Онъ опустился на стулъ, подставленный ему однимъ изъ мальчиковъ, и въ головѣ его смутно мелькнуло сознаніе, что онъ могъ упасть и что у него исказилось лицо. Но дурнота на этотъ разъ миновала. Онъ обтеръ губы и всталъ.
— Прошу извинить, почтеннѣйшій. Съ вашего позволенія: что это за мѣсто здѣсь? — спросилъ Райдергудъ, хихикая, но съ злымъ взглядомъ.
— Это школа.
— Гдѣ молодежь добру учатъ? — проговорилъ Райдергудъ, важно кивая головой. — Прошу прощенья, почтеннѣйшій. А кто, съ вашего позволенія, учить въ этой школѣ?
— Я.
— Такъ вы учитель, стало быть, почтеннѣйшій? Вонъ оно какъ!
— Да, я здѣсь учителемъ.
— А хорошее это дѣло, я вамъ доложу, учить ребятъ доброму и знать, что они знаютъ, отъ кого въ нихъ это доброе… Прошу прощенья, ученый почтеннѣйшій. Спрошу я васъ еще, съ вашего позволенія: вонъ та доска черная, что въ углу, — къ чему она?
— На ней рисуютъ или пишутъ.
— Вишь ты! Ни за что бы не подумалъ, право! — сказалъ Райдергудъ. — А не будете ли вы такъ добры написать на ней нашу фамилію, почтеннѣйшій? (Медовымъ голосомъ.)
Брадлей немного замялся, но, тѣмъ не менѣе, написалъ на доскѣ свое имя и фамилію крупными буквами.
— Самъ я, видите ли, человѣкъ неученый, но люблю ученость въ другихъ, — сказалъ Райдергудъ, окидывая взглядомъ школьниковъ. — Мнѣ очень бы хотѣлось послушать, какъ эта молодежь прочтетъ то, что написано на доскѣ.
Всѣ руки въ классѣ поднялись, и но данному несчастнымъ учителемъ сигналу пронзительный хорь прокричалъ:
— Брадлей Гедстонъ!
— Ага, понимаю, — проговорилъ Райдергудъ, внимательно прислушивавшійся, и повторилъ какъ будто про себя: — «Брадлей»… Ну да, это крещеное имя; вродѣ того, какъ мое имя — Роджеръ, примѣрно сказать… Такъ, Брадлей. А Гедстонъ — это фамилія, какъ, напримѣръ, мои фамилія — Райдергудъ. Такъ, что ли?
Пронзительный хоръ: — Такъ!
— Не знаете ли вы, ученый почтеннѣйшій, одного тутъ человѣчка? — продолжалъ Райдергудъ. — онъ почти вашего роста будетъ и толщины такой же, и на вѣсахъ, я думаю, столько же вытянетъ, какъ и вы. А зовутъ его… какъ бишь оно?.. длинно какъ-то зовутъ… немножко смахиваетъ на «третій почтеннѣйшій» или въ родѣ того.
Съ спокойствіемъ отчаянія (хотя челюсти его крѣпко сжались), смотря въ упоръ на Райдергула, съ ускореннымъ дыханіемъ, что было замѣтно по его ноздрямъ, учитель послѣ короткой паузы отвѣтилъ сдавленнымъ голосомъ.
— Кажется, я знаю этого человѣка.
— Я такъ и думалъ, что вы знаете этого человѣка, ученый почтеннѣйшій. Мнѣ онъ нуженъ.
Съ бѣглымъ взглядомъ на своихъ учениковъ, Брадлей спросилъ:
— Развѣ вы думаете, что онъ здѣсь?
— Прошу прошенья, ученый почтеннѣйшій, — отвѣчалъ со смѣхомъ Райдергудъ: — какъ я могу, съ вашего позволенія, думать, что онъ здѣсь, когда здѣсь нѣтъ никого, кромѣ насъ съ вами, да этихъ ягнятокъ, которыхъ вы учите?.. Нѣтъ, я не думаю, что онъ здѣсь, а только онъ такой веселый товарищъ — человѣчекъ-то тотъ, что мнѣ очень хочется, чтобъ онъ пришелъ ко мнѣ на шлюзъ повидаться.
