– Прекрасно, прекрасно, – бормочет он, наконец. – Теперь у меня не останется времени думать о фокусах Тээле и, во-вторых, если ветер будет благоприятный, я выстрою себе новый дом. Только так, только так – как говаривал старик Иванов там, в далеком российском краю – если у тебя иной раз на душе кошки скребут, надо что-нибудь делать.
Придя в комнату, Тоотс отыскивает ручку с пером, садится к столу и пишет Пеэтеру Лесте письмо насчет долга. Нет, он никак не стал бы напоминать, но нужда заставляет. Пусть старый школьный друг поймет его правильно.
Йоозеп кладет письмо перед собою на стол, подпирает голову рукой и застывает в такой позе, даже ни разу не шелохнувшись, минут на десять. Наконец, резко поднимается и начинает стелить себе постель. Находит под подушкой шпильку для волос, разглядывает ее несколько мгновений, после чего вновь засовывает туда же.
Если в одной из предыдущих глав пишущий эти строки осмелился написать, что гром грянул с «огненного» неба, почему бы в таком случае не посметь ему также употребить такое выражение: «Либле на следующий день является в Юлесоо с «огненной» метелью?» Ведь, в конце концов, при любом промахе можно себя выгородить, если это представляется важным. Но самым лучшим способом отмыться считалось до сего дня выискивание промахов у ближних своих, чтобы, указав большим пальцем через плечо, сказать: «Гляди, что тот и этот сделали!»
Так мы и порешим, поэтому наберемся же смелости да и напишем, что Либле является на хутор Юлесоо с «огненной» метелью. Входит в дом, сворачивает себе отменную козью ножку и произносит:
– Теперь быстренько перекурим и сей же час – тащить лошадь из канавы! Потом ручку трепалки – в кулак, и давай, давай – полный вперед на всех парах!
Как раз в это время возвращается с гумна молодой хозяин, произносит при виде Либле «хм-хью-хьюх» и начинает одеваться по-воскресному.
– Куда ж теперь? – спрашивает звонарь.
– На мызу. Пойду, поговорю с управляющим насчет картошки.
– Верно, верно. Запросите со старика Пюрьеля хорошую цену. Он ведь, как ни кинь, с вами одного поля ягода. Да и не из своего кармана платит – деньги-то мызные.
– Еще и письмо Лесте отослать надо. Смотри, напомни, не то как бы не забыть.
– И снова верно! Я вижу, дело вроде как с места стронулось – а это главное. Взять разгон – и все пойдет, как по маслу. Поставим дом, тогда у вашего Лутса опять будет чуток матерьяла, чтоб сочинять-то. А что слышно – собирается он вторую-то книгу «Весны» писать или нет?
– Черт его знает. А что ему еще делать? Пусть себе пишет!
– И то сказать, нам-то что до этого. Пускай хоть о свадьбе господина Тоотса настрочит, ежели охота. Мы ведь не то, что какой-нибудь портняжка Йорх, не обидимся, это он все близко к сердцу принимает. Ну да, к слову сказать, слышал я от своей жены, будто это сокровище Йорх винит вас в том, что сюда, в Паунвере, пожаловала эта новая портниха, эта Длинная Юули. Мол, вы ее позвали или что-то в этом духе, мол, она вам вроде как дальней родней приходится.
– Хм-хью-хьюх – хмыкает Тоотс. – Чего же от него ждать! Небось, валит на меня и всемирный потоп, и истребление Содома и Гоморры. [4] А о том Йорх не рассказывает, как он на рождество миски в моем доме крушил?
– Куда там! Но слушок все ж таки прошел. В деревне даже про историю с чертями наслышаны.
Либле делает напоследок основательную затяжку, швыряет окурок козьей ножки на пол, гасит подошвой и говорит:
– Ну, вы тут делайте, что делается, а я пойду, гляну, как со льном управиться. И запросите с Пюрьеля хорошую цену. Да про письмо не забудьте.
Вскоре Йоозеп Тоотс уже едет в направлении мызы и про себя рассуждает: «Ежели в его жилах течет хоть капля христианской крови, тогда, пожалуй, я с ним полажу. Коллега все же. Весной продал мне корову и поросенка довольно дешево». В жилах старика Пюрьеля, действительно, течет кровь христианина. Едва Тоотс заикается о картофеле, управляющий мызой останавливает его, велит снять шубу, приглашает пройти на заднюю половину, предлагает кофе и оставшуюся от праздника булку. Немного подсохла, но есть можно. Сетует на своего господина, бранит батраков и только после всего этого словно бы, между прочим, спрашивает, что за спешка у коллеги с этим картофелем?
– Деньги, – усмехается Тоотс.
