меня! Так что не удивляйся, Фредди, что я вся на нервах.
Фредди с изумлением вытаращился, уронив монокль.
— Ты что, серьезно?
— Ну конечно! А ты не нервничал бы на моем месте?
— Глядя на тебя, и не скажешь.
— А почему, думаешь, я столько болтаю? Набросилась на тебя бедного, ни в чем не повинного? Я же просто холодею от ужаса!
— По твоему виду ничего не заметно.
— Стараюсь быть стойким солдатиком. Так меня называл дядя Крис — с десяти лет, когда водил рвать зуб. «Будь как стойкий оловянный солдатик», — повторял он, и я держалась. — Джилл глянула на часы. — Но если они прямо сейчас не приедут, стойкость моя растает. Такое ожидание трудно вытерпеть. — Она пробежалась пальцами по клавишам. — А вдруг я и правда не понравлюсь матери Дерека? Видишь, Фредди, как ты меня напугал!
— Я не сказал, что не понравишься, только посоветовал быть чуточку осмотрительнее.
— Нет, не понравлюсь! Просто нутром чую. Вся моя храбрость куда-то подевалась… — Джилл в отчаянии тряхнула головой. — Какая пошлость! Я думала, такое бывает только в комических рассказах и песенках… Постой, ведь и правда была такая песенка! — Она расхохоталась. — Помнишь, Фредди? Я только начало припоминаю:
Привел меня Джонни к мамаше своей.
К мамаше своей.
К мамаше своей.
Настала пора познакомиться с ней.
Познакомиться с ней.
Она острым глазом меня оглядела,
На части разъяв платье, душу, и тело,
Устроила мне перекрестный допрос,
Кивнула, вздохнула и сморщила нос.
А следом раздался трагический стон:
«О бедный мой Джон!
О бедный мой Джон!»
Давай, Фредди, подпевай! Воспрянем духом, нам это требуется!
Привел меня Джонни к мамаше своей…
— К мамаше своей! — хрипло подтянул Фредди. Примечательно, что эта песенка была из его любимых и трижды с успехом исполнялась им на деревенских праздниках в Вустершире. Льстя себе мыслью, что может спеть ее не хуже прочих, он принялся издавать хриплые рулады, которые искренне считал тем, что в музыкальных кругах именуется «вторым голосом». — К мама-а-аше своей! — повторил он, изображая ужас и отвращение.
Настала пора познакомиться с ней.
Познако-о-омиться с ней!
Она острым глазом меня оглядела,
На части разъяв платье, душу, и тело,
— Ох, ох, ох!
Устроила мне перекрестный допрос…
Откинув голову, Джилл заливалась во все горло. Чрезвычайная уместность песенки и впрямь поднимала дух, делая все опасения нелепыми и обращая в фарс надвигавшуюся трагедию, столь измотавшую нервы.
Кивнула, вздохнула и сморщила нос.
А следом раздался трагический стон:
«О бедный мой Джон!»
— Джилл, — перебил голос с порога гостиной, — я хочу познакомить тебя со своей матерью!
— О бе-е-едный мой Джон! — проблеял злополучный Фредди, не успев остановиться.
— Обед подан! — провозгласил возникший в дверях Баркер, вторгаясь в наступившую мертвую тишину.
Глава 2. Премьера в театре «Лестер»
1
Проводив компанию театралов, Баркер аккуратно запер за ними дверь. Он всегда тонко чувствовал настроение хозяев, и натянутая атмосфера за обедом пошатнула его душевное равновесие. То ли дело шумные разговоры и общее веселье!
— Эллен! — окликнул Баркер, направляясь по коридору в опустевшую столовую. — Эллен!
Миссис Баркер появилась из кухни, вытирая руки. Работа ее на сегодня закончилась, как и у мужа. Вскоре явится приходящая прислуга, перемоет посуду, а свободный вечер можно посвятить семейному общению. За минувший день миссис Баркер неплохо услужила гостям, и теперь хотела спокойно поболтать с мужем за стаканчиком хозяйского портвейна.
— Что, уже ушли, Гораций? — спросила она, усаживаясь за стол.
Баркер выбрал из хозяйской шкатулки сигару, похрустел ею возле уха, затем понюхал, отрезал кончик и закурил. Налил жене бокал вина из графинчика, а себе смешал виски с содовой.
— Счастливые деньки? — хмыкнул он. — Ушли, ушли.
— Так я и не повидала ее милость! — пожаловалась миссис Баркер.
— Мало что потеряла, поверь! Жуткая особа — лютый зверь, да и только. «Мила, добра и прочее» — уж точно не про нее. По мне, так уж лучше бы ты, Эллен, подавала им вместо меня, а я на кухне возился подальше отсюда. Что за радость, когда в воздухе грозой пахнет! Не завидую я им, пускай твои волованы и сущее наслаждение. «Лучше блюдо зелени и при нем любовь, нежели откормленный бык и при нем ненависть», — процитировал супруг Библию, забрасывая в рот грецкий орех.
— Да неужто поругались?
Баркер сердито покачал головой.
— Такие не ругаются, Эллен, только молчат да таращатся.
— А как поладили ее милость с мисс Маринер?
Он криво усмехнулся.
— Видала когда-нибудь, как незнакомые собаки друг на дружку поглядывают — опасливо так? Один в один! Нет, мисс Маринер, само собой, любезничала, всякие приятности говорила. Она правильная, наша принцесса. Не ее вина, что обед, ради которого ты костьми легла, больше смахивал на вечеринку в морге. Она уж как старалась… да что поделаешь, когда сэр Дерек закусил губу и молчит, а его мамаша строит из себя эскимо на палочке! А что до нашего хозяина… ты б только на него глянула, Эллен! Знаешь, мне порой не по себе — все ли у него в порядке с головой? Сигары выбирать умеет, и его портвейн, ты говоришь, хорош — сам-то я к нему не притрагиваюсь, — но иногда так и кажется: тронулся наш хозяин, да и все! Весь обед смотрел на тарелку так, будто еда кусается, да еще и подскакивал при каждом моем слове! Я-то чем виноват? — сердито фыркнул Баркер. — Или мне сигналить, что сейчас, мол, спрошу, хереса налить или рейнвейна? Не в колокольчик же звонить или в горн трубить. Мое дело тихонько подойти и шепнуть сзади на ухо — и нечего подскакивать и толкать меня под руку! Вон, хорошее вино пролил. Видишь пятно на скатерти рядом с тобой? Хоть убей, не пойму, почему бы людям такого высокого полета не вести себя разумно, как вот мы с тобой? Помнишь, когда мы еще только встречались, я привел тебя на чай к своей матушке? Как славно мы посидели в тот вечер! Красота и благолепие, истинный пир любви!
— С твоей матушкой мы сразу поладили, Гораций, — тихо ответила миссис Баркер, — в том вся и разница.
— Ну, мисс Маринер понравилась бы любой здравомыслящей матушке… Нет, ты не поверишь, Эллен, как меня сегодня тянуло пролить соус на голову этому ископаемому чучелу! Весь обед просидела нахохлившись, будто старая орлица.
