Старуха оглядела Гулисварди.
— Что же этот бессовестный, искал девушку еще красивее тебя? Уж не надеялся ли заполучить сказочную красавицу?
Гулисварди стыдливо потупилась, глаза ее наполнились слезами.
— Полно горевать, дитя мое! — сказала старуха. — Не тебе первой пришлось пережить такое.
— О да, не тебе первой… — грустно повторила вслед за старухой ее дочь.
— Чего же ты теперь хочешь, дитя мое? — спросила старуха.
— Об этом спроси свою дочь, она знает.
— Научи ее, как отомстить изменнику, — сказала молодая женщина.
— Мстить грешно, дитя мое. Положись на бога, молись ему, чтобы он воздал должное твоему обидчику.
— Нет, мать. Я сама должна отомстить, и отомстить так, чтобы он знал, что это я, а не кто другой.
— Как же нам быть, дитя мое? Вот что я тебе скажу: пока что месть невозможна, нужно долго ждать.
— Я готова ждать хоть до самой смерти, лишь бы в конце концов поразить его в самое сердце.
— В таком случае, знаешь, что я тебе посоветую?
— Прикажите… я слушаю!
— Научись гадать. Узнав все тайны нашего ремесла, ты сама придумаешь, как наказать своего обидчика. Согласна?
— Согласна, — сказала после некоторого раздумья Гулисварди.
— Нет, дитя мое, не спеши соглашаться. Поразмысли сначала как следует.
— Думать мне не о чем. Только бы наказать моего мучителя, — больше мне ничего не надо.
— Знаешь ли, дитя мое, на что ты идешь? Нет! Не знаешь. Так вот я тебе скажу: с сегодняшнего дня ты порываешь со всем миром. С этой минуты ты становишься ведьмой, чародейкой. В глазах людей ты будешь не человек, а что-то бесовское — не то человек, не то дьявол. Подумала ли ты об этом?
— Мне нечего думать.
— Нет, сегодня еще подумай. Если можешь — помолись богу… Завтра скажешь мне, что ты решила. А теперь — прощай.
На этом их беседа окончилась. Гулисварди пошла домой.
— Только этого нам недоставало, — с укоризной сказала молодая женщина, когда Гулисварди вышла из комнаты. — Зачем ты навязала себе заботу о чужом человеке, когда сама еле перебиваешься?
— Я думала, что наше ремесло отпугнет ее и заставит отказаться от недобрых замыслов. Но, видно, бедняжка не шутит.
— Что ж ты теперь будешь делать? Видишь, она не такая малодушная, как я!
— А ты думаешь, она хорошо поступает? Погубила свою плоть, а теперь хочет погубить и душу.
— Смелая женщина! Хоть и погубит себя, но все-таки отомстит своему врагу.
— Хотела бы я знать, как она будет мстить, далее если выучится нашему ремеслу?
— Как? Разве ты ее ничему не научишь?
— Нет. Я надеюсь, что через год она забудет о своем намерении и снова станет честной женщиной. Мы спасем христианскую душу от мук ада, и, может быть, это нам зачтется.
— А если она настоит на своем и захочет учиться?
— Что ж, научу, всему научу, что знаю, а там — пусть сама решает, как мою науку использовать. А кроме того, дочь моя, эта девушка может нам пригодиться. Не забывай, что она служанка в княжеском доме: она будет посылать к нам людей, у которых окажется нужда в гадалке, и поможет нам заработать кусок хлеба.
Пока они так беседовали, Гулисварди вернулась домой. Она сразу же вошла к своей госпоже и стала просить, чтобы та отпустила ее на волю.
— Почему, Вардо? Или ты разлюбила меня? — спросила княгиня.
— Нет, госпожа моя. Клянусь богом, нет, — ответила Вардо в замешательстве.
— Зачем же ты меня покидаешь? Может быть, тебя кто-нибудь обидел? Скажи мне, дитя мое?
— Нет, но…
— В чем же дело? Говори, и скорее, зачем тебе понадобилась вольная?
— Может, тогда за меня посватается жених получше, — невнятно проговорила Гулисварди сквозь слезы.
— Что ты сказала, Вардо?
— Может быть, я тогда найду жениха получше, — повторила Гулисварди.
— Ну, если так, ты завтра же будешь свободна. Стоит ли из-за этого плакать, глупая? Сегодня вечером, как только вернется князь, я скажу ему, и завтра напишем тебе грамоту. Где ты будешь жить?
— У моей тетки.
Бедная Гулисварди, впервые привелось ей сказать неправду; до сих пор она еще ни разу намеренно не солгала.
На другой день, получив вольную, Гулисварди постучалась в двери знакомого нам домика на Авлабаре. Голос изнутри попросил ее войти.
Не входи, бедняжка Гулисварди! Перекрестись, призови бога на помощь, плюнь на дьявола и вернись обратно!
Не слышит… Вошла. Несчастная Гулисварди!
— Ну как, дитя мое, подумала? — спросила ее старуха.
