– Эта Алина теперь жена моего брата.
– В таком случае малороссийское присловье прочь.
– Лариса, взгляни, – перебила дрогнувшим голосом Синтянина, глядя на ту дорожку, по которой недавно девочка принесла письмо от Висленева. Лариса обернулась.
– Что там такое?
Синтянина бледнела и не отвечала.
По длинной дорожке от входных ворот шел высокий, статный мужчина. Он был в легком сером пиджаке и маленькой соломенной шляпе, а через плечо у него висела щегольская дорожная сумочка. Сзади его в двух шагах семенила давешняя девочка, у которой теперь в руках был большой портфель.
– Брат!.. Иосаф!.. Каков сюрприз! – вскрикнула Лариса, ступая с качелей на землю.
И с этим она рванулась быстрыми шагами вперед и побежала навстречу брату.
Глава четвертая
Без содержания
В наружности Иосафа Висленева не было ни малейшего сходства с сестрой: он был блондин с голубыми глазами и очень маленьким носом. Лицо его нельзя было назвать некрасивым и неприятным, оно было открыто и даже довольно весело, но на нем постоянно блуждала неуловимая тень тревоги и печали.
Лариса встретилась с братом на половине дорожки, они обнялись и поцеловались.
– Ты не ждала меня так скоро, Лара? – заговорил Висленев.
– То есть я ждала тебя, Жозеф, но не сегодня; я только сейчас получила твое письмо, что ты в Москве и едешь сюда с каким-то твоим товарищем.
– Да, с Гордановым.
– Он здесь с тобой? Лариса оглядела дорожку.
– Да, он здесь, то есть здесь в городе, мы вместе приехали, но он остановился в гостинице. Я сам не думал быть сюда так скоро, но случайные обстоятельства выгнали нас из Москвы раньше, чем мы собирались. Ты, однако, не будешь на меня сердиться, что я этак сюрпризом к тебе нагрянул?
– Помилуй, что ты!
– Ну да, а я, видишь ли, ввиду этой скоропостижности, расчел, что мы застанем тебя врасплох, и потому не пригласил Горданова остановиться у нас.
– Напрасно, я не бываю врасплох, и твоему гостю нашлось бы место.
– Ну, все равно; он не захотел ни стеснять нас, ни сам стесняться, да тем и лучше: у него дела с крестьянами… нужно будет принимать разных людей… Неудобно это!
– А по крестьянским делам самый влиятельный человек теперь здесь мой добрый знакомый…
– Кто?
– Подозеров, твой товарищ.
– А-а! Я было совсем потерял его из виду, а он здесь; вот что значит долго не переписываться.
Висленев чуть заметно поморщился и отер лоб платком.
– Подозеров кстати и теперь у меня, – продолжала Лариса. – Пойдем туда или сюда, – показала она сначала на дом, а потом на конец сада, где оставались гости.
– Да, – встрепенулся брат. – У тебя гости, мне это сказала девочка, я потому и не велел тебя звать, а пошел сюда сам. Я уже умылся в гостинице и на первый раз, кажется, настолько опрятен, что в качестве дорожного человека могу представиться твоим знакомым.
– О, да, конечно! тем более, что это и не гости, а мои друзья; тут Форовы.
Сегодня день рождения дяди.
– Ах, здесь бесценный Филетер Иваныч, – весело перебил Висленев. – А еще кто?
– Жена его и Alexandrine Синтянина.
– И она здесь?
Висленев вспыхнул на минуту и тотчас же весело проговорил:
– Вот еще интереснейшая встреча!
– Ты должен был знать, что ты ее здесь встретишь.
– Представь, что это-то у меня и из ума вон вышло. Да, впрочем» что же такое!
– Разумеется, ничего.
– Много немножко сразу: отставная дружба и изменившая любовь, но все равно! А еще кто такой здесь у тебя?
– Больше никого.
– Ну и прекрасно. Пойдем. Возьми вот только мой портфель: здесь деньги и бумаги, и потому я не хотел его там без себя оставить. Лариса приняла из рук девочки портфель, и они, взявшись с братом под руку, пошли к оставшимся гостям.
Здесь между тем хранилось мертвое молчание.
Феров, жена его, Подозеров и Синтянина, – все четверо теперь сидели рядом на скамейке и, за исключением майора, который снова читал, все, не сводя глаз, смотрели на встречу брата с сестрой. Катерина Астафьевна держала в своей руке стынущую руку генеральши и постоянно ее пожимала, Синтянина это чувствовала и раза два отвечала легким благодарным пожатием.
Брат и сестра Висленевы подходили. Катерина Астафьевна в это время взяла из рук мужа книгу, кинула ее в траву, а сама тихо шепнула на ухо Синтяниной: «Саша…»
– Ничего, – проговорила также шепотом Синтянина, – теперь все прошло.
