Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 7. Статьи, очерки, юморески

Если какая-нибудь женщина хочет стать самой красивой в обществе, то это тщеславная кокетка; если же она хочет быть просто красивой, то ею движет стремление, классическое по своей общепринятости и вполне угодное богам. Если кто-либо собирается написать самый лучший чешский роман, он вступает на путь весьма неприглядной конкуренции с не менее, чем ста пятьюдесятью самыми лучшими чешскими романами; если же он просто собирается написать хороший роман, его честолюбие оправдано и почетно. Когда Лейбниц утверждал, будто мы живем в лучшем из миров, он оказывал этим всевышнему чрезвычайно сомнительную услугу; было бы куда полезнее, если бы он привел доказательство (разумеется, невозможное) того, что наш мир просто хорош. Всего только хорош. Ах, воистину мы изобрели превосходные степени главным образом для того, чтобы с помощью этой увертки избавить себя от нелегкой обязанности разбираться, действительно ли хорошо, величественно и красиво то, что нас окружает; мы прибегаем к превосходной степени не потому, что склонны к преувеличениям, а потому, что у нас не хватает смелости пользоваться положительной.

Ни одно явление так удручающе не доказывает, что традиции нами утрачены, как наш традиционализм. Наш (литературный) язык изобилует, например, аграрными метафорами: мы, как крестьяне, говорим о «почве» и, как лесничие, — о «корнях», свои журналы мы называем не иначе, как «Земля», «Новь», «Цветенье», «Колосья», «Жатва», «Урожай» и так далее, отдавая, очевидно, дань самой неутолимой тоске по традиционной почве и деревенскому прошлому нашего народа. Между тем у народа нашего была совершенно иная традиция. Если требовалось, к примеру, окрестить корчму, он называл ее не «У трех золотых колосьев», а «У трех мавров», не «Липой», а «Синим единорогом», не «У родного надела», а «У императора трапезундского» или еще как-нибудь в том же роде, ибо народ наш был склонен к экзотике, к мечтам о приключениях и очарован всем необычным. Следовательно, наши названия доказывают или то, что мы отдалились от экзотического духа своих предков, или что «почва», «колосья» и тому подобное звучит для нас столь же экзотически, как для наших предков «синий единорог» или «император трапезундский». Весьма возможно, что, если бы нашим почтенным предкам пришлось основывать журналы, они давали бы им скорее названия вроде таких, как «Страусово перо» или «Золотой дельфин», а не сочиняли бы невесть что по нашему традиционному образцу. Спрашивается далее: что традиционней — писать роман о родной земле или об Александре Македонском, у коего «сердце было пребольшое, сам же был дитя душою».

Но я пишу все это не потому, что собираюсь основать журнал «Страусово перо» или писать роман об Александре Македонском, а потому чрезвычайно высоко ценю традицию, настолько высоко, что постарался бы ничего из нее не утратить и удержать все, что того заслуживает: не только Штитного[231], писавшего о делах святых, но и пана Гаранта[232], который отправился взглянуть на Святую землю и многое там испытал; не только Либуше[233], но и Мелузину, не только родную почву, но также старую фантазию, страстность и веселость духа, строгость нравов и любовь к приключениям, святость и безбожие. Чем богаче, непринужденней и разнообразней будет наша жизнь, тем больше добрых, крепких традиций мы сможем использовать, прочувствовать и завершить.

Французские традиционалисты ссылаются на французский дух, русские — на русский мистицизм, английские — на английского Шекспира, чешские — на чешскую почву. Пора бы понять что в международной конкуренции национальных традиций этого несколько маловато.

Фразу обычно определяют как устойчивое словосочетание. Но если кто-нибудь произнесет при встрече с нами устойчивое словосочетание типа «добрый вечер», мы из-за этого не назовем говорящего фразером. Масса выражений, которые мы употребляем в обыденной жизни, представляют собой словосочетания абсолютно устойчивые. Миллионы раз уже было произнесено «у меня болит голова» или «как быстро летит время», и все-таки это не фразы. Язык народа состоит большей частью из словосочетаний весьма устойчивых. Но, несмотря на это, народ, как правило, не объясняется фразами, во всяком случае, в своей среде и о вещах, которые ему хорошо знакомы. Для того чтобы устойчивое словосочетание стало фразой, в нем должно быть нечто фальшивое, нечто лживое и преувеличенное. Фразы всегда немного лгут. Фраза — не устойчивое словосочетание, а устойчивое вранье. Фраза — это ставшая привычной механически повторяемая неискренность.

