глухоты он пребывал в полнейшем неведении, что в театре что-то не так, и теперь приблизился к Гоблу с часами в руках.
— Восемь двадцать пять, — сообщил он. — Девушкам пора на сцену.
С удовлетворением найдя наконец мишень для ярости, Гобл вывалил разом две с половиной сотни отборных сочных словечек.
— А? — Миллер приложил к уху ладонь.
Гобл повторил сто одиннадцать самых отборных.
— Не слышу, — жалобно потряс головой Миллер. — Простуда, знаете ли.
От нависшей угрозы апоплексического удара полнокровного