— Да, подумала и решила учиться, — ответила Гулисварди.
— Молодчина! Да, совсем на меня не похожа! — воскликнула дочь старухи.
— Что ж тут странного? Вы обе еще молоды, бедняжки, кровь в вас кипит… — ответила старуха. — Хорошо, дитя мое, — обратилась она к Гулисварди, — если ты так упорно стоишь на своем, переселяйся к нам. Дай бог, чтобы ты никогда не пожалела о своем решении.
— Завтра же перенесу свои пожитки, — ответила Гулисварди.
После этого она целый год была в услужении у гадалок; однако они ничему ее не обучили.
— Молода еще, вылетит у нее дурь из головы — сама благодарить будет за то, что не впутала я ее в наши грешные дела, — говорила старуха.
Но протекали месяцы, а все незаметно было, чтобы Гулисварди изменила свое намерение.
К концу этого года старуха гадалка умерла. Молодая же решила, что теперь не стоит отпускать Гулисварди, обучила ее тайнам своего ремесла и стала направлять к ней всех, кто приходил за советом. Протекло еще немного времени, и среди простого люда пронесся слух о гадалке Вардо. Народ повалил к ней толпами.
Спустя десять лет Гулисварди — вернее, тень прежней Гулисварди, — с поблекшим и исхудалым лицом, сидела в светлой комнате двухэтажного дома, убранной дорогими коврами, и гадала нескольким посетителям. Пять или шесть карталинских и кахетинских князей, приехавших только затем, чтобы спросить совета у знаменитой гадалки, дались очереди в соседней комнате.
— Здесь я не могу вам сказать, что мне нужно, — сказала одна молодая княжна, входя к Вардо, и, покраснев, опустила голову.
— Извольте пройти вот в ту комнату, я сейчас к вам приду.
Посетительница вышла.
— Право, не знаю, матушка, как тебе поведать о моем горе, — сказала она Вардо, когда та вошла к ней.
— Почему, дитя мое? Что случилось?
— Ты не поймешь моего горя! Меня поймет только тот, кто сам прошел через это… Но ты… ты выглядишь так, словно не знаешь, что такое любовь.
— Любовь? Да, да, я ничего о ней не знаю, — с грустью сказала Вардо.
— Я так и думала! Но я умру, если ты не поможешь!.. Спаси меня, мать, ради самого создателя, — умоляла гадалку взволнованная девушка. Она схватила руку Вардо и поцеловала.
— Кто твой возлюбленный? Девушка назвала имя.
— Не плачь! Бог милостив, устроим как-нибудь — полюбит тебя твой избранник. Но ты должна позвать меня на свадьбу.
— О, непременно, непременно, клянусь тебе! Лишь бы это сбылось.
Гулисварди исполнила просьбу девушки спустя всего неделю, и притом ей в этом случае даже не пришлось прибегать к чародейству.
— Ну-ка, Вардо, погадай мне, что сейчас делает мой Александр? Вот уже месяц, как я не имею от него вестей, — говорила гадалке ее прежняя госпожа, которая, узнав о ремесле Гулисварди, не только не лишила ее своей благосклонности, но даже стала относиться к ней с тем же боязливым уважением, с каким относилась к мужу.
Гулисварди рассыпала ячмень.
— Александр, сударыня, скачет сейчас на коне по ристалищу. Сам царь любуется джигитовкой молодых людей. Вот Александр во весь опор пустил коня. Теймураз Бараташвили погнался за ним, метнул джирити… Молодец наш князь! Он поймал джирити и повернул обратно коня. Гони, Теймураз, своего скакуна, гони! Вот-вот настигнет тебя Александр… Ого! Наш молодой князь кинул джирити, попал бедному Теймуразу прямо между лопаток! Государь похвалил Александра… Видите, госпожа, царь похвалил вашего Александра! Чего вам еще надо!
— Достаточно, душа моя, спасибо, — ответила изумленная княгиня.
Я не стану докучать вам, описывая гадания Гулисварди. Скажу только, что за это время она узнала много такого, что позорит род человеческий.
Прошло еще десять лет. Легко сказать — десять лет! За это время не стало многих из тех, с кем мы имели случай познакомиться в нашей повести. В живых остались только главные действующие лица: Дурмишхан с женой и единственным сыном и Гулисварди — прославленная гадалка. Они остались, как два соперника на ристалище, готовые сразиться друг с другом.
Посмотрим, кто кого одолеет…
Был апрельский вечер. Солнце только что закатилось за Сурамские горы. Оттуда фонтаном вырывались лучи и, пронизывая небо, окрашивали его в огненный цвет. Природа как бы замерла, прощаясь с солнцем. Ветерок не шевелил листвы. Лишь иногда раздавалось чириканье неугомонных птиц, выбиравших ночлег поудобней и сражавшихся за него друг с дружкой. Пастухи гнали из лесу скот, щелкая бичами и распевая песни. Стадо спешило домой, было тихо вокруг, лишь изредка слышалось мычание коров, любовно призывавших своих телят.