По логике вещей фраза занимает особое место среди всех суждений и высказываний. Прежде всего она рассчитана на то, что ее не будут воспринимать буквально. Если наш народ изнывает под бременем налогов, то это вовсе не означает, что мы можем услышать на улицах вопли, стенания и рыдания налогоплательщиков. Поскольку фраза выдается за речение более или менее образное, она заранее получает алиби в отношении достоверности и не подлежит контролю по части соответствия фактам. Но, с другой стороны, поскольку каждая настоящая фраза избита, банальна и гипертрофирована, ее нельзя считать категорией эстетической, прекрасной фикцией, порождением чистой фантазии. Таким образом, фраза является не зеркалом действительности, но воплощением образности. Она нереальна и при этом лишена фантазии. Она не исходит ни из действительности, ни из духа, но имитирует то и другое пустыми словесами.

Фраза, как словесный механизм, как готовое клише, как более или менее эффектное преувеличение, как словесное украшательство, не имеет, разумеется, ничего общего с поиском, аналитическим формулированием и передачей опыта и знаний. Но хуже всего то, что она не является и сознательной, преднамеренной ложью. Фразу нельзя опровергнуть, как ошибку или неправду. Она вне правды и вне лжи. Ни один логический подвох, ни одна бессмыслица не развращают человеческое мышление так, как фраза. Фразера нельзя переубедить, потому что он лжет бессознательно, сам обманываясь словами и принимая говоримое за сущее. Если человек читает или слышит сотни раз, что наш враг извечный или что современный мир прогнивший, то это уже не нуждается в доказательствах, так же, как не нуждается в доказательствах, что мост Палацкого есть мост Палацкого. Определенное соединение слов просто-напросто становится привычкой, благодаря чему становится и убеждением.

Вообще фраза в духовном хозяйстве играет роль заменителя. Она — заменитель образования, мышления, взглядов, интересов, чувств, знаний, убеждений, веры. Это — коренная фальсификация всех духовных ценностей. В отличие от пищевых эрзацев, производство фраз — деятельность дозволенная и даже пользующаяся уважением. Сплошь и рядом фразам обучают в учебных заведениях, фразу культивируют на политических собраниях, а с тех пор как изобрели книгопечатание и ротационную машину, фраза стала предметом массового производства.

Фразу упрекают в том, что она портит язык и слог. Хотя это и верно, но воздействие ее разрушительной силы гораздо шире. Фраза стирает грань между правдой и ложью. Если б не было фраз, не было бы и демагогии, не было бы публичного вранья и не так легко было бы делать политику, которая начинается риторикой, а кончается истреблением народов.

1933

Уже древние римляне… Мы дискутируем о преимуществах классического образования. Отлично. Дискутировать можно о чем угодно, в том числе и о вещах, которые дискуссионными не являются. Нет ничего более бесспорного, чем преимущества классического образования; по крайней мере, оно в любом случае дает возможность сказать: «Уже древние римляне… делали то-то и то-то».

Недавно мы прочитали в газете (уж не в «Лидовых» ли «новинах»?), что «уже древние римляне варили пиво», которое называлось cerevisia; пожалуй, через полгода нам сообщат сенсационную весть о том, что уже древние римляне пили пиво. Идет лекция о разведении кроликов. Получивший классическое образование оратор в своем получасовом экскурсе заверит вас в том, что «уже древние римляне занимались разведением кроликов». Вас донимает мозоль? «Уже древние римляне мучились из-за мозолей». Простите, вы сейчас в стесненных обстоятельствах? «Уже древние римляне делали долги». У вас икота? «Уже древние римляне икали». Вам хочется закурить, но нет под рукой сигарет? «Уже древние римляне курили…» Хватит, хватит примеров. Я не хочу вам наскучить. Что? «Уже древние римляне изнывали от скуки».