В столовой к ним вскоре присоединились Мэри и Китти, которые до сих пор были заняты каждая в своей комнате, и потому не могли появиться раньше. Первой ради обеда пришлось оторваться от книг, второй – от своих нарядов. Лица у обеих выражали обычное спокойствие; да и в целом нельзя было сказать, чтобы их манеры подверглись каким-либо заметным изменениям. Побег сестры отразился, возможно, лишь на поведении Китти, которая стала чуть более вспыльчивой и раздражительной, что, скорее всего, было вызвано злостью на самое себя. Что же касается Мэри, то она настолько хорошо владела собой, что вскоре после того, как уселась за стол, приняла довольно серьезный вид и украдкой шепнула Элизабет на ухо:
– Боюсь, что эта неприятная история породит массу досужих вымыслов. Но мне кажется, мы сумеем противостоять злым языкам в том случае, если будем проливать на израненные души друг друга бальзам сестринского утешения.
Затем, заметив, что Элизабет не намерена отвечать, она добавила:
– Каким бы несчастливым ни оказалось это происшествие для Лидии, я думаю, что и оно имеет свои положительные стороны, так как из него мы можем извлечь для себя весьма полезный урок: например, то, что потеря целомудрия невосполнима, что один неверный шаг может повлечь за собой вечные страдания, что репутация – вещь очень хрупкая и что при выборе нельзя руководствоваться лишь тем, что кто-то из представителей противоположного пола обратил на тебя внимание.
Элизабет удивленно подняла глаза; однако сейчас она была в настолько подавленном состоянии, что не находила в себе сил даже для ответа. Мэри же по-прежнему тешила себя тем, что продолжала делать из случившегося нравственные выводы.
Ближе к вечеру старшим мисс Беннет все же удалось на полчаса уединиться; и Элизабет, не теряя понапрасну времени, сразу же начала задавать всевозможные вопросы, на которые Джейн отвечала с поразительной готовностью. После того как они вновь погоревали о Лидии и подумали об ужасных последствиях, которые Элизабет считала неотвратимыми, а Джейн – лишь маловероятными, первая после недолгой паузы произнесла:
– Но расскажи же мне все, о чем я еще не слышала. Я хочу знать подробности. Что говорит полковник Форстер? Было ли у него опасение, что они могут сбежать? Насколько я понимаю, он должен был довольно часто видеть их обоих.
– Полковник Форстер на самом деле признался, что уже давно подозревал их во взаимном пристрастии; однако, по его словам, ни в чем, даже в неумеренных восторгах Лидии, он не видел достаточных оснований для беспокойства. Мне очень жаль его, ведь он такой чуткий и отзывчивый. Он даже собирался приехать к нам, чтобы показать, что не может оставаться безучастным и что это дело касается и его тоже. Тогда еще никто не знал, что те двое отправились вовсе не в Шотландию; а когда это стало известно, то он, разумеется, уже просто не мог не появиться здесь и не предупредить нас о случившемся.
– А Денни действительно уверен, что Уикем никогда не думал жениться? И знал ли он о том, что они были намерены бежать? Разговаривал ли с ним сам полковник Форстер?
– Да; но, когда он спросил об этом у Денни, тот заявил, что ему ничего не было известно об их планах, и делиться собственными соображениями наотрез отказался; а поскольку Денни больше не высказывал уверенности в том, что они не женятся, я склонна думать, что однажды он просто что-то не так понял.
– А до тех пор, пока полковник Форстер не приехал сюда, ни один из вас, как я полагаю, не сомневался в том, что дело закончится свадьбой?
– Конечно, нет. Как вообще такое могло прийти нам в голову? Лично мне, безусловно, было немного не по себе, и так как я знала, что поведение Уикема не всегда бывает достойным, то несколько сомневалась, что моя сестра будет абсолютно счастлива в браке. Отец и мать ни о чем, разумеется, не догадывались и переживали лишь по поводу того, что Лидия сделала не самый благоразумный выбор. Что же касается Китти, то она, – естественно, с гордостью, присущей только тем, кто осведомлен лучше остальных, – объявила о том, что в своем последнем письме Лидия уже подготовила ее к этой новости. Похоже, она давно знала, что те влюблены друг в друга.
– Даже до того, как они отправились в Брайтон?
– Нет. Вряд ли.
– А сам полковник Форстер что думает об Уикеме? Ему известно его истинное лицо?
– Должна признаться, что в этот раз он не отзывался о нем так же хорошо, как раньше, и считает его теперь сумасбродным и недальновидным. А после того, как мы узнали о случившемся, я даже слышала, будто Уикем наделал в Меритоне кучу долгов, но надеюсь, что это все-таки ложные слухи.
