— Перед отъездом из Шанхая я встретился с сыном Гун Цзычжэня — Гун Сяоци, — сказал Чэн Мушэн.
— Не говорите об этом человеке! — вскричал Бэй Юцзэн. — Он продался иноземцам.
— Как же он мог так поступить? — удивился Се Цзефу. — Может быть, иноземцы посулили ему огромные богатства, раз он согласился служить им?
— Да нет, — возразил Бэй Юцзэн, — просто характер у него странный, вечно говорит какую-то ерунду. Он считает, что лучше подарить Поднебесную иноземцам, чем оставлять ее под нынешней династией. Как вам это нравится?!
— Рассуждения его папаши тоже были весьма странными, — сокрушенно покачал головой Се Цзефу. — Недаром древняя пословица говорит: «Если отец грабитель, сын станет убийцей».
— Если таких людей не уничтожать, они нанесут непоправимый вред нашей династии! — убежденно проговорил Чэн Мушэн.
— Конечно! — подхватил Бэй Юцзэн. — Счастье, что во время войны начала шестидесятых годов Пекин защищал князь Мудрый, отличающийся дальновидностью. Тогда я был в столице и почти ежедневно встречался для переговоров с английским послом Томасом Вейдом. Только удача, которой мы пользуемся благодаря добрым деяниям наших предков, помогла нам добиться, чтобы англичане отвели свои войска от Пекина и согласились на контрибуцию и открытие нескольких наших портов для торговли. Иначе вы только представьте себе: столица оказалась бы захваченной, в провинциях бесчинствовали бы длинноволосые[40]. Трудно вообразить большую смуту. Мне было очень нелегко склонить князя Мудрого на перемирие. Но теперь, когда я вижу, как спокойно и счастливо живет наш народ, я понимаю, что ради этого стоило потрудиться.
— Иными словами, — заключил Се Цзефу, — вы, господин Бэй, оказались достойным слугой династии!
— Что вы, что вы! — смущенно забормотал Бэй Юцзэн.
— А мне кажется, хотя в Поднебесной установился мир, особенно надеяться на него не приходится, — молвил Чэн Мушэн. — Силы иностранных держав растут, техники у них все прибавляется. Мы же ничего не делаем для строительства пароходов, железных дорог, электрических линий и производства пушек. Разве мы сможем устоять перед ними?!
Пока он говорил, в комнату вошли девушки. Мужчины принялись весело пить, ощущая чудесную мелодию музыки, теплоту женских улыбок и пьянящий аромат косметики. Чу Айлинь действительно оказалась очень приятной девушкой. Было ей лет двадцать, держалась она непринужденно, но когда ее попросили рассказать о своей жизни, она скромно улыбнулась. Мужчинам удалось узнать лишь, что она живет вместе с подругой и что обе они приехали из Ханчжоу. Гости быстро договорились, что после ужина отправятся к ней.
Лу Жэньсяну, который уезжал в Шанхай, нужно было собирать вещи, поэтому он вызвал носильщиков паланкина, распрощался со своими собеседниками и уехал. Но о нем пока говорить не станем.
Расскажем лучше о Цзинь Вэньцине, который, выдержав дворцовые экзамены, испросил отпуск для свидания с родителями. На пароходе, не уступавшем в скорости морскому коньку, он доехал до Шанхая, где поселился в гостинице «Слава и богатство». Здесь ему пришлось нанести визиты мэру Шанхая и другим высшим чиновникам; не обошлось, конечно, без взаимных угощений, приглашений в рестораны и театры. Кроме того, Цзинь Вэньцина постоянно навещали земляки.
В один из этих дней слуга принес Цзиню визитную карточку и добавил, что его превосходительство Фэн желает нанести ответный визит. Увидев на карточке три иероглифа: «Фэн Гуйфэнь», Цзинь поспешно поднялся и сказал:
— Проси!
Слуга подошел к дверям, встал в стороне и откинул занавеску. На пороге показался старик лет шестидесяти — с белой бородой, немного сгорбленный, но с живыми, блестящими глазами. Увидев Цзинь Вэньцина, он довольно засмеялся. Цзинь бросился вперед и, назвав гостя «дядей», низко поклонился ему.
Когда церемонии были окончены, хозяин с гостем уселись, и коридорный внес чай. Поговорив немного о достопримечательностях столицы, старик принялся поздравлять Вэньцина.
