Забыв о настоящем Эдварде, погибшем несколько часов назад, Берта вспомнила высокого стройного юношу, при виде которого у нее кружилась голова, и к ней внезапно вернулась давняя страсть. На глаза ей попалась фотография Эдварда в молодости — карточка стояла на каминной полке уже много лет, но Берта ее не замечала. Она схватила фотографию, поцеловала и прижала к груди. Тысячи сладких моментов пронеслись в ее памяти; Берта опять увидела Крэддока таким, как тогда — крепким, сильным мужчиной, чья любовь служила защитой от всех мирских бед и напастей. Но что толку теперь… «Нужно быть совсем сумасшедшей, чтобы вновь полюбить его сейчас, когда уже поздно», — подумала она.
Сожаление, разлившееся в ее душе, повергло Берту в ужас. Ей казалось, будто дьявольская рука стиснула сердце и сжимает, сжимает его железной хваткой. Нет, ни в коем случае нельзя позволять горю взять верх! Она и без того выстрадала слишком много. Нужно задушить в себе малейшие ростки боли, которые в будущем могут расцвести новым идолопоклонством. Единственный выход для Берты — уничтожить все, что напоминало бы о муже.
Она взяла фотографию, уже не смея взглянуть на нее, вынула из рамки и разорвала на мелкие кусочки. Затем обвела взглядом комнату: «Нельзя ничего оставлять!»
На столике лежал альбом с фотографиями Эдварда в разные годы. На них был кудрявый малыш, сорванец в коротких штанишках, ученик колледжа, возлюбленный Берты. Нашлись и фотографии, сделанные во время медового месяца в Лондоне (Берта сама уговорила Эдварда сняться), — с полдюжины карточек, на которых Эдвард был запечатлен в разных позах. С тяжелым сердцем Берта порвала их все. Ей потребовалось невероятное усилие воли, чтобы не осыпать карточки горячими поцелуями. Пальцы устали рвать бумагу, но в конце концов от фотографий остались одни клочки, которые отправились в камин. Туда же полетели письма Эдварда. Берта чиркнула спичкой и подожгла груду обрывков. На ее глазах они скручивались, чернели и вскоре начисто сгорели, превратившись в кучку пепла.
Берта в изнеможении упала в кресло, однако быстро взяла себя в руки. Выпив воды, она приготовилась к более тяжкому испытанию. От следующих нескольких часов зависело ее будущее душевное спокойствие.
Стояла глубокая ночь, неспокойная, бурная. В голых деревьях бушевал ветер. Берта вздрогнула, когда его порыв ударил в окно с воем, пугающе похожим на человеческий стон. При мысли о том, что ей предстоит сделать, Берту охватил страх, однако сейчас ею двигал еще больший ужас. Она взяла свечу и, открыв дверь, прислушалась. Никого. Тоскливо завывал ветер; ветки зловеще царапали оконное стекло, точно неприкаянные духи рвались в дом.
Рядом со смертью живые всегда остро ощущают веяние чего-то чужого и враждебного, как будто вокруг творится некое невидимое зло. Берта приблизилась к мужниной комнате и на мгновение застыла, не решаясь войти. Открыла дверь, зажгла свечи на каминной полке и туалетном столике, подошла к кровати. Эдвард лежал на спине, его руки покоились на груди, нижняя челюсть была подвязана платком.
Берта неподвижно стояла, глядя на мертвое тело. Воспоминания о юном красавце исчезли, теперь она видела мужа таким, как есть: тучным и обрюзгшим. Лицо Эдварда покрывала багровая сетка расширенных сосудов, располневшие в последние годы щеки выступали двумя шарами, по бокам темнели короткие бакенбарды. На огрубелой коже виднелись морщины, волосы на лбу заметно поредели, через них просвечивал блестящий череп. Руки, некогда восхищавшие Берту своей силой и напоминавшие кисти порфировой статуи, теперь выглядели корявыми и отталкивающими. Их прикосновение уже давно было ей неприятно. Берта хотела, чтобы именно этот образ отпечатался в ее сознании. Наконец она отвернулась и вышла из комнаты.
