Женщины с кувшинами на плечах в молчании тянулись гуськом к роднику за водой.
Перед домом Дурмишхана на зеленой бархатистой траве был разостлан дорогой ковер, на котором лежал наш герой. Слегка загоревшее худощавое лицо, худые, жилистые руки и подтянутое тело показывали, что этот человек не был домоседом, а морщины на лице и седина в волосах и бороде свидетельствовали о том, что он никогда не оставался без дела. Труды и годы наложили на него свою печать. Да и не удивительно: ведь мы застаем Дурмишхана таким почти двадцать лет спустя после описанных выше событий!
Дурмишхан только что выкурил трубку прекрасного стамбульского табаку, отбросил ее в сторону, лег на спину и устремил взгляд в чистое бирюзовое небо. Глядел, глядел он в небо — и задумался. Вспомнил Дурмишхан свою молодость, то время, когда ходил он в лохмотьях и каждый, кому не лень, мог его угостить подзатыльником. Вспомнил он и свою первую встречу с Гулисварди, вспомнил ее любовь… «Как она меня любила, бедняжка! — думал Дурмишхан. — Если б не она, князь ни за что не дал бы мне вольной. Как умно я сделал, что притворился влюбленным! Впрочем, она и в самом деле была достойна любви. Сколько лет я обманывал несчастную, обещая скоро вернуться! Да, помнится, в последнем письме я обещал послать ей денег. Почему же не послал? Эх, да на что ей деньги? Мне они нужней… Где-то она теперь, бедняжка? Постарела, верно, подурнела! Вспоминает ли она еще меня? Вряд ли. Должно быть, вышла замуж за какого-нибудь простого парня и прижила с ним кучу детей. Некогда ей вспоминать о прошлом… Бедный Осман-ага! Хоть бы одну панихиду отслужил я за упокой его души, хоть бы раз свечу за него поставил! Стыдись, Дурмишхан! Половину своего состояния отдал тебе несчастный, ему одному ты обязан своим счастьем… Но, право, бог свидетель, мне не жалко денег — просто, никак не мог удосужиться. Что поделаешь? Ох, какой страшный вид был у бедняги, когда его вели на казнь! Как он посмотрел на меня — словно молил о чем-то! Что мне стоило похоронить его? Да, грешен — велика моя вина…»
— Здравствуй, отец! — сказал Дурмишхану молодой человек, он только что въехал во двор и соскочил с коня.
— Зураб, сын мой! Это ты! — воскликнул Дурмишхан, вскочил с юношеской живостью и поцеловал сына. — Ну, что поделываешь, сынок? Как поживаешь?
— Спасибо, отец, хорошо. Где мать?
— Дома. Ты ее еще не видел?
— Нет, я направился прямо к тебе.
— Молодец, сынок! Кого же тебе и радовать, как не отца. Ну, что нового! Как съездил, встречался ли с друзьями? Что они?
— Не спрашивай, отец! Видеть больше не могу этих заносчивых княжеских сынков.
— Чем они тебе досадили?
— Стоит мне проронить слово, пошутить или вмешаться в их забавы, как они шарахаются от меня, словно от зачумленного, и бормочут: «Вот еще! Куда конь с копытом, туда и рак с клешней!»
— Почему же? Чем они лучше тебя: богатством, красотой, воспитанием или удалью?
— Ничем.
— Так чего же им нужно? Чем они кичатся?
— Происхождением.
— Гм… происхождением… происхождением, — задумчиво повторил Дурмишхан. — А ну-ка, спроси, кто среди их отцов собственным умом и трудами приобрел поместья и крепостных? Кто добыл столько денег, чтобы иметь возможность купить имение любого князя?
Дурмишхан считал, что разбогател только благодаря личным своим достоинствам.
— Об этом они не думают, — ответил Зураб.
— Ты должен внушить им это. Не их ли отцы упрашивают меня крестить у них детей, рассчитывая на богатые подарки? А когда им нужны деньги, они небось кланяются мне до земли! О, они еще узнают меня! Ты мне вот что скажи: не заметил ли тебя ненароком государь?
— Нет, не представилось случая. Но в последнее время что-то стали поговаривать о войне. Вот если начнется война… Тогда-то и выяснится, кто — лев, а кто — черепаха!
— О дорогой мой сынок, я уверен, что ты не осрамишь своего отца. Но что ты сказал? Война? С кем же?
— Не знаю. Думаю, с турками. Толком еще никто не знает.
— Недобрую весть принес ты, сын мой. Ведь война — враг торговли. Мы пропали, если она вспыхнет внезапно!
— Ты упрекаешь меня, отец, словно это я зачинщик войны.
— Ладно, ладно, сынок! — Дурмишхан задумался. Заметив это, Зураб оставил отца и пошел к матери.
Дурмишхан поглядел вслед удаляющемуся сыну и, залюбовавшись стройным, мужественным юношей, самодовольно улыбнулся.
«Не удивительно, что все эти княжичи завидуют моему Зурабу! Кто из них может сравниться с ним? — подумал не без гордости Дурмишхан; но мысли его снова обратились к торговым делам. — Недобрую весть принес мне мой мальчик. Если завтра же я не приму мер, чтобы обеспечить мое имущество, — я разорен. А тогда уже не быть Дурмишхану дворянином!..»
