Через мгновение Тода оторвало от Гомера, и удар по затылку развернул его и бросил на колени. Толпа перед театром хлынула. Вокруг него месили ступни, мелькали колени. Он поднялся, вцепившись в чей-то пиджак, и отдался движению толпы, которая по плавной дуге стремительно понесла его назад. Он увидел на миг Гомера, взметнувшегося над маской голов, на фоне неба, с разинутым ртом - словно он хотел закричать, но не смог. Поднялась рука и, схватив его за отвисшую челюсть, рванула вперед и вниз.
Новый головокружительный бросок толпы. Тод закрыл глаза, изо всех сил стараясь удержаться вертикально. Его швыряло в перекрестном прибое спин и плеч, волокло то в одну сторону, то в другую. Он пихал и колотил людей вокруг, пытаясь повернуться лицом туда, куда шел. Когда его тащило спиной вперед, его охватывал ужас.
Ориентируясь на эвкалипт, Тод стал продвигаться туда боковым проскальзыванием в потоке, упорно отбиваясь, когда его уносило от дерева, и ловя стремнину, когда она приближала его к цели. Он был уже в нескольких шагах от дерева, как вдруг мощный рывок бросил его далеко прочь. Несколько секунд он отчаянно барахтался, потом затих, отдавшись на волю потока. Он был на острие мчавшегося клина, когда тот врезался в лаву, двигавшуюся навстречу. Столкновение развернуло его кругом. Две силы перемалывали друг друга, вертя и вертя его, как зерно между жерновами. Это продолжалось до тех пор, пока встречная масса не поглотила его. Давление продолжало увеличиваться, и он думал, что вот-вот рухнет. Его медленно выжимало наверх. Хотя подъем обещал облегчение его трещавшим ребрам, он бился, чтобы удержаться на земле. Потерять ее из-под ног было еще страшнее, чем двигаться спиной вперед.
Снова произошел бросок, на этот раз более короткий, и он очутился в мертвой зоне, где давление было меньше и равномернее. Он начал ощущать страшную боль в левой ноге, над самой щиколоткой, и попытался переместить ее в более удобное положение. Туловище было зажато намертво, но ему удалось повернуть голову. Спиной к его плечу был притиснут костлявый парнишка в фуражке телеграфиста. Боль в голени все усиливалась и волнами разливалась по ноге до самого паха. Наконец ему удалось вытащить левую руку и схватить парнишку сзади пальцами за шею. Он скрутил ее изо всех сил. Парнишка начал выпрыгивать из своей одежды. Распрямляя руку, Тод оттолкнул от себя его затылок, после чего смог повернуться на четверть оборота и высвободить ногу. Боль не утихла.
Толпу снова понесло, и снова его вогнало в мертвую зону. Теперь он стоял лицом к лицу с молоденькой девушкой, плакавшей навзрыд. Ее цветастое шелковое платье было разорвано спереди, и крохотный лифчик свисал на одной бретельке. Отжимаясь назад, он пытался дать ей побольше места, но стоило ему отодвинуться, как ее опять притискивало к нему. Время от времени она вся дергалась, и Тод опасался, что у нее начнется припадок. Ее бедро было у него между ногами. Он пытался освободиться от нее, но она не отставала, двигаясь вместе с ним и напирая на него.
Она повернула голову и сказал кому-то позади:
- Перестаньте, перестаньте.
Он увидел, в чем дело. Ее хватал старик в панаме и роговых очках. Одна его рука была у нее под платьем, и он кусал ее за шею.
Тод, откинувшись всем телом, высвободил правую руку, протянул над девушкой и ударил кулаком старика по темени. Ударить сильно он не мог, но все же сбил с него очки и шляпу. Старик хотел уткнуться лицом в плечо девушки, но Тод поймал его за ухо и рванул. Их снова потащило. Тод не выпускал уха сколько мог, надеясь, что оно останется у него в руке. Девушке удалось протиснуться ему под руку. Кусок платья оторвался совсем, но она освободилась от притеснителя.
По толпе прошла новая судорога, и Тода увлекло к обочине тротуара. Он пробивался к фонарному столбу, но его подхватило и понесло мимо раньше, чем он успел уцепиться. Он увидел, как девушку в порванном платье поймал другой мужчина. Она закричала «помогите». Он хотел добраться до нее, но его потащило в противоположную сторону. Этот бросок тоже закончился для Тода мертвой зоной. Тут все соседи были ниже его. Тод задрал голову к небу, пытаясь набрать в смятые легкие свежего воздуха, но он был насыщен людским потом.
В этой части орды истерики не было. Напротив, большинство людей как будто наслаждалось своим положением. Перед Тодом стояла толстая женщина, а спереди к ней был притиснут мужчина. Его подбородок покоился на ее плече, и он обнимал ее за талию. Она не обращался на него никакого внимания и беседовала с соседкой.
