Окрашенный в золотые, розовые, темно-желтые тона утренний туман рассеивался по гладкой земной поверхности. Весь прекрасный Пенджаб лежал в великолепии ярких лучей солнца. Лама отклонялся немного, когда мимо мелькали телеграфные столбы.
— Велика быстрота поезда, — сказал банкир с покровительственной усмешкой. — От Лагора мы проехали путь больший, чем прошли бы за два дня, и скоро приедем в Умбаллу.
— А все же далеко до Бенареса, — устало проговорил лама, разжевывая пирожки, которые дал ему Ким. Все пассажиры развязали свои узлы и принялись за утреннюю еду. Потом банкир, земледелец и солдат приготовили трубки и обволокли купе удушливым едким дымом, причем сами плевались, кашляли и наслаждались. Сейк и жена земледельца что-то жевали, лама нюхал табак и перебирал четки, а Ким, скрестив ноги, улыбался, наслаждаясь ощущением полноты желудка.
— Какие реки у вас, у Бенареса? — внезапно спросил лама, обращаясь к пассажирам вообще.
— У нас есть Ганг, — сказал банкир, когда умолкло легкое хихиканье, возбужденное этим вопросом.
— А другие?
— Какие же другие, кроме Ганга?
— Я думал о Реке, которая приносит исцеление.
— Так это и есть Ганг. Купающийся в нем очищается и отправляется к богам. Я трижды ходил паломником к Гангу.
Он с гордостью огляделся вокруг.
— Необходимо было, — сухо проговорил молодой сипай, и пассажиры расхохотались над банкиром.
— Очищается, чтобы снова вернуться к богам, — пробормотал лама. — И снова идти в водоворот жизни. — Он с неудовольствием покачал головой. — Но, может быть, тут есть ошибка. Кто же сотворил вначале Ганг?
— Боги. Какой же ты веры? — спросил пораженный банкир.
— Я следую Закону, Наивысшему Закону. Так боги сотворили Ганг? Какие же это были боги?
Пассажиры в изумлении смотрели на него. Им было непонятно, что кто-нибудь мог не знать Ганга.
— Кто… Кто же твой бог? — запинаясь, наконец проговорил ростовщик.
— Слушайте, — сказал лама, перекладывая четки в другую руку. — Слушайте, потому что теперь я говорю о нем. О, народ Индии, слушай!
Он начал на языке урду повествование о Будде, но, унесенный своими мыслями, перешел на тибетский язык и приводил длинные тексты из китайской книги о Будде. Кроткий, веротерпимый народ с благоговением смотрел на него. Вся Индия полна святых людей, проповедующих на незнакомых языках, потрясенных и сгорающих на огне своего рвения, мечтателей, болтунов и духовидцев; так было с начала, будет и до конца.
— Гм! — сказал солдат-сейк из Лудианы. — Вблизи нас стоял в Пирцай-Котале магометанский полк, и их жрец, я помню, он был капрал, когда у него случался припадок, принимался пророчествовать. Но все безумные — орудие в руках Божиих. Офицеры многое прощали этому человеку.
Лама вернулся к языку урду, припомнив, что он находится в чужой стране.
— Выслушайте рассказ о том, как наш Бог выпустил стрелу из лука, — сказал он.
Это пришлось им более по вкусу, и они с любопытством слушали, пока он говорил.
— Теперь, о люди Индии, я иду искать эту реку. Не знаете ли вы чего-нибудь, что могло бы служить мне указанием, ибо все мы, женщины и мужчины, погрязли во грехах.
— Есть только Ганг, один Ганг, который омывает грехи, — Пробежал ропот среди пассажиров.
— Хотя, несомненно, у нас, в Джулундаре, есть добрые боги, — Сказала жена земледельца, гладя в окно. — Посмотрите, как они благословили нашу жатву.
— Осмотреть все реки Пенджаба — сложное дело, — сказал ее муж. — Для меня достаточно реки, которая оставляет хороший ил на моей земле, и я благодарю Бумию, бога наших мест.
Он пожал узловатыми бронзовыми плечами.
— Ты думаешь, наш Господь ходил так далеко на север? — сказал лама, оборачиваясь к Киму.
— Может быть, — успокоительно ответил Ким, выплевывая на пол красный сок жвачки.
— Последний из великих, — авторитетно проговорил сейк, — был Сикандер Джулкарн (Александр Великий). Он вымостил улицы и выстроил большой водоем вблизи Умбаллы. Эта мостовая цела до сих пор, и водоем также там. Я никогда не слышал о твоем боге.
— Отпусти длинные волосы и говори по-пенджабски, — шутливо проговорил молодой солдат, обращаясь к Киму и приводя северную поговорку. — Вот все, что нужно для того, чтобы стать сейком, — однако же он не очень громко проговорил эти слова.
Лама вздохнул и погрузился в себя; он съежился и казался грязной, бесформенной массой. В минуты тишины пассажиры могли расслышать тихое, монотонное жужжание: «Ом мани падмэ ом!»[7] — и стук деревянных четок.