Сделав над собою видимое усилие, она вызвала на лицо улыбку и весело воскликнула навстречу Висленеву:
– Здравствуйте, Иосаф Платонович!
Гость неспешно подошел, с достоинством снял свою шляпу и поклонился всем общим поклоном.
– Я вас первая приветствую и первая протягиваю вам руку, – проговорила Синтянина.
Форова почувствовала в эту минуту, что вместе с последним словом другая рука генеральши мгновенно согрелась.
Висленев, очевидно, не ждал такого приветствия; он ждал чего-нибудь совсем в другом роде: он ждал со стороны отступницы смущения, но ничего подобного не встретил. Конечно, он и теперь заметил в ней небольшую тревогу, которой Александра Ивановна совсем скрыть не могла, но эта тревога так смела, и Александра Ивановна, по-видимому, покушается взять над ним верх.
Висленев решил тотчас же отпарировать это покушение, но сделал неосторожность.
Едва намеревался он, подав Синтяниной руку, поразить ее холодностью взгляда, она посмотрела ему в упор и весело воскликнула:
– Однако как же вы быстро умели перемениться. Почти узнать нельзя! Висленеву это показалось даже смешно, и он решил не сердиться, а отшучиваться.
– Я думаю, я изменился, как и все, – отвечал он.
– Ну, нет, вы больше всех других, кого я давно не видала.
– Вам незаметно, а вы и сами тоже изменились и…
– Ну да, – быстро перебила его на полуслове генеральша, – конечно, года идут и для меня, но между тем меня еще до сей поры никто не звал старухой, вы разве первый будете так нелюбезны?
– Помилуй Бог! – отвечал, рассмеявшись, Висленев. – Я поражен, оставив здесь вас скромным ландышем и видя вас теперь на том же самом месте…
– Не скажете ли пышною лилией?
– Почти. Но вот кто совсем не изменяется, так это Филетер Иванович! – обратился Висленев к майору. – Здравствуйте, мой «грубый материалист»![12]
Они поцеловались.
– Ничего не переменился! Только нос разве немножко покраснел, – воскликнул снова, обозревая майора, Висленев.
– Нос красен оттого, что у меня насморк вечный, как Вечный жид, – отвечал Форов.
– А вам сегодня сколько стукнуло?
– Да пятьдесят два, девять месяцев.
– Девять месяцев? Ах, да, у вас ведь особый счет.
– Конечно, как следует.
– А дети у вас есть?
– Не знаю, но очень может быть, что и есть.
– И опять все врет, – заметила жена.
Висленев подал руку Катерине Астафьевне.
– Вас, тетушка, я думаю, можно и поцеловать?
– Если тебе, милый друг, не противно, сделай милость, поцелуемся. Висленев и Катерина Астафьевна три раза поцеловались.
– Вы переменились, но немного.
– Как видишь, все толстею.
Иосаф Платонович обернулся к Подозерову, протянул и ему руку, и приняв серьезную мину, посмотрел на него молча ласковым, снисходительным взглядом.
– Вы много изменились, – сказал Висленев, удерживая его руку в своей руке.
– Да, все стареем, – отвечал Подозеров.
– «Стареем»! Рано бы еще стареть-то!
– Ну нет, пожалуй, и пора.
– Вот и пора! чуть стукнет тридцать лет, как мы уж и считаем, что мы стареем. Вам ведь, я думаю, лет тридцать пять, не больше?
– Мне тридцать два.
– Изволите ли видеть, век какой! Вон у вас уже виски седые. А у меня будет к вам просьба.
– Очень рад служить.
– То есть еще и не своя, а приятеля моего, с которым я приехал, Павла Николаевича Горданова: с ним по лености его стряслось что-то такое вопиющее. Он черт знает что с собой наделал: он, знаете, пока шли все эти пертурбации, нигилистничанье и всякая штука, он за глаза надавал мужикам самые глупые согласия на поземельные разверстки, и так разверстался, что имение теперь гроша не стоит. Вы ведь, надеюсь, не принадлежите к числу тех, для которых лапоть всегда прав пред ботинком?
– Решительно не принадлежу.
– Вы за крупное землевладение?
– Ни за крупное, ни за дробное, а за законное, – отвечал Подозеров.
– Ну в таком случае вы наша опора! Вы позволите нам побывать у вас на днях?
– Сделайте милость, я дома каждое утро до одиннадцати часов.
– Впрочем… сестра! – обратился Висленев к Ларисе, удерживая в своей руке руку Подозерова, – теперь всего ведь семь часов, не позволишь ли попросить тебя велеть приготовить что-нибудь часам к одиннадцати?
– Охотно, брат, охотно.
В это время они прошли весь сад и стояли у террасы.
– Право, – продолжал Висленев, – что-нибудь такое, что Бог послал, что напомнило бы святой обычай старины.[13] Можно?