Назавтра Дурмишхан встал пораньше, сел на коня и в сопровождении трех слуг-турок отправился в Стамбул.
Едет Дурмишхан спасать свое состояние и не чует, какое несчастье готовит ему судьба.
Спустя короткое время после отъезда Дурмишхана царь призвал к себе первого везира, приказал ему осмотреть всю местность вдоль турецкой границы и построить крепости всюду, где он сочтет необходимым.
Везир пустился в путь, осмотрел границы и нашел, что необходимо возвести крепость в Сурами. Тотчас же принялись возить камень, обожгли известь и поспешно приступили к постройке.
— Ну, теперь, кажется, наступил час показать себя, — сказал Зураб и отправил несколько арб к месту строительства.
Но — странное дело! — стоило только возвести крепостную стену до высоты примерно десяти локтей, как она с грохотом расседалась посередине и рушилась. Казалось, какая-то злая сила мешает достроить крепость. Позвали священника, отслужили молебен — не помогло: стена опять осела. Были испробованы всяческие средства и напрасно: стена рушилась. Что делать?
— Не обратиться ли к гадалке? — сказал кто-то.
— К гадалке, к гадалке! — подхватили спутники везира.
Доложили везиру. Ему эта мысль понравилась. Оставалось решить, к какой именно из наиболее прославленных прорицательниц обратиться за советом.
— К Вардо Авлабарской! — воскликнули в один голос несколько человек.
— Удивительное дело! — сказал кто-то. — Однажды она отгадала такую вещь, о которой никто не мог знать, кроме меня да господа бога.
— И со мной был такой же случай, — отозвался другой.
— И со мной! И со мной! — раздались голоса.
— Моя супруга тоже побывала у нее однажды и потом рассказывала поразительные вещи, — сказал, наконец, сам везир.
— Так давайте пошлем кого-нибудь к ней, и пусть она погадает, — предложил старший из сопровождавших везира князей.
— Да, да, чем скорее, тем лучше, — согласился везир. Тотчас же один молодой князь из свиты везира вскочил на лошадь и в сопровождении своих слуг поскакал в Тбилиси. Явившись к Гулисварди, князь застал у нее несколько человек, ожидавших, чтобы она им погадала. Посланец со всей решительностью молодого человека, сознающего к тому же, что ему доверено важное государственное дело, прогнал всех посетителей и вошел к гадалке.
— Что тебе нужно, сын мой? — спросила Вардо.
— Везир послал меня к тебе. Дай нам совет, и немедленно!
— Какой совет, сын мой?
Молодой человек объяснил ей, в чем дело; когда он кончил, на лице Гулисварди мелькнула улыбка.
«Ныне пробил твой час, Вардо, если ты на что-нибудь годишься!» — сказала она себе и задумалась.
— Не раздумывай так долго, моя Вардо, говори скорей! — торопил ее молодой человек.
— Нет, сын мой, второпях дела не сделаешь и крепости не построишь. Скажи-ка мне сначала…
— Спрашивай скорее, что ты еще хочешь знать! — воскликнул молодой человек.
— Скажи мне, живет ли в Сурами купец по имени Дурмишхан?
— Живет.
— Есть ли у него сын?
— Есть. Мой ровесник и товарищ, прекрасный юноша Зураб.
— Хорошо. Так ступай, доложи везиру, что я ничего не могу посоветовать, пока он не явится сам. Скажи, что, если он желает Грузии добра, я прошу его прибыть ко мне.
— Что ты, женщина! Скажи хоть что-нибудь, я не могу вернуться к везиру ни с чем.
— Нет, сын мой, тебе я ничего не могу открыть. Не теряй времени, отправляйся немедленно. В этот час судьба Грузии в твоих руках.
И она почти насильно вытолкнула молодого человека за дверь.
— Так что же мне делать, что сказать везиру?
— Скажи, чтоб приехал сам. Передай, что это необходимо.
Молодой человек вскочил на коня и поскакал обратно в Сурами.
Гулисварди в задумчивости вернулась в приемную комнату и отпустила всех посетителей, попросив их прийти на следующий день.
В тот же вечер по городу разнесся слух, что к Вардо приезжал гонец от военачальника за советом и что после его отъезда гадалка была чем-то озабочена и мрачна.
«Ну, Вардо, — говорила себе прорицательница, — наконец-то пробил час мщения! Вот теперь будет видно, способна ли ты на что-нибудь! Будь проклят, Дурмишхан! Зачем ты погубил меня? Что я тебе сделала? Зачем ты довел меня до этого? О, горе мне! Я загубила свою плоть и должна теперь загубить свою душу! — она принялась горько плакать. — Ах, малодушная! Страшно тебе? — немного успокоившись, продолжала размышлять она. — Итак, Вардо, тот, кто разбил твое сердце, попал к тебе в руки. Какую муку — ты для него придумаешь? Смерть? Нет, смерти мало. Пусть живет и терзается, как я терзалась все эти двадцать лет!»
