в точности. В темной комнате — той, в которой я печатаю фотографии, в конце коридора к саду — хранятся кое-какие вещи, которые никто не должен видеть. Чтобы не вызывать болезненных мыслей, раз и навсегда заверяю, дорогая, что ничего постыдного там нет. И все же не хочу, чтобы вы с Феликсом туда входили. Комната заперта, но прошу тебя, как только получишь это письмо, сразу запечатай замок и оставь так. И еще одно: не продавай и не сдавай дом, потому что тогда моя тайна раскроется. Уверен, что пока вы с Феликсом там живете, пожелание останется в силе. Когда же Феликсу исполнится двадцать один год, он сможет снять печать и войти в комнату. Но ни в коем случае не раньше.
На этом, дражайшая жена, прощаюсь. Во время нашей короткой разлуки можешь во всем советоваться с мистером Персивалем. Я ему всецело доверяю. Глубоко переживаю о том, что вынужден покинуть тебя и сына, пусть даже на время, но выбора нет.
Навсегда остаюсь твоим любящим мужем.
Станислав Стэннифорд.
4 июня 1887 года.
— Понимаю, что неудобно навязывать вам сугубо семейные проблемы, — заметил новый знакомый извиняющимся тоном. — Отнеситесь к письму с профессиональной точки зрения. Признаюсь, уже несколько лет хочу кому-то рассказать об этом.
— Польщен вашим доверием, — ответил я. — И чрезвычайно заинтересован этой историей.
— Отец отличался почти болезненной любовью к правде, а еще он всегда был педантично точен. Поэтому можно целиком и полностью доверять его словам о надежде на скорую встречу с матушкой, равно как об отсутствии чего-то постыдного в темной комнате.
— Так что же там может быть? — воскликнул я.
— Ни я, ни матушка не имели ни малейшего представления. Мы в точности выполнили указания: запечатали дверь и так оставили. После исчезновения супруга матушка прожила еще пять лет, хотя доктора пророчили, что долго она не протянет: болезнь сердца стремительно прогрессировала. В течение первых нескольких месяцев она получила от отца два письма — оба с парижской печатью, но без обратного адреса. Послания были очень короткими и говорили все о том же: что скоро они встретятся, так что беспокоиться не о чем. Потом наступило молчание, продолжавшееся до самой ее смерти. А после похорон я получил письмо настолько личного свойства, что не осмелюсь вам показать. Отец попросил не думать о нем дурно, дал немало добрых советов и в заключение заверил, что теперь печать на двери темной комнаты уже далеко не так важна, как при жизни матушки. Однако то, что там находится, может причинить боль другим людям, а потому он считает, что печать лучше снять после того, как мне исполнится двадцать один год. Как известно, время — лучший лекарь и самый справедливый судья. А до той поры отец поручил мне охранять комнату. Вот, теперь вы хорошо понимаете, почему, несмотря на бедность, я не имею права ни продать, ни сдать огромный дом.
— Но вы можете его заложить и получить ссуду под недвижимость.
— Отец уже заложил.
— Ничего не скажешь, ситуация крайне необычная.
— Нам с матушкой пришлось понемногу распродать мебель и уволить слуг. Так что, как видите, теперь я живу без всякой помощи, вот в этой маленькой комнате. Но мне осталось всего два месяца.
— Что вы имеете в виду?
— Через два месяца я достигну совершеннолетия. И тогда первым делом открою комнату, а вторым — избавлюсь от дома.
— Но почему же отец продолжал скрываться, когда инвестиции восстановились и начали снова приносить прибыль?
— Наверное, умер.
— Вы сказали, что до отъезда из страны он не нарушил закона?
— Ни разу.
— А почему не взял с собой матушку?
— Не знаю.
— Почему скрывал адрес?
— Тоже не знаю.
— Почему не приехал даже на похороны жены?
— Опять-таки не знаю.
— Мой дорогой сэр, — заключил я. — Если позволите говорить с искренностью профессионального консультанта, то замечу, что ваш отец наверняка имел самые серьезные причины для отъезда из страны. А если обвинений против него никто не выдвинул, то сам он, несомненно, считал, что обвинения возможны, и боялся предстать перед законом. Полагаю, такое объяснение очевидно. Как же еще можно понимать совокупность фактов?
Собеседник не смог согласиться с моим мнением.
— Вы, мистер Олдер, не имели чести быть знакомым с моим отцом, — возразил он ледяным тоном. — Когда он нас покинул, я был ребенком, однако всегда видел в нем идеального человека. Единственными его недостатками были чувствительность и бескорыстие. Отца глубоко ранило, что кто-то мог потерять деньги из-за него. Он обладал исключительным чувством чести, а потому любая версия его исчезновения, противоречащая данному факту, ошибочна.
Мне было приятно видеть такую преданность этого юноши отцу, и все-таки я понимал, что факты свидетельствуют об ином, а сын оценивает ситуацию необъективно.
— Я говорю только то, что увидел со стороны, — ответил я в свое оправдание. — А теперь должен вас покинуть, потому что уже поздно, а мне предстоит долгий путь. Но ваша история кажется настолько интересной, что буду рад узнать продолжение.
— Оставьте свою визитную карточку, — попросил собеседник, и на этом, пожелав доброй ночи, я удалился. Некоторое время не поступало никаких известий, и я уже было начал бояться, что все это окажется одним из тех мимолетных впечатлений, которые исчезают из поля зрения, оставляя после себя лишь надежду или подозрение. Но вот однажды в контору на Эбчерч-лейн принесли визитную карточку мистера Дж. Г. Персиваля, и служащий пригласил в комнату невысокого сухого человека лет пятидесяти с удивительно ясными глазами.
— Полагаю, сэр, — заговорил посетитель, — что мой молодой друг, мистер Феликс Стэннифорд, упоминал обо мне?
— Разумеется, — подтвердил я. — Прекрасно это помню.
— Насколько могу судить, он беседовал с вами об обстоятельствах, связанных с исчезновением моего бывшего работодателя, мистера Станислава Стэннифорда, и существованием в его бывшем особняке запечатанной комнаты.
— Совершенно верно.
— И вы выразили заинтересованность в этом деле.
— Чрезвычайную заинтересованность.
— Вам известно, что мистер Стэннифорд разрешил снять печать в день совершеннолетия сына?
— Отлично известно.
— Так вот, сегодня молодому человеку исполнился двадцать один год.
— Вы открыли комнату? — нетерпеливо спросил я.
— Пока нет, сэр, — серьезно ответил мистер Персиваль. — Есть веские основания считать, что печать лучше снять в присутствии свидетелей. Вы юрист и знакомы с фактами. Готовы ли присутствовать при упомянутом действии?
— Несомненно.
— Днем вы заняты, да и я тоже. Может быть, встретимся в доме в девять часов вечера?
— С удовольствием приду.
— В таком случае мы будем ждать вас. А пока до свидания.
Мистер Персиваль церемонно поклонился и ушел.
Вечером я не переставал искать разумное объяснение
