— Ваши слова, господин, мудры, как гадания на основе Инь и Ян[29], — поддакнул Лу Жэньсян. — Я ведь учился вместе с Цзинь Вэньцином и знаю, какими редкими способностями он обладает. Не говорю уж о стиле его сочинений, но все исторические трактаты он просто знает наизусть! Например, в прошлом году я видел, как он в своем кабинете сверял «Историю династии Юань»[30] и твердил всякие диковинные монгольские слова. Я ничего не понимал, а он читал так бегло, что мне казалось, будто я слышу настоящую заморскую речь!
Пань Цзэнци строго посмотрел на него:
— Опомнись! Это не заморский язык. Говорят, монголы — те же маньчжуры. Разве ты не знаешь, что все родственники императора тоже носят всякие диковинные имена?
Он хотел продолжить свою мысль, но тут Цянь Дуаньминь выглянул в окно и крикнул:
— Смотрите, Го Чжаотин!
В чайную вошел стройный, худощавый человек, за которым следовал прелестный юноша с белым, словно выточенным из яшмы лицом, длинными бровями и красивыми глазами. Лу Жэньсян встал, поклонился и воскликнул, обращаясь к юноше:
— Как, Хэ Тайчжэнь тоже пожаловал?!
— Мы встретились случайно и, зная, что вы здесь, решили заглянуть, — улыбаясь, пояснил Го Чжаотин. — Сегодня вечером Се Цзефу устраивает для вас прощальный ужин у гетеры Лян Пиньчжу. Вы не забыли?
Лу Жэньсян кивнул:
— Еще рано.
Цянь Дуаньминь не расслышал, о чем говорили его компаньоны, и уловил только слова «прощальный ужин». Тогда он спросил Лу Жэньсяна:
— Куда ты собрался ехать? Почему мне ничего не известно?
— Всего лишь в Шанхай, — ответил Лу. — На днях я получил письмо от Цзинь Вэньцина. Он испросил отпуск для свидания с родителями, по дороге заехал в Шанхай и поселился в гостинице «Слава и богатство». Приглашает меня провести с ним день-другой. Я несколько раз проезжал через Шанхай, когда ездил в столицу на экзамены. Говорят, сейчас его не узнать. Туда переехали из Сучжоу две труппы куньшаньской драмы[31], которые зарабатывают довольно недурно. Есть там два великолепных театра столичной драмы[32]. Открылись рестораны со столичной и аньхойской кухнями. В некоторых ресторанах можно попробовать английские и французские блюда. И ни в одном из этих мест я еще не бывал!
— Шанхай, конечно, расцвел, но это не более как проходной двор, — возразил Хэ Тайчжэнь. — Там собрались главным образом странствующие знаменитости вроде каллиграфа Мо Ючжи и художника Тан Сюньбо. Ими увлекаются, слава их гремит, но мне кажется, на их произведениях лежит отпечаток торгашества. Все это значительно примитивнее старинного уставного почерка, древних письмен или картин нашего земляка Жэнь Фучана.
— В Шанхае печатают книги каким-то «литографским»[33] способом, — заметил Цянь Дуаньминь. — Позавчера мне попался сборник самых знаменитых каллиграфов Чжили[34]. Бумага прекрасная, иероглифы четкие — очень нарядное издание! Все дело в оттисках. Когда книга отпечатана на хорошей бумаге и удачно оформлена, на нее и смотреть приятно, независимо от содержания.
Пань Цзэнци, слушавший оживленную беседу молодых людей, не выдержал и, подняв похожую на разрезанный арбуз пиалу с чаем, вмешался в разговор:
— Да, Шанхай теперь — средоточие богатства и роскоши. Но я слышал, что улица публичных домов проходит по самому кладбищу канцлера Сюй Да[35]. Он был пионером, проложившим дорогу для западной цивилизации, а после открытия шанхайского порта власти не смогли сохранить даже его склеп! Кто-то сложил стихи, полные сочувствия канцлеру:
Гуляют ватаги друзей
Вдоль улицы Баошань,
Здесь туфелек женских следы,
Здесь пудр и духов ароматы,
Но прежнего канцлера где
Покоится ныне душа?
Полкладбища — черни жилье,
Полкладбища — храмы разврата!
Разве это не прискорбно?!
— Цзинь Вэньцин возвратился из Пекина по суше или пароходом? — спросил Го Чжаотин.
— На пароходе американской компании «Рассел и К°», — отвечал Лу Жэньсян.
— Кстати, в позавчерашней газете было помещено расписание морских рейсов, — вставил Пань Цзэнци. — Корабли названы в основном по различным местам Китая, но один из пароходов, который ходит по Янцзы, называется «Конфуций»!
С минуту длилось удивленное молчание, потом раздался дружный смех.
Пока они разговаривали, солнце медленно ушло за горизонт и наступили сумерки.
