Анджелика молчала, погрузившись в свои мысли. Они спустились на мол, где медленно прогуливались парочки, а иногда и целые группы весело разговаривавшей, шутившей, перекликавшейся молодежи. За «Морскими чарами» начинался порт. Отсюда виднелось здание Морского вокзала, за ним мачты, столбами поднимавшийся в небо дым и высокая, как дом, корма грузового парохода, водоизмещением в десять тысяч тонн, стоявшего у пристани против Морского вокзала. Спиру без умолку болтал, упиваясь собственным красноречием, воскрешавшим его воспоминания о шикарных господах и, особенно, о шикарных, богатых, беззаботных женщинах, которых он встречал в больших портовых городах, да и вообще о всем том, что всегда его притягивало и прельщало, заставив его потратить лучшие годы на периферии того блестящего мира, который теперь, когда он о нем рассказывал, представлялся ему выдуманным, ирреальным, обманчивым, как сон, как ежеминутно готовый исчезнуть мираж. Настоящий, реальный мир был здесь, вокруг него: бетонная пристань; сердитое море, безжалостно колотившее волнорез; дымившие в порту грузовые пароходы; равнодушные юноши с засученными рукавами, пившие пиво за соседними столиками…
То, о чем он рассказывал Анджелике, было так далеко… Да и существует ли еще все это на самом деле? Не померли ли все эти шикарные господа и дамы, как дядюшка господина Зарифу в Пирее? Держится ли еще на своих очень тонких и непрочных ходулях весь этот призрачный мир роскоши и наслаждений? Одного толчка, одного порыва ветра достаточно, чтобы он рухнул, рассыпался на мелкие обломки, бесследно исчез. «Сколько еще времени это может продлиться там? — с тревогой спрашивал себя Спиру Василиу. — Хоть бы хватило на мой век!..»
Он взял Анджелику за руку и крепко ее стиснул.
— Ты любишь меня, Анджелика? — прошептал он, наклоняясь к девушке.
Она отдернула руку и, не отвечая, продолжала есть мороженое. Спиру наклонился еще ниже:
— Знаешь что? Давай поженимся. Чего еще ждать? Нет никакого смысла откладывать… Я с завтрашнего дня займусь подготовкой бумаг. Хочешь?
Анджелика стала вдруг очень серьезной и положила свою ложечку на стол.
— Ты мне позволишь завтра же начать формальности? — повторил Спиру, блаженно улыбаясь.
— Ни в коем случае! — сказала Анджелика с такой решительностью, что сама, спохватившись, заставила себя прибавить:
— Подождем еще… может быть, дня через два, через три…
Спиру позеленел. Две девицы, сидевшие несколько поодаль от них с воспитанниками Морской офицерской школы, шепнули что-то своим кавалерам. Те оглянулись и засмеялись, а потом начали очень оживленно о чем-то разговаривать с девицами, то и дело поглядывая на Спиру с Анджеликой и покатываясь со смеху. Спиру был так расстроен, что ничего этого не замечал, да и в другое время вряд ли обратил бы внимание на молодежь, но Анджелика побледнела и даже изменилась в лице.
— Плати и пойдем, — проговорила она чуть слышно, — скорее!
В ее глазах стояли слезы. Не дожидаясь, пока он расплатится, она встала и пошла между столиками к выходу, сопровождаемая восхищенными взглядами пивших пиво моряков. Спиру пришлось долго ждать официанта. Наконец расплатившись, он бросился бегом за Анджеликой и едва догнал ее под соснами — уже над Казино. Она, очевидно, торопилась домой. Он взял ее под руку и почувствовал упругость молодого тела и нежную, прохладную кожу.
— Что случилось, Анджелика? — спросил он, запыхавшись, потому что ему пришлось бегом подниматься по лестнице, а годы были уже не те. — Что с тобой, дорогая?
— Ах, оставь меня в покое! — крикнула Анджелика, вырываясь. — Пусти же, наконец!
Она повернулась к нему спиной и быстро зашагала дальше. Спиру бежал за ней, бормоча что-то испуганным, умоляющим голосом. Прохожие оглядывались на них. Анджелика упрямо шла вперед, покусывая губы, и остановилась только дойдя до дому:
— Оставь меня в покое, слышишь! Мне наскучили все твои сказки. Ты меня ими не приворожишь! — отрезала она и побежала к себе наверх.
Было слышно, как хлопнула дверь и как в замке щелкнул ключ. Спиру уходил в величайшем смятении, ломая себе руки от отчаяния. «Чем я ее рассердил? Почему такая перемена? — недоумевал он. — Что мне теперь делать? Боже мой, боже мой, что мне делать!»