— Это раздражает меня, — наконец проговорил он. — Раздражают быстрота и шум. К тому же мне иногда кажется, что мы проехали реку.
— Тише, тише, успокойся, — сказал Ким. — Разве река не вблизи Бенареса? А мы еще далеко от тех мест.
— Но если наш Господь пришел с севера, то, может быть, это была одна из тех маленьких рек, что мы переезжаем? — Я не знаю.
— Но ты был послан мне, ведь ты был послан? За мои заслуги в монастыре. Ты вышел из-за пушки и явился мне в двух видах и в двух разных одеждах.
— Тише, — шепнул Ким. — Здесь не нужно говорить о таких вещах. Я был все тот же. Подумай и вспомнишь. Мальчик, мальчик-индус у большой зеленой пушки.
— Но разве там не было и англичанина с седой бородой святого среди изображений, который сам подтвердил мое мнение о Реке Стрелы?
— Он и мы отправились в Аджайб-Гер, в Лагоре, чтобы помолиться там богам, — объяснил Ким пассажирам, которые совершенно открыто слушали их разговор. — И сахиб в Доме Чудес говорил с ним. Как брат, это правда. Он очень святой человек из-за далеких гор. Успокойся. В свое время мы приедем в Умбаллу…
— Но моя река, река, дающая исцеление? Мы не пропустили ни единого ручейка.
— Тогда, если хочешь, пойдем пешком отыскивать реку.
— Но ведь и ты ищешь чего-то? — Лама, очень довольный, что помнит так хорошо, выпрямился и сел.
— Да, — сказал в угоду ему Ким. Мальчик был очень счастлив, что может жевать бетель и видеть новых приятных людей.
— Это бык — Красный Бык, который должен прийти, чтобы помочь тебе и увезти — но куда? Я забыл. Красный Бык на зеленом поле, не правда ли?
— Никуда он меня не отвезет, — сказал Ким. — Я просто рассказал тебе сказку.
— Что такое? — жена земледельца наклонилась, звякая браслетами. — Что вы оба бредите, что ли? Красный Бык на зеленом поле, который унесет тебя на небо — или куда? Что это было — видение? Или кто-нибудь напророчил это тебе? У нас, в нашем селении, за городом Жландар, есть красный бык, и он больше всего любил пастись на самом зеленом нашем лугу.
— Дай женщине старый рассказ, а птице, вьющей гнездо, — лист и нитку, и они сделают удивительные вещи, — сказал сейк.
— Все святые люди видят сновидения, а их ученики, следуя святыми людьми, приобретают эту силу.
— Красный Бык на зеленом поле, не так ли? — повторил лама — может быть, прежней жизнью ты заслужил награду, и Бык придет, чтобы вознаградить тебя.
— Нет, нет, это просто россказни, вероятно, ради шутки. Но поищу Быка вблизи Умбаллы, а ты можешь поискать твою реку и отдохнуть от шума поезда.
— Может быть, Бык знает, может быть, он послан указать путь обоим нам, — сказал лама, полный надежды, как ребенок. Потом он обратился к пассажирам и сказал, указывая на Кима:
— Вот он послан мне только вчера. Я думаю, что он не от мира сего.
— Встречала я множество нищих и святых людей, но никогда еще не видела такого йоги и такого ученика, — сказала женщина.
Ее муж дотронулся до лба пальцем и улыбнулся. Но когда лама захотел есть, они заботливо отдали ему все самое лучшее.
Наконец, усталые, сонные, запыленные они добрались до городской станции Умбаллы.
— Мы живем здесь, пока идет наш процесс, — сказала жена земледельца Киму. — Мы разместились у младшего брата двоюродного брата моего мужа. Там на дворе найдется место для твоего йоги и для тебя. Не даст ли он мне своего благословения?
— О, Служитель Божий! Женщина с золотым сердцем дает нам ночлег. Приветлива здешняя южная страна. Посмотри, как многие помогли нам с самого начала дня.
Лама опустил голову в знак благословения.
— Наполнять дом младшего брата моего двоюродного брата бродягами! — начал муж, вскидывая на плечо свою толстую бамбуковую палку.
— Младший брат твоего двоюродного брата должен двоюродному брату моего отца еще со времени свадебного пира его дочери, — резко ответила жена. — Пусть они отнесут наш прокорм на этот счет. Я не сомневаюсь, что йога будет просит милостыню.
— Я прошу за него, — сказал Ким, который только и думал о том, как бы устроить ламу на ночь, а самому отыскать англичанина Махбуба Али и передать ему родословную белого жеребца. — Ну, — сказал он, когда лама бросил якорь во внутреннем дворе приличного индусского дома, стоявшего недалеко от мест расквартирования войск. — Я уйду на некоторое время чтобы… чтобы купить провизии на базаре. Не выходи отсюда, покуда я не приду.