— Господин Лу Жэньсян, вы пойдете к Лян Пиньчжу? — спросил Го Чжаотин. — Если хотите успеть, то уже пора!
Лу Жэньсян задорно поглядел на собеседников:
— Жаль, что Цянь Дуаньминь и Хэ Тайчжэнь никогда не нарушают своего обета, а то нам было бы еще веселее!
— О, они большие моралисты, — заметил Го Чжаотин. — Хорошо еще, что они не стремятся вас поучать, а вы хотите их соблазнить.
Хэ Тайчжэнь очень увлекался неоконфуцианской философией, с Цянь Дуаньминем его сближали общие стремления. Верные конфуцианскому морализму, они никогда не бывали у гетер, поэтому, немного посмеявшись вместе с друзьями, распрощались и ушли.
Го Чжаотин и Лу Жэньсян тоже вышли из чайной, решив пройтись пешком. Недалеко от храма Гуаньди[36] и моста Иволги их обогнал паланкин. Друзья посторонились, уступая дорогу, но из паланкина вдруг выглянула миловидная женщина, которая обратилась к ним на сучжоуском наречии:
— Господа Го и Лу! Господин Се уже у меня. Прошу и вас поскорее!
Это была гетера Лян Пиньчжу.
Паланкин в одно мгновение исчез, словно унесенный ветром.
Вскоре друзья добрались до дома, где жила гетера. Действительно, Се Цзефу был уже там. Увидев гостей, он поспешно поднялся и приветствовал их.
— Я вижу, Великий благотворитель преисполнился милосердием и решил спасти несчастную девушку! — воскликнул со смехом Го Чжаотин.
Как вы думаете, почему он назвал Се Цзефу Великим благотворителем? Дело в том, что Се был весьма богат и любил помогать бедным; упомянутое прозвище дали ему жители Сучжоу, поэтому слова Го Чжаотина вызвали общий хохот.
Тем временем в комнату вошла хозяйка дома, неся на блюдце тыквенные семечки. Лу Жэньсян наклонился к гетере и тихо прошептал ей на ухо:
— Волнуешься?
Лян Пиньчжу увернулась и, поставив блюдце на стол, опустилась в кресло.
— Что за шутки? Я не понимаю!
А Лу Жэньсян уже заметил в глубине комнаты дородного и невысокого человека лет сорока с круглым, блестящим лицом, на котором, казалось, была написана сама искренность. Увидев Го и Лу, он расплылся в улыбке и поклонился.
— Это господин Чэн Мушэн, — представил его Се Цзефу. — Только вчера приехал из Шанхая.
Когда церемония знакомства была закончена и все уже собрались снова садиться, появился слуга и доложил:
— Его превосходительство господин Бэй!
Лу Жэньсян вскинул голову: на пороге стоял знакомый ему Бэй Юцзэн. В прошлом он занимал должность судьи в столичной провинции и во время сожжения Юаньминъюаня[37] сделал немало для того, чтобы заключить перемирие. Сейчас он почему-то вышел в отставку и поселился в Сучжоу.
Пока все знакомились, был накрыт стол, и Лян Пиньчжу попросила гостей выбрать себе девушек. Каждый из мужчин назвал по одной.
— А кого желает господин Бэй Юцзэн? — осведомился Се Цзефу.
— Я слышал, здесь есть девушка по фамилии Чу, ее зовут, кажется, Айлинь, — промолвил Бэй. — Она Недавно приехала из Ханчжоу.
Се Цзефу записал.
— Эта Чу Айлинь немного со странностями, — задумчиво произнес Лу Жэньсян. — Мне рассказывали, что у нее масса музыкальных инструментов: двенадцатиструнная цитра, лютня, свирель, флейта; множество эстампов, каллиграфических прописей, книг, картин — на некоторых из них печати знаменитых мастеров. Есть и другие редкие вещи, вроде яшмовой печатки, принадлежавшей наложнице ханьского императора. По-видимому, эта девушка из благородной, но разорившейся семьи, а может быть, бежавшая конкубина!
— Уж не печать ли это красавицы Чжао Фэйянь?[38] — предположил Го Чжаотин. —Она хранилась в коллекциях господина Гун Цзычжэня[39], и в его сочинениях есть даже стихотворение, посвященное ей.
— Перед отъездом из Шанхая я встретился с сыном Гун Цзычжэня — Гун Сяоци, — сказал Чэн Мушэн.
— Не говорите об этом человеке! — вскричал Бэй Юцзэн. — Он продался иноземцам.
— Как же он мог так поступить? — удивился Се Цзефу. — Может быть, иноземцы посулили ему огромные богатства, раз он согласился служить им?
— Да нет, — возразил Бэй Юцзэн, — просто характер у него странный, вечно говорит какую-то ерунду. Он считает, что лучше подарить Поднебесную иноземцам, чем оставлять ее под нынешней династией. Как вам это нравится?!