– Ох, Джейн, если б мы были менее скрытными, если бы в свое время рассказали обо всем, этого бы не произошло!
– Возможно, я соглашусь с тобой, – проговорила сестра, – но с другой стороны, предавать огласке прежние поступки человека, не зная о его настоящих чувствах, тоже не совсем справедливо. Мы ведь с тобой действовали из самых лучших побуждений.
– А смог ли полковник Форстер в точности воспроизвести записку, которую Лидия оставила его жене?
– Он привез это послание нам.
Порывшись в своей записной книжечке, Джейн протянула Элизабет бумагу, содержание которой было следующим:
«Моя дорогая Гэрриет,
ты будешь смеяться, когда узнаешь о том, куда я отправляюсь; да я и сама не могу удержаться от смеха, когда представляю, как ты удивишься завтра утром, не застав меня на месте. Я уезжаю в Гретну-Грин; и если ты не в состоянии догадаться с кем, то я сочту тебя ужасно невнимательной, ибо на свете существует только один человек, которого я люблю; и он просто ангел. Без него я никогда не смогу быть счастлива, поэтому теперь согласна на все. Тебе вовсе не обязательно сообщать о моем отъезде в Лонгбурн, потому что тогда не получится задуманного мною сюрприза. Я хочу сама послать им весточку, где подпишусь своим новым именем: Лидия Уикем. Представляешь их реакцию? Они, наверное, подумают, что это шутка! Кстати, принеси мои извинения Пратту за то, что я не смогу сдержать данного ему слова и не буду танцевать с ним сегодня вечером. Скажи, что я очень рассчитываю на то, что он простит меня, когда узнает всю правду, и передай, что я с большим удовольствием стану танцевать с ним на первом же балу, на котором увижу его. За своей одеждой я пришлю, только когда попаду в Лонгбурн; но надеюсь, ты не забудешь сказать Салли, чтобы она заштопала ту огромную дыру на моем муслиновом платье до того, как его упакуют. Желаю удачи. Передавай наилучшие пожелания полковнику Форстеру. И выпейте за то, чтобы наше путешествие оказалось самым счастливым.
Твоя любящая подруга,
Лидия Беннет».
– О Боже! Глупая, глупая Лидия! – закончив читать, выпалила Элизабет. – Разве в такую минуту пишут подобную чушь? Но, по крайней мере, это письмо показывает, что она действительно собиралась в путешествие. В чем бы он впоследствии ни убедил ее, вначале она явно не подозревала, что может совершить такой постыдный поступок. Бедный отец! Какой для него это, должно быть, удар!
– Я еще ни разу не видела, чтобы кто-нибудь был так потрясен. Целых десять минут он не мог произнести ни слова. Мать сразу же слегла. Весь дом находится в жутком смятении.
– Ох, Джейн, – проговорила Элизабет, – был ли хоть один человек из прислуги, до которого бы не дошла эта история к концу дня?
– Я не знаю. Надеюсь, что был. Но вести себя осмотрительно при таком переполохе очень трудно. Мать впала в истерику; и хотя я старалась оказать ей любую помощь, какая только была мне по силам, боюсь, всего я так и не сделала. От ужаса, который навис над нашей семьей, у меня самой опускались руки.
– Твой уход за ней уже сам по себе значит очень многое. Ты выглядишь совершенно изнуренной. Ах! Если б я тогда была с тобой, я бы не позволила, чтобы ты одна так убивалась.
– Мэри и Китти были очень внимательны ко мне и, уверена, могли бы разделить со мной все трудности, но я посчитала, что они не совсем годятся для этого дела. Китти слабая и болезненная, а Мэри так много занимается, что мне не очень-то хотелось лишать ее и без того недостаточного времени для отдыха. Во вторник, сразу после того, как уехал отец, в Лонгбурн заглянула тетя Филипс, которая была так добра, что осталась здесь до четверга. Она очень помогла нам. И леди Лукас тоже, которая зашла сюда в среду утром, чтобы посочувствовать нам и предложить услуги своих дочерей.
– Лучше бы она оставалась у себя! – воскликнула Элизабет. – Может быть, ее слова и выражали участие, но в таком горе я бы предпочла обойтись без соседей. Их помощь невозможна, а сочувствие невыносимо. Пусть злорадствуют подальше от нашего дома.
После этого Элизабет перешла к вопросам относительно мер, которые хотел принять их отец в то время, пока будет находиться в городе и разыскивать свою дочь.