– Деньги?! – Управляющий делает большие глаза и поглаживает свою седую клинообразную бородку. – Деньги! А вы, коллега, когда-нибудь слышали, чтобы среди зимы, да еще в такие холода велись разговоры о подобных вещах? Вы только что с улицы, разве не заметили, какой стоит мороз? В такую погоду зев кошелька каждого разумного человека замерзает, да так, что и гроша не выудишь. К тому же в банке дела нашего хозяина из рук вон плохи. Старый Бёттинг ходит свирепый как лев. Сынок его, как я слышал, погорел в Германии с каким-то векселем или еще черт знает с чем – теперь тут собирают нужную сумму и вымогают у меня последнюю копейку и последний пфенниг. Прямо хоть вешайся.
– Ну, стало быть, дело дрянь. – Тоотс чешет у себя за ухом.
– Разумеется, дело дрянь. Сынок в кутежах спускает за границей деньги – а я вроде бы виноват. Хоть из-под земли их доставай! Не знаю, на что мы вообще станем картошку покупать. По мне, так пусть хоть свой винокуренный завод останавливает. А для чего вам эти деньги так срочно понадобились? У вас ведь нет за границей сына, который…
– Сына и впрямь нету – ни за границей, ни в своих границах, но домишко вот-вот на голову рухнет. Нужно новый строить.
– Среди зимы?
– Нет, но к весне-то я завезти матерьял должен.
– За чем же дело стало? Завозите.
– Деньги, деньги, – снова усмехается Тоотс.
– Но послушайте, коллега, вы же не из ассигнаций собираетесь дом строить? По моему разумению, для этого требуется несколько иной материал. В старину, когда я был еще молодым, дома строили из дерева и камня.
– И теперь точно так же.
– Ну вот – и того лучше. Именно с этого вы и должны были начать. Если вам нужны бревна – будьте любезны. Я пошлю с вами лесника – идите хоть сегодня же в лес, выбирайте. Вы привозите нам картошку, мы даем вам взамен бревна. Порядок!
– Ежели так, тогда, конечно, порядок, – мигом веселеет молодой юлесооский хозяин. – Тогда мне нечего больше сказать вам, кроме как – спасибо!
– При чем тут «спасибо»! – машет управляющий рукой. – Сделка есть сделка, ведь вам бревна не даром дают.
– Ах да, а цена… как с ценой будет?
– Послушайте, – кладет управляющий мызой свою широченную ладонь на плечо Тоотса, – об этом поговорим потом. Будьте уверены: волк волка не съест. Хоть мне и приходится сколачивать деньгу для всяких заграничных выпивох, это вовсе не значит, что я стану обдирать своих хуторян. Да, таким образом поступают во многих местах, но я так не поступаю.
Управляющий мызой и бывший управляющий имением жмут друг другу руку, и Тоотс едет к волостному дому – отправить письмо. Настроение у него приподнятое, он готов запеть, однако лишь улыбается про себя. Не имей ста рублей, а имей сто друзей. Правда, этот старик, этот старый Пюрьель, что служит у Бёттинга, хочет казаться умнее, чем он есть, но мужик он хороший. С ним можно иметь дело.
Тут сердце Йоозепа уколола та самая шпилька для волос, что лежала в Юлесоо под подушкой, и ему вспомнились некоторые блаженные мгновения. Разве же не утроилась бы его радость, если бы, приехав домой, он смог сказать жене: «Дорогая Тээле, моя поездка была удачной! Потерпи еще немножко – скоро у нас будет новый дом». Но нет, Тээле где-то там, в стороне, и наблюдает за его действиями издали, словно чужая. По крайней мере, делает вид, будто это так, пробу сил устраивает. Какой же все-таки должна быть так называемая любовь в чистом виде? Во всяком случае, не такой, как у Тээле по отношению к нему – можно ли столько мучить любимого человека?!
И проехав еще немного вперед, Тоотс вспоминает:
«Да, у нее уже и в школьные годы бывали странные капризы. Об этом надо было подумать, прежде чем…»
И еще через некоторое время юлесооский хозяин думает:
«Но… Что сделано – то сделано. Назад не вернешь…»
Вблизи деревни Киусна навстречу хозяину Юлесоо попадается человек, тощий и весь какой-то скрюченный. Частит ногами по рыхлому снегу, хмурит брови, – у Тоотса поначалу даже и в мыслях нет вступать с ним в разговор. Но юлесооский хозяин находится по причине удачной сделки в хорошем настроении и все же заговаривает.
– Здравствуй, дорогой школьный друг Кийр! – Тоотс придерживает лошадь.
– Здравствуй! Ну, что такое?
– Ничего такого, дорогой школьный друг, я только удивляюсь, что это ты сегодня ничего не спрашиваешь?
– А что именно я должен спрашивать?
– Силы небесные! Тебя же всегда интересует, что я делаю, чем занимаюсь, куда езжу. Как же это сегодня ты идешь мимо и ни о чем не спрашиваешь?
– По мне, – отвечает Кийр, сопя, – можешь хоть в преисподнюю ехать, это меня не касается.