— Твоя карьера подобна взлету дракона, — сказал он. — Ныне наступила эпоха, когда установлены связи между государствами на всех пяти материках. Прежние знания, основанные лишь на умении писать сочинения и выуживать цитаты из классических книг, теперь стали недостаточны. В свое время Конфуций перевел поздравления, представленные китайскому двору ста двадцатью иноземными государствами. Мне кажется, сейчас, как никогда раньше, необходимо изучать иностранные языки, чтобы узнать, в чем причины богатства и силы иноземцев, проникнуть в тайны звука, света, химии и электричества, производства кораблей, винтовок и пушек. Только научившись всему этому у иностранцев, мы придем к процветанию! Я слышал, что в марте прошлого года в столице открыли Школу переводчиков и набрали туда способных молодых людей. Если исходить из принципа: «Незнание даже одного предмета — позор для конфуцианца», открытие Школы следует считать правильным. К сожалению, придворные сановники мешают ее деятельности и подают императору доносы; студентов Школы переводчиков презрительно именуют заморскими цзюйжэнями и цзиньши! Даже Во Лянфэн — наиболее крупный моралист нашего времени, — и тот выступил против. Один столичный чиновник переписал его доклад и прислал мне. Я никак не могу согласиться с ним!
Цзинь Вэньцин одобрительно кивнул.
— Ты достиг высокого положения. Тебя можно считать одним из первых людей Китая, — продолжал старик. — Но если бы ты знал иноземные государства и хорошо разбирался в современных событиях, разве ты не поднялся бы еще на одну ступень?! Я знаком с господином Сюй Сюэчэнем, великим конфуцианцем, необыкновенная ученость которого признается как у нас, так и на Западе. Его сын Сюй Ин — твой ровесник, но он не копается в сборниках сочинений для государственных экзаменов, а целыми днями изучает западные науки.
Цзинь Вэньцин собирался ответить, как вдруг появился коридорный и сообщил, что прибыл Лу Жэньсян. Когда он вошел, все обменялись несколькими вежливыми фразами: «Когда вы выехали?», «Когда прибыли?», «Где остановились?».
— Очень хорошо, что вы здесь, — заметил Фэн Гуйфэнь. — В саду английского консульства открылась выставка цветов, которая по традиции устраивается в апреле каждого года. Там представлены самые удивительные и редкие растения стран Запада. Стоит посмотреть! Приглашаю вас послезавтра сходить туда вместе со мной.
Он отхлебнул два глотка чаю, встал и распрощался.
Проводив Фэн Гуйфэня, Цзинь и Лу вернулись в комнату и продолжили беседу. Сначала они говорили о разных пустяках, затем стали думать, как бы получше развлечься.
— Я уже был в кумирне Тишины и в саду семейства Сюй, — сказал Цзинь Вэньцин. — Ничего интересного. Городской сад лучше. Давай перекусим и отправимся туда!
Лу Жэньсян согласился.
Цзинь Вэньцин приказал накрыть на стол и одновременно нанять легкую коляску. Не успели они умыться и прополоскать рот после еды, как коридорный доложил:
— Экипаж подан.
Цзинь Вэньцин переоделся в новое платье и захватил с собой веер. Пропустив Лу Жэньсяна вперед, он запер дверь и сказал несколько слов слуге и коридорному. Затем он отдал ключ портье и вышел к воротам, где их ждала коляска. Кучер рванул поводья, арабский скакун светло-желтой масти сверкнул копытами, и они вихрем понеслись к реке Хуанпу. Свернув на набережную, они поехали прямо на север. Ни одной пылинки не поднималось из-под колес; перед глазами лежала гладкая, как зеркало, поверхность реки, над которой вздымался лес мачт. Вскинув голову, друзья увидели медную статую Гордона[41], грозно нависшую над набережной. Вскоре перед коляской промелькнул высокий каменный монумент, в котором они узнали памятник, воздвигнутый в честь подавления тайпинского восстания.
Цзинь Вэньцин с Лу Жэньсяном еще продолжали оживленно болтать, как вдруг коляска остановилась. Друзья вошли в ворота сада. Внутри оказались просторные беседки, павильоны и множество удивительных растений. Цзинь и Лу присели в одной из беседок и принялись наблюдать за гуляющими, среди которых были европейцы в коротких сюртуках с твердыми воротничками; китайцы в легких рубашках и длинных халатах, перетянутых тонкими поясами, с веерами в руках; китайские и европейские женщины с насурьмленными бровями в праздничных одеждах. Неожиданно перед ними появился иностранец в сопровождении китайца лет сорока, черноглазого, с реденькой каштановой бородкой. Они также уселись в беседке и заговорили между собой на иностранном языке.
Между тем солнце склонилось к западу, деревья потемнели. Друзья медленно вышли из сада, подозвали извозчика и снова поехали по набережной Хуанпу. Выехав на главную улицу, они сделали круг к Четвертой авеню, вдоль которой строились здания европейского типа, но тут навстречу им попался слуга Цзинь Вэньцина с пригласительным билетом в руках.