— Я ему это скажу.
— А онъ придетъ, какъ вы думаете? — спросилъ Райдергудъ.
— Я увѣренъ, что придетъ.
— Имѣя ваше ручательство, я буду его ждать, — сказалъ Райдергудъ. — Можетъ, вы будете такъ любезны, ученый почтеннѣйшій, и скажете ему, что если онъ не зайдетъ въ скоромъ времени, такъ я самъ къ нему загляну.
— Я ему передамъ.
— Благодарю васъ. Хоть самъ я и не ученый, какъ я только что говорилъ, — продолжалъ Райдергудъ, смягчая тонъ и осклабляясь на школьниковъ, — но люблю ученыхъ людей. Какъ я уже пришелъ сюда, учитель, и встрѣтилъ такое вниманіе отъ васъ, такъ не могу ли я, прежде чѣмъ уйду, задать одинъ вопросъ вотъ этимъ вашимъ ягняткамъ?
— Если вопросъ касается ученья, то можете, — отвѣтилъ Брадлей, попрежнему не спуская съ своего собесѣдника мрачнаго взгляда и попрежнему пониженнымъ голосомъ.
— Касается ли ученья, вы спрашиваете? Ну, конечно, касается! — вскрикнулъ Райдергудь. — Какъ вода дѣлится, ягняточки мои? Какія воды на землѣ бываютъ?
Пронзительный хоръ:
— Моря, рѣки, озера и пруды.
— Моря, рѣки, озера и пруды, — повторилъ Райдергудъ. — Ну, и ученые же они у васъ, учитель! Чего только не знаютъ! Лопни мои глаза, если бъ я озеръ не пропустилъ, потому какъ я ни одного озера въ жизнь мою не видалъ. Моря, рѣки, озера и пруды… Такъ! А что ловится, ягнятки мои, въ моряхъ, рѣкахъ, озерахъ и прудахъ?
Пронзительный хорь (презрительно, по причинѣ легкости вопроса):
— Рыба!
— Очень хорошо! — сказалъ Райдергудь. — А еще что, ягняточки, ловится иной разъ въ рѣкахъ?
Хорь въ затрудненіи. Одинъ пронзительный голосъ:
— Водоросли!
— Очень хорошо. Но не однѣ водоросли. Что еще?.. Вы ни за что не отгадаете, мои милые. Что ловится въ рѣкахъ, кромѣ рыбы и водорослей?.. Не знаете? Ну, такъ я вамъ скажу: — полная пара платья.
Брадлей измѣнился въ лицѣ.
— По крайней мѣрѣ, ягняточки, я самъ иной разъ ловлю это въ рѣкѣ,- продолжалъ Райдергудъ, наблюдая за нимъ уголкомъ глаза. — Лопни мои глаза, ягняточки, если я не выловилъ въ рѣкѣ вотъ этого самаго узелка, что у меня подъ мышкой.
Весь классъ взглянулъ на учителя, какъ будто жалуясь ему на такую подтасовку экзаменаціоннаго испытанія. Учитель взглянулъ на экзаменатора, какъ будто хотѣлъ разорвать его въ куски.
— Прошу прощенья, ученый почтеннѣйшій, — сказалъ Райдергудъ, хохоча и утирая ротъ рукавомъ. — Нехорошо дразнить ягнятокъ, я знаю. Я просто пошутилъ. Но, клянусь Богомъ, вотъ этотъ узелокъ я, право, вытащилъ изъ рѣки. Въ немъ полная пара платья, какое лодочники наши носятъ. Его бросилъ туда одинъ человѣкъ, — снялъ съ себя и бросилъ, — а я вытащилъ.
— Почемъ вы знаете, что тотъ, кто бросилъ платье, снялъ его съ себя? — спросилъ Брадлей.
— Я самъ это видѣлъ, — отвѣчалъ Райдергудъ.
Они переглянулись. Брадлей медленно отвелъ глаза, повернулся лицомъ къ большой доскѣ и, не спѣша, стеръ съ нея свое имя.
