«Вы слышите их? Это бедлам, друзья. Настоящий бедлам. Сколько волнения! Из всех премьер, какие я видел, эта - самая… самая… бесподобная, друзья! Сдержит ли их полиция? Сможет ли сдержать? Кажется мне - нет, друзья…»
Ворвался еще отряд полиции. Сержант умолял репортера стать подальше, чтобы публика его не слышала. Полицейские ринулись на толпу. Она позволяла теснить и пихать себя по привычке - и потому, что не имела перед собой цели. Она терпела полицию, как терпит мальчика слон, позволяющий погонять себя легкой палочкой.
Людей хулиганского вида Тоду попадалось очень мало; рабочих не было совсем. Толпу составляли небогатые обыватели, и каждый второй был из его факельщиков.
Уже у самого края толпа, всколыхнувшись, закрыла проход, и Тоду пришлось пробиваться. Кто-то сшиб с него шляпу, а когда он нагнулся за ней, кто-то дал ему пинка. Он сердито обернулся и увидел, что окружен людьми, которые над ним смеются. У него хватило ума засмеяться вместе с ними. Толпа сразу сделалась благосклонной. Тучная женщина хлопнула его по спине, а мужчина подал ему шляпу, перед этим аккуратно обтерев ее рукавом. Другой мужчина крикнул, чтобы ему дали пройти.
Проталкиваясь и протискиваясь и все время стараясь делать вид, будто это доставляет ему удовольствие, Тод выбрался наконец на волю. Приведя в порядок одежду, он подошел к автомобильной стоянке и сел на низкую подпорную стенку, охватывавшую ее спереди.
Прибывали все новые и новые группы зевак, целыми семьями. Он заметил, как они преображаются, влившись в толпу. Пока они были сами по себе, они выглядели робкими, чуть ли не боязливыми; но, став частью толпы, они становились наглыми и задиристыми. Счесть их безобидными ротозеями было бы ошибкой. Они были ожесточены и свирепы - особенно люди средних лет и пожилые, - и сделали их такими скука и разочарование.
Всю жизнь они маялись на какой-нибудь нудной, утомительной работе - за прилавками, конторскими столами, в поле, у разных отупляющих машин, - откладывая по грошу и мечтая о дне, когда накопленное купит им досуг. И вот этот день настает. У них - постоянный доход, десять-пятнадцать долларов в неделю. Куда еще поехать, как не в Калифорнию - апельсиновый, солнечный край?
Прибыв сюда, они обнаруживают, что одного солнца - мало. Апельсины надоедают - и даже груши авокадо и плоды страстоцвета. Ничего не происходит. Неизвестно, куда девать время. Для досуга они не оснащены духовно, для наслаждений - денежно и физически. Неужели они надрывались всю жизнь ради какого-то убого пикника?
А что еще тут есть? Они смотрят на прибой в Венеции. Там, где они жили, наверное, не было океана, но если ты видел одну волну, ты видел их все. То же - и с самолетами в Глендейле. Хоть бы самолет когда разбился и пассажиры погибли в «бушующем пламени», как пишут газеты. Но не разбиваются самолеты.
Скука - все ужаснее и ужаснее. Они догадываются, что их надули, и пылают негодованием. Каждый божий день они читают газеты и ходят на кинофильмы. И те и другие потчуют их судами Линча, убийствами, половыми преступлениями, взрывами, крушениями, любовными гнездышками, чудесами, пожарами, революциями, войнами. От такого обилия разносолов они сделались пресыщенными. Солнце? Шутка. Апельсины пресны их утомленным вкусовым бугоркам. Нет на свете силы, которая могла бы поднять их дряблые души и тела. Их обманули и предали. Они корпели и копили зазря.
Тод встал. За десять минут, что он сидел на стенке, толпа выросла на десять метров, и если он будет тут прохлаждаться, ему, чего доброго, отрежут дорогу. Он прошел на другую сторону улицы и направился обратно.
Он раздумывал, что ему делать, если не удастся разбудить Гомера, как вдруг увидел его голову, плывущую над толпой. Тод кинулся к нему. Судя по его виду, с ним определенно что-то было не так.
Походкой он больше, чем когда-либо, напоминал неотлажен- ный робот, а лицо его было сведено застывшей механической улыбкой. Брюки он надел на ночную рубаху - кусок ее высовывался из расстегнутой ширинки. В руках у него было по чемодану. При каждом шаге его шатало из стороны в сторону, и чемоданами он пользовался как противовесами.
Тод остановился прямо перед ним, загородив дорогу.
- Куда вы?
- В Уэйнвилл, - ответил он, челюстью производя работу, несоизмеримую с этими двумя словами.
- Прекрасно. Но вы не дойдете пешком отсюда до вокзала. Он в Лос-Анджелесе.
Гомер попытался обойти его, но Тод схватил его за руку.
- Мы возьмем такси. Я поеду с вами.
Из-за премьеры движение направили в обход квартала. Он объяснил это Гомеру и попытался отвести его за угол.
- Пошли, на соседней улице наверняка поймаем машину.
Тод хотел усадить его в такси и сказать шоферу, чтобы он вез их
в ближайшую больницу. Но как он ни уговаривал и ни дергал Гомера, тот не сворачивал. Люди останавливались и смотрели на них, другие с любопытством оглядывались. Тод решил оставить его и пойти за такси.
- Сейчас вернусь, - сказал он.
Ни по глазам, ни по лицу нельзя было понять, слышал ли его Гомер, - они не выражали ничего, даже раздражения. На углу Тод обернулся и увидел, что Гомер, двигаясь как слепой, пересекает улицу. Визжали тормоза, дважды его чуть не переехали, но он не ускорял шагов и не сворачивал. Он двигался точно по диагонали. Достигнув обочины, он попытался взойти на тротуар как раз там, где толпа была особенно плотной, и его с силой отбросили. Он сделал еще попытку, но на этот раз его схватил за шиворот полицейский и стал толкать к хвосту очереди. Когда полицейские его отпустил, он продолжал шагать как ни в чем не бывало.
Тод хотел догнать его, но не мог пересечь улицу, пока не переключился светофор. Когда он перешел на другую сторону, Гомер сидел на скамейке, в пятнадцати-двадцати метрах от края толпы.
Тод обнял его за плечо и предложил пройти еще несколько кварталов. Гомер не ответил, и он взялся за чемодан. Гомер не отпускал ручку.
- Я поднесу, - сказал Тод, легонько дергая за ручку.
- Вор!
Прежде чем Гомер успел повторить свой выкрик, Тод отскочил в сторону. Было бы чрезвычайно неловко, если бы Гомер крикнул «вор» поблизости от полицейского. Ему пришла в голову мысль позвонить в «скорую помощь». Но опять-таки - уверен ли он, что Гомер сумасшедший? Он тихо сидит на скамейке, ни к кому не пристает.
Тод решил подождать, а потом еще раз попытаться посадить его в такси. Толпа непрерывно прибывала; но скамейку она захлестнет через полчаса, не раньше. До тех пор он найдет какой-нибудь выход. Он немного отошел и стал спиной к витрине, чтобы следить за Гомером, не привлекая внимания.
Метрах в трех от скамейки Гомера рос большой эвкалипт, а за ним стоял мальчик. Тод увидел, как он осторожно выглянул из-за ствола, потом отдернул голову. Через минуту маневр повторился. Сначала Тод подумал, что мальчик играет в прятки, потом увидел в руке у него бечевку, тянувшуюся к старому кошельку, который лежал перед скамейкой Гомера. Время от времени мальчик дергал бечевку и кошелек подпрыгивал, словно ленивая жаба. Его драная подкладка высовывалась из железного рта, как лохматый язык, и над ним кружили нерешительные мухи.
Тоду эта игра была знакома. Он сам играл в нее, когда был маленьким. Если Гомер потянется за кошельком, думая, что там деньги, мальчик отдернет его, визжа от радости.
Тод подошел к дереву и с удивлением обнаружил, что это - Милон Лумис, сосед Гомера. Тод хотел прогнать его, но он юркнул за дерево и показал ему нос. Тод сдался и занял прежнюю позицию. Стоило ему отойти, как Милон снова занялся кошельком. Гомер не обращал на ребенка ни малейшего внимания, и Тод решил не вмешиваться.
Миссис Лумис, наверное, где-нибудь в толпе, подумал он. Сегодня вечером, когда она отыщет Милона, она его выпорет. Он разорвал карман пиджака, а воротник рубашки измазал чем-то жирным.
У Милона был отвратительный характер. Полное равнодушие Гомера к нему и к его кошельку привело его в неистовство. Он перестал дергать кошелек за бечевку и на цыпочках приблизился к скамейке, корча страшные рожи, но карауля малейшее движение Гомера. Он остановился метрах в полутора и высунул язык. Гомер не замечал его. Он сделал еще шаг и произвел целый ряд оскорбительных телодвижений.
Если бы Тод знал, что в руке у мальчика камень, он бы вмешался. Но он был уверен, что Гомер не причинит ребенку вреда, и выжидал, надеясь, что приставания Милона вынудят его тронуться дальше. Когда Милон замахнулся, было уже поздно. Камень попал Гомеру в лицо. Мальчик бросился бежать, но споткнулся и упал. Прежде чем он успел подняться, Гомер вскочил ему на спину обеими ногами, потом подпрыгнул еще раз.
Тод завопил, чтобы он слез, и попытался его сдернуть. Он отпихнул Тода и продолжал работать каблуками. Тод изо всех сил ударил его в живот, потом в лицо. Гомер, не замечая ударов, топтал мальчика. Тод бил и бил его, потом обхватил руками и попробовал стащить. Гомер не шелохнулся. Он был как каменная колонна.
