Путешествия с тетушкой. Стамбульский экспресс - Грэм Грин

Я ответил ей и сообщил все новости, какие знал, хотя в это время я уже успел уйти в отставку и больше не был в центре саутвудской жизни. Я написал ей о матушке, о том, что здоровье ее сильно сдает, и еще писал о георгинах. У меня был сорт довольно мрачных темно-пурпурных георгинов под названием «Траур по королю Альберту», который так и не прижился. Я не очень об этом сожалел, так как не одобрял саму идею дать такое странное название цветку. Зато мой «Бен Гур» цвел вовсю.

Я не откликнулся на телефонный звонок, будучи уверен, что это ошибка, но, поскольку телефон продолжал звонить, я оставил георгины и пошел в дом.

Телефон стоял на бюро, где хранились счета и вся переписка, связанная со смертью матушки. Я никогда не получал такого количества писем с тех пор, как ушел с поста управляющего: письма от адвоката, письма от гробовщика и из Налогового управления, крематорские счета, врачебные счета, бланки государственной медицинской службы и даже несколько писем с соболезнованиями. Я вновь почувствовал себя почти деловым человеком.

Послышался голос тетушки:

— Почему ты так долго не отвечал?

— Возился в саду.

— Кстати, как твоя газонокосилка?

— Была мокрая, но, к счастью, все поправимо.

— Я хочу рассказать тебе потрясающую историю — ко мне после твоего ухода нагрянула полиция.

— Нагрянула полиция?

— Да, слушай внимательно. Они могут заявиться и к тебе тоже.

— Боже, с какой стати?

— Прах матери все еще у тебя?

— Конечно.

— Дело в том, что они захотят на него взглянуть. Они могут взять его на анализ.

— Но, тетя Августа, объясните мне толком, что же произошло?

— Я и пытаюсь это сделать, но ты без конца прерываешь меня ненужными восклицаниями. Произошло это в полночь. Мы с Вордсвортом уже легли. Хорошо, что на мне была моя самая нарядная ночная рубашка. Они позвонили снизу и сообщили в микрофон, что они из полиции и что у них имеется ордер на обыск моей квартиры. Я сразу же спросила, что их интересует. Знаешь, Генри, в первый момент мне пришло в голову, что это какая-то расистская акция. Сейчас столько законов одновременно и за и против расизма, что никому не под силу в них разобраться.

— А вы уверены, что это были полицейские?

— Я, конечно, попросила их предъявить ордер. Но кто знает, как он выглядит? Они с таким же успехом могли предъявить читательский билет в библиотеку Британского музея. Я их впустила, но только потому, что они были очень вежливы, а один из них, тот, что в форме, был высокий и красивый. Их почему-то поразил Вордсворт или, скорее всего, цвет его пижамы. Они спросили: «Это ваш муж, мэм?» На что я им ответила: «Нет, это Вордсворт». Мне показалось, что имя заинтересовало одного из них — молодого человека в форме, — и он потом все время исподтишка посматривал на Вордсворта, будто старался что-то припомнить.

— Что же они искали?

— К ним поступили сведения, как они сказали, что в доме хранятся наркотики.

— Тетя Августа, а вы не думаете, что Вордсворт?..

— Нет, не думаю. Они соскоблили пыль со швов у него в карманах, и тут стало ясно, зачем они пожаловали. Они спросили у него, что было в пакете из оберточной бумаги, который он передал человеку, слонявшемуся по улице. Бедняжка Вордсворт ответил, что не знает, но тут вклинилась я и сказала, что это прах моей сестры. Не пойму почему, но они тут же начали подозревать и меня тоже. Старший, который в штатском, сказал: «Мэм, оставьте этот легкомысленный тон. Как правило, он делу не помогает». Я ему ответила: «Может быть, мне изменяет чувство юмора, но я не вижу ничего легкомысленного в прахе моей покойной сестры». «Порошочек, мэм?» — спросил тот, что помоложе и, очевидно, посметливее — это ему показалось знакомым имя Вордсворта. «Если угодно, можно и так называть, — сказала я. — Серый порошок, человечий порошок», после чего они поглядели на меня, будто напали на след. «А кто этот человек, которому передали пакет?» — спросил тот, что в штатском. Я сказала, что это мой племянник, сын моей сестры. Я не считала нужным посвящать представителей лондонской полиции в ту давнюю историю, которую я тебе рассказала. Затем они попросили дать им твой адрес, и я дала. Тот, что посмекалистей, поинтересовался, для чего тебе нужен порошок. Он спросил: «Для личного употребления?» И я ему сказала, что ты собираешься поместить урну с прахом у себя в саду среди георгинов. Они самым тщательнейшим образом все обыскали, особенно комнату Вордсворта, и забрали с собой образчики всех его сигарет, а заодно и мои таблетки аспирина, которые лежали приготовленные на ночь на столике у кровати. Потом они очень вежливо пожелали мне спокойной ночи и удалились. Вордсворту пришлось спуститься, чтобы закрыть за ними дверь. Внизу смекалистый вдруг спросил у Вордсворта, какое у него второе имя. Вордсворт сказал «Захарий», и тот ушел с недоумевающим видом.

— Странная история, — сказал я.

— Они даже прочитали некоторые из моих писем и спросили, кто такой Абдул.

— А кто он?

— Человек, с которым меня связывает очень давнее знакомство. К счастью, сохранился конверт со штемпелем: «Тунис, февраль, 1924 год». Иначе они истолковали бы все как относящееся к настоящему моменту.

— Я вам сочувствую, тетя Августа. Представляю, какое это было ужасное испытание для вас.

— В некотором роде это было даже забавно. Но у меня почему-то появилось ощущение вины…

Раздался звонок в дверь. Я сказал:

— Подождите минуту, тетя Августа, не вешайте трубку.

Я пошел в столовую и, взглянув в окно, увидел полицейский шлем. Я вернулся к телефону.

— Ваши друзья уже здесь, — сказал я.

— Так быстро?

— Я позвоню, как только они уйдут.

Впервые в жизни я удостоился визита полиции. Их было двое. Один невысокий, средних лет, с простоватым добродушным лицом и сломанным носом. На голове у него была фетровая шляпа. Второй был красивый высокий молодой человек в полицейской форме.

— Вы мистер Пуллинг? — спросил детектив.

— Именно так.

— Вы не разрешите нам зайти на минуту?

— У вас есть ордер?

— Нет, что вы. До этого еще не дошло. Нам бы хотелось кое-что спросить у вас.

У меня вертелся на языке ответ о гестаповских приемах, но я решил, что разумнее промолчать. Я провел их в столовую, но сесть не предложил. Детектив показал мне удостоверение,