— Много благодаримъ васъ, учитель, что отняли у себя и у ягнятокъ столько времени и потратили его на человѣка, у котораго нѣтъ никакихъ рекомендацій, кромѣ того, что онъ честный человѣка.,- сказалъ Райдергудъ. — А засимъ, напомнивъ еще разъ о своемъ желаніи видѣть у себя на шлюзѣ того человѣчка, о которомъ мы сейчасъ говорили и за котораго вы поручились словомъ, я прощусь, съ вашего позволенія, съ ягняточками и съ ихъ учеными учителемъ.
Съ этими словами онъ какъ-то бокомъ вышелъ изъ комнаты, оставивъ учителя продолжать свою томительную работу, какъ онъ могъ, а учениковъ — перешептываться и наблюдать за лицомъ учителя, пока онъ не свалился въ припадкѣ, уже давно подступавшемъ.
Черезъ день наступила суббота и съ ней праздникъ. Брадлей поднялся рано и отправился пѣшкомъ къ Плашватеръ-Вейрмилльскому шлюзу. Онъ поднялся такъ рано, что еще не начинало свѣтать, когда онъ вышелъ. Прежде, чѣмъ погасить свѣчу, при которой онъ одѣвался, онъ завернулъ въ бумагу свои респектабельные серебряные часы съ ихъ респектабельной цѣпочкой, написавъ предварительно на бумагѣ съ внутренней сторонѣ: «Прошу васъ сохранить это для меня». Потомъ, надписавъ на сверткѣ: «Миссъ Пичеръ», онъ положилъ его на скамейку у ея крыльца.
Было холодное утро съ рѣзкимъ восточнымъ вѣтромъ, когда онъ заперъ за собой калитку сада и двинулся въ путь. Легкій снѣжокъ, запорошившій въ четвергъ окна классной комнаты, теперь хлесталъ въ лицо бѣлыми комьями подъ вой сердитаго вѣтра. Когда, наконецъ, показался запоздалый день, путникъ уже часа два какъ былъ на ногахъ и успѣлъ пройти большую часть Лондона съ востока на западъ. Онъ перекусилъ на скорую руку въ той самой грязной тавернѣ, куда заходили они съ Райдергудомъ въ ночь первой ихъ встрѣчи. Онъ поѣлъ, стоя на соломѣ у прилавка и угрюмо глядя на человѣка, стоявшаго на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ въ то утро стоялъ Райдергудъ.
Онъ обогналъ короткій день и къ наступленію ночи былъ уже на бечевникѣ у рѣки, порядкомъ натрудивъ себѣ ноги. До шлюза оставалось еще двѣтри мили. Онъ убавилъ шагу, но продолжалъ идти. Земля была покрыта тонкимъ слоемъ снѣга. По рѣкѣ, на открытыхъ мѣстахъ, плавали куски льду, а подъ защитой береговъ ледъ стоялъ взломанными черепками. Онъ не замѣчалъ ничего кромѣ льда, снѣга и длинной дороги, пока не увидѣлъ вдали свѣта, выходившаго, какъ онъ зналъ, изъ окна сторожки шлюза. Это заставило его остановиться и оглянуться кругомъ. Ледъ да снѣгъ, да этотъ одинокій огонекъ, да онъ, несчастный, казалось, совсѣмъ завладѣли этою пустынной мѣстностью. Вдали передъ нимъ было мѣсто, гдѣ онъ нанесъ хуже чѣмъ безполезные удары, ибо они только дразнили его, издѣвались надъ нимъ теперь, когда Лиззи была тамъ, съ Юджиномъ, какъ жена его. Вдали за собой онъ оставилъ мѣсто, гдѣ дѣти съ поднятыми руками, казалось, предали его дьяволу, прокричавъ его имя. Тамъ, внутри, откуда шелъ свѣтъ, его ждалъ человѣкъ, который могъ отдать его на погибель, куда бы онъ ни ушелъ. Въ этихъ предѣлахъ заключался теперь весь его міръ.