Он остановился, озираясь по сторонам. Куда идти? Домой? Но он чувствовал, что, запершись в четырех стенах, в его состоянии немудрено сойти с ума или покончить с собой, размозжив себе голову. Тогда, по крайней мере, все будет кончено. «Что говорила Анджелика? — вспоминал он. — Может быть, дня через два, через три… Но разве так говорят влюбленные девушки?» Когда-то, давным-давно, когда Спиру был маленьким и ему случалось быть больным, к нему приходила мать и заставляла глотать горькую микстуру. «Подожди немножко, мама, — упрашивал он, — я приму, только не сейчас, пожалуйста, не сейчас…» Сомнений быть не могло: Анджелика его не любит, иначе она бы так не говорила. «А может быть, тут другое?» — мелькнуло у него в голове, и сразу, несмотря ни на что, снова появилась надежда — безумная, проклятая, упрямая надежда. «Может быть, ей просто надоело жить в мечте? Ведь она так и сказала: «Мне наскучили все твои сказки. Ты меня ими не приворожишь!» Это могло означать, что сна материально заинтересована, думает о деньгах, о замужестве с богатым человеком… Он, Спиру Василиу, еще может разбогатеть, лишь бы осуществились планы, которыми он прельщает Зарифу, но в которые сам плохо верит. Да, будь он при деньгах, при больших деньгах, Анджелика вышла бы за него, не задумываясь. По расчету, без любви, но вышла бы». Спиру теперь дошел до того, что был готов на все, лишь бы овладеть Анджеликой: «Нужно во что бы то ни стало разбогатеть — но вот вопрос: как? Время не терпит, нужно торопиться, а то около нее, по словам Зарифу, уже увиваются какие-то молодые люди…» От мысли, что Анджелика могла достаться другому, у Спиру Василиу сжимались кулаки, мутилось в голове. Красный, с безумно блуждающим взором, с вздувшимися на висках венами, вошел он к Панайтаки, решив напиться, чтобы забыть свое горе.
Ни на кого не глядя и ничего не видя, он уселся за столик, положил на него локти и, сжав голову ладонями, уставился сумасшедшими глазами в грязную скатерть.
Хозяин поставил перед ним заказанную порцию — четверть литра цуйки, — и Спиру проглотил ее одним духом, но, ничего не почувствовав, понял, что в этот вечер ему не удастся напиться. Он был слишком возбужден, слишком близок к чему-то, чего сам еще не сознавал. Алкоголь в этом состоянии мог только прояснить его мысли, открыть ему глаза на окружающее. Первым, кого он увидел, подняв голову, был Прикоп Данилов. Между ними, был незанятый столик. Прикоп сидел лицом к Спиру, хмурый, с неподвижными, словно окаменевшими чертами, крепко стиснув зубы. Перед ним, немного сбоку, стояла бутылка с зеленоватой жидкостью. Он находился, казалось, в глубоком раздумье, но не отвернулся, когда их взгляды встретились, из чего можно было заключить, что Данилов в эту минуту не особенно дорожит одиночеством.
— Что с тобой, а? — хрипло спросил Спиру.
— Да вот пью, так же как и вы. Воспользовался сейнером и съехал на берег, а к вечеру должен быть обратно на пароходе.
— Один?
— Один.
— Бери бутылку и пересаживайся сюда, — коротко приказал Спиру. — Как твои дела?
Прикоп пожал плечами:
— Плохо.
— Выгнали из партии?
Прикоп, не отвечая, играл подобранным со стола огрызком хлеба, пока не размял его пальцами:
— Мерзавцы, негодяи! — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Сукины дети, мать их…
И прибавил длинное, отвратительное ругательство.
— Я перед вами не таюсь, — продолжал он со смехом, — потому что вам на своей службе тоже не усидеть, да и еще кое-кто вылетит. Опять же мы друг с другом знакомы… давненько даже.
— С «Арабеллы».
— Да, с «Арабеллы».
— А неплохо было на «Арабелле», — сказал Спиру со злобной усмешкой, похожей на волчий оскал. — Совсем неплохо!
Прикоп вздохнул.
— Слушай, Прикоп, — неожиданно страстно заговорил Спиру. — Мы с тобой были дураки, форменные дураки. В рожу нам за это нужно было плюнуть и того мало! Жили со дня на день, от одного барыша до другого. Когда деньги кончались, мы опять что-нибудь выдумывали и опять сидели и пьянствовали до следующего случая… Идиоты! Я, брат, знаю рулевых, как ты, у которых теперь собственные дома, имущество, капитал…
— Где? — спросил Прикоп.
— Черт их знает… в Барселоне.
— Эти возили женщин… торговали живым товаром, — спокойно подтвердил Прикоп.
— Неважно, чем они занимались. Важно то, что они скопили себе капитал и теперь живут припеваючи. Ты, если бы представилась возможность, погнушался бы делать то же, что они?
Прикоп пожал плечами:
— Ничем бы я не погнушался. Я за деньги в басурманскую веру перейти готов, на голове ходить готов…