На третий день прошли похороны. Дом был завален траурными венками и крестами из живых цветов, на подъездной аллее перед крыльцом собралось немало народу. Блэкстеблские масоны (ложа№ 31899), посмертно присвоившие Крэддоку титул Досточтимого мастера, изъявили намерение присутствовать на похоронах и теперь в белых перчатках и фартуках выстроились в два ряда по обе стороны аллеи. Кроме того, явились члены ложи Теркенбери (№ 4169), Провинциальной Великой ложи, Марк-ложи и представители Рыцарей Храма. Юнионистская ассоциация Блэкстебла прислала на похороны сотню членов Консервативной партии, которые так же попарно встали следом за масонами. Между братом Г. У. Хавелоком, главой Блэкстеблской ложи, а также Ассоциации профсоюзов, и мистером Аттхиллом Бэкотом, предводителем колонны политиков, возник небольшой спор относительно очередности в процессии, в результате которого преимущество было предоставлено членам ложи как более древней организации. За ними шли члены окружного совета, председателем которого при жизни был Эдвард, и далее — экипажи местного дворянства. Миссис Мэйстон Райл Приехала в ландо, запряженном парой лошадей, тогда как миссис Брандертон, Молсоны и прочие ограничились легкими одноконными колясками. Чтобы командовать всей этой толпой, требовалось умелое руководство, и Артур Брандертон уже вышел из себя от досады, так как группа консерваторов начала движение раньше, чем следовало.
— Эх, — произнес брат А. У. Роджерс (хозяин «Свиньи и свистка»), — здесь не хватает Крэддока. Никто лучше его не умел управляться с людьми. Он живо навел бы тут порядок, и похороны закончились бы еще полчаса назад.
Последний экипаж скрылся из виду, и Берта, наконец оставшись одна, прилегла на кушетку. Она испытывала бесконечное облегчение от того, что, по старинному обычаю, вдове не полагалось ехать на кладбище.
Усталый, пустой взгляд Берты скользнул по длинной веренице голых вязов, низкому серому небу, затянутому облаками. Теперь это была бледная женщина чуть за тридцать, все еще красивая, с пышными волнистыми волосами, однако под ее темными глазами обозначились почти такие же темные круги, огонь во взоре померк. Меж бровей пролегла вертикальная морщинка, изгиб губ утратил девическую жизнерадостность, уголки рта скорбно опустились. Лицо заметно исхудало и вытянулось, Берта выглядела очень утомленной. Потухшие глаза говорили о том, что когда-то она любила и жаждала ответной любви, была матерью и потеряла свое дитя, и что теперь она не желает ничего, кроме покоя.
Берта действительно неимоверно устала и телом, и душой; устала от любви и ненависти, дружбы, знаний и груза прошедших лет. Мысли унесли ее в будущее: она решила покинуть Блэкстебл, сдав Корт-Лейз внаем, чтобы в момент слабости не испытывать искушения вернуться. Сначала она отправится в путешествие — ей хотелось забыть прошлое, начать жизнь заново где-нибудь далеко, где она еще не бывала. Память воскресила воспоминания об Италии — сказочной стране изобилия и праздности, благословенном прибежище тех, кто мучается неудовлетворенным желанием. Да, она поедет в Италию, а потом еще дальше к югу и солнцу. Ее больше ничто не связывает; наконец — наконец-то! — она свободна.
Унылый день угасал, тяжелые облака темнели в преддверии ночи. Берта вспоминала, насколько открытой была для мира в юности. Чувствуя связь со всеми людьми на свете, она рвалась им навстречу, ожидая, что ее примут с распростертыми объятиями. Жизнь Берты впадала в их жизни, как река впадает в море. Однако очень скоро запас энергии, побуждавший ее действовать, иссяк. Между ней и всеми остальными выросла глухая стена. Не сознавая тщетности своих желаний, Берта вложила всю свою любовь, всю способность к духовному проникновению в одного-единственного человека — Эдварда Крэддока, направив это последнее усилие на то, чтобы разбить стену отчуждения и достичь полного слияния душ. Она отчаянно устремилась к Эдварду, стараясь познать глубины мужского сердца, жаждая раствориться в нем. Увы, в конце концов Берта поняла, что ее цель недостижима…
Я и сам ощущаю, что нахожусь по одну сторону пропасти, а все человечество — по другую. Эту пропасть никому не перейти, это препятствие неодолимо, как огненная гора. Муж и жена — вечная загадка друг для друга. Какой бы страстной ни была их любовь, каким бы тесным ни был союз, им никогда не стать одним целым. Они почти чужие и останутся такими до последнего дня.
Осознав эту истину через пролитые слезы и сердечную боль, Берта ушла в себя, но скоро обрела утешение. Во внутреннем безмолвии она создала свой собственный мир и скрыла его от посторонних глаз, зная, что ее не поймут. В этом мире любые узы были тесны, земные привязанности — излишни.
Встряхнувшись от сбивчивых мыслей, Берта вновь подумала об Эдварде. «Если бы я вела дневник, то сегодня закончила бы его фразой „Мой муж сломал шею“». Устыдившись своей злой горечи, она пробормотала:
— Бедняга… Он был честным, добрым, терпеливым, делал все, что мог, и всегда старался поступать, как джентльмен. Он принес миру много пользы и по-своему любил меня. Эдвард виноват лишь в том, что я полюбила его… а потом разлюбила.