- Не успела я оглянуться, - услышал Тод, - как все куда-то ринулись, а я - в самой середине.
- Да. Кто-то заорал: «Вон идет Гарри Купер!» - и пошло!
- Не в этом дело, - сказал низенький человек в полотняной кепке и пуловере. - Мы с вами участвует в уличных беспорядках.
- Да, - сказала третья женщина, у которой седые волосы змеились по лицу и плечам. - Извращенец напал на ребенка.
- Линчевать его надо было.
Все с жаром согласились.
- Я приехала из Сент-Луиса, - объявила толстая. - У нас по соседству тоже жил один такой извращенец. Изрезал девушку ножницами.
- С ума, наверно, сошел, - сказал мужчина в кепке. - Тоже мне развлечение!
Все засмеялись. Толстуха обратилась к обнимавшему ее мужчине.
- Эй, вы, - сказала она. - Я вам что - подушка?
Мужчина блаженно улыбнулся, но позы не изменил. Она рассмеялась, даже не пытаясь освободиться от объятий.
- Малый не промах, - сказала она.
Другая женщина засмеялась.
- Да, - сказала она, - сегодня хватай кому не лень.
Мужчина в кепке и пуловере решил, что смеются опять над его
шуткой об извращенце.
- Резать девушку ножницами! Разве это инструмент?
Он не ошибся. Они захохотали громче прежнего.
- Ты бы сделал это по-другому, а, дядя? - сказал молодой человек с почкообразной головой и вощеными усами.
Обе женщины засмеялись. Это вдохновило мужчину в кепке, и он ущипнул приятельницу толстухи. Она взвизгнула.
- Ты это брось, - сказал она добродушно.
- Меня толкнули, - объяснил он.
На улице завыла сирена «скорой помощи». Этот горестный вопль снова привел толпу в движение, и ее ровный неторопливый натиск сорвал Тода с места. Он закрыл глаза и старался уберечь ногу, в которой пульсировала боль. На этот раз, когда движение замерло, он оказался прижатым спиной к стене кинотеатра. Он не открывал глаз и стоял на здоровой ноге. Прошло, казалось, несколько часов; спрессованная масса чуть раздалась и, перемешиваясь, тронулась. Она все ускоряла ход и наконец понеслась. Тод катился в ней, пока его не ударило об опору железных перил, ограждавших подъезд к кинотеатру с улицы. От удара у него пресеклось дыхание, но он прилип к ограде. Он отчаянно цеплялся за нее, чтобы его не засосало обратно. Женщина обхватила его вокруг пояса, стараясь удержаться на месте. Она мерно всхлипывала. Тод почувствовал, что перила выскальзывают из пальцев, и со всей силы лягнул. Женщина отпустила.
Несмотря на пронизывающую боль в ноге, он был способен ясно думать о своей картине «Сожжение Лос-Анджелеса». После ссоры с Фей он работал над ней беспрестанно, чтобы забыться, и путь к ней в его сознании совершался почти автоматически.
И вот, стоя на одной ноге, отчаянно цепляясь за железные перила, он видел свой большой холст, все размашистые угольные штрихи наброска. Поверху, параллельно рамке, он нарисовал горящий город, громадный костер архитектурных стилей - от древнеегипетского до новоанглийского, колониального. Через центр, заворачивая слева направо, спускалась крутая улица, и из нее выплескивалась на передний план орда людей с бейсбольными битами и факелами. Для их лиц Тод воспользовался своими бесчисленными зарисовками людей, приехавших в Калифорнию умирать: последователей разного рода культов, как религиозных, так и экономических, созерцателей прибоя, самолетов, похорон и рекламных роликов - всех этих несчастных, которых разбудить может только обещание чудес - и разбудить лишь для бесчинства. Какое-то сверх-«3нание Силла» посулило им эти чудеса, и вот они шагают под его знаменами - объединенным национальным фронтом тронутых и чокнутых, чтобы обновить страну. Забыв о скуке, они радостно поют и пляшут в красном зареве пожара.
Внизу на переднем плане мужчины и женщины бегут очертя голову от авангарда охваченной священным порывом орды. Среди них - Фей, Гарри, Гомер, Клод и он сам. Фей бежит горделиво, высоко вскидывая колени. Гарри ковыляет за ней, обеими руками придерживая драгоценный котелок. Гомер словно вываливается из полотна, лицо у него сонное, большие руки хватаются за воздух в пантомиме муки. Клод обернулся и показывает преследователям нос. Сам Тод подобрал камешек и швыряет его в толпу, прежде чем побежать дальше.
Он почти забыл и о ноге, и о безвыходном своем положении, и, довершая свое бегство, влез на стул и начал прорисовывать пламя в верхнем углу, моделируя языки его так, чтобы они с еще большей жадностью лизали коринфскую колонну, поддерживающую тростниковую крышу бутербродного ларька.
