— Бог с тобой! — ответил фратер. — В своем ли уме? Ведь сегодня пятница!.. Об ужине не заботься… Где остальные ребята?
— Боятся, вот и спрятались за ткацкий станок, — ответила хозяйка.
— Идите ужинать, дай вам бог здоровья! Степан, давай-ка и мы закусим. Садись и ты, Иероним, поужинаем в-месте.
Хозяйка переставила миску с пурой на пол, стол пододвинула к деверю, потом подвела к нему Заморыша, Пузана, Косую и Чернушку, чтоб облобызали кончик дядиного веревочного пояса.
Степан вынул из сумки и развернул бумажный сверток. В нем оказались три жареных форели. Затем вынул с десяток яиц, кружок сыра, пресную лепешку, вилку, нож и стакан.
Космач почесывал затылок и, казалось, думал: «Так-то поститься легче легкого!»
— Иди, Иероним, садись, — бросил фра Брне.
— Да я… как его… не… — стал было отнекиваться Космач.
— Иди, иди! Садись-ка и ты, Степан, с нами.
И все трое дружно принялись за еду. Порывы ветра то и дело хлопали наружной дверью. Завывал пес под навесом. Хорчиха перешептывалась с детьми, а Баконя, позабыв про еду, уставился разиня рот на дядю.
Баконя думал о том, как хорошо быть фратером! Как чудесно гарцевать на добром коне в сопровождении слуги, носить чистое белье, спать на мягкой перине в теплой сухой келье, есть мясо, рыбу, пить вино и кофе каждый божий день! Как приятно, когда тебя всюду привечает народ! Мужчины уже издалека снимают шапки, женщины низко кланяются! А подойдет кто — целует руку и кончик веревочного пояса!..
— Ты чего? Почему не ешь? — спросила его мать.
Баконя только замотал головой.
Вдруг распахнулась дверь, и целая ватага Ерковичей ввалилась в дом.
Впереди Шакал и Гнусавый. За ними Культяпка и Ругатель с двумя сыновьями. И наконец, пятеро Обжор: Храпун, Сопляк и трое сыновей.
Один за другим с приветствием: «Хвала Иисусу!» — приложились они к руке фратера и уселись.
— Ну как, Юра? Как, Бара? Как, Шимета? Как, Вице?.. Как вы все? — спрашивал фра Брне.
— Слава богу и пресвятой деве, здоровы, мучаемся помаленьку, — ответил за всех Шакал.
— Та-ак! — протянул фратер и снова принялся за еду.
Родственники вытащили трубки с короткими чубуками и задымили.
Насмотревшись вдоволь на фра «Квашню» (таково было прозвище Брне), их взгляды постепенно обратились вверх, где высоко над очагом висело несколько бараньих окороков и свиных грудинок. Один из сыновей Обжоры, не отрывая от них глаз, шепнул брату:
— Ты только погляди, сколько добра у этой косматой проказы!
— Эх, кабы не черепичная крыша или хотя бы дымоход пошире! — ответил тот, вздыхая.
Когда рыба была съедена, хозяин снял с полки глиняный кувшин, дунул в него и поспешно отвернулся в сторону, уклоняясь от вырвавшегося из него облака пыли. Баконя взял свечу, подошел к отцу, и оба направились к бочкам, стоявшим за ткацким станком. Свеча погасла, и Космач буркнул:
— Зажги, черт бы ее драл!
— С ума спятил, что ли, кобель! — тихо бросила Хорчиха. — Разве можно заупокойную свечу посылать к черту?
— Правильно говоришь, невестка! — громко заметил Храпун. — Грех ругать свечу, даже когда она не заупокойная, а еще больший грех оскорблять бога при детях и его преподобии.
— И в самом деле, какие же мы скоты, если даже перед священником не можем попридержать язык! А как же мы лаемся, когда нас не слышат? — добавил Культяпка.
Ругатель, Сопляк и Шакал хотели тоже что-то сказать, но фратер, не слушая их, заговорил со слугой.
— Та-ак! — протянул он, поднося к глазам стакан с вином. — Это старое вино или молодое, а, Иероним?
— Да, старое… впрочем, нет, молодое… Собственно, ни старое, ни молодое! — ответил сбитый с толку староста, разозленный замечанием родственников.
— Как так, — спросил Брне, — «ни старое, ни молодое»? — И, не дождавшись ответа, выпил до дна и поставил стакан перед Степаном.
— Видишь ли, осталось у меня пять барилов прошлогоднего, да перед сбором винограда цена на вино упала, вот я и смешал старое с молодым; молодого надавил тринадцать барилов и все перелил вон в ту бочку; чуть поболе восемнадцати барилов, вот так-то…
— Понравилось ли только? — прервала его Хорчиха, обращаясь к фратеру.
— Ей-богу, неплохое! — ответил Степан и принялся лущить яйцо.
— Та-а-а-ак! А не худо бы и братьям промочить горло?.. Вы как, ужинали?
— Да, да!
— Та-а-ак! Дай им выпить!
— Спасибо! Спасибо!
Космач взял стоявшую перед детьми корчагу и направился к бочке, но Храпун остановил его:
— Только не мешай с коминяком! Не надо!
— Нам дома своего коминяка хватает! — крикнул Шакал.
— Не мешай, не мешай! — загалдели все разом.
Космач, точно его пчела в нос ужалила, надул щеки, натопорщил усы и, оскалив зубы, проворчал:
— Что с вами, люди, зачем вам цельное вино? Тут нет и двух стаканов коминяка!
— Да тут, клянусь богом, чуть не полный кувшин! — крикнул один из Зубастых, заглянув в нее.
Все прыснули.
Хорчиха вырвала из рук мужа кувшин, вылила коминяк и подошла к бочке. Все, затаив дыхание, слушали, как струйкой лилось вино. Тем временем фра Квашня вынул какую-то бумагу и углубился в чтение.
Шакал поднялся, принял из рук снохи полный кувшин и снял шапку.
Остальные гости тоже поднялись и обнажили головы.
Фратер, не отрываясь от бумаги, сказал:
— Степан, главное, задай лошади корму! А потом позаботься о постели, да поскорее!
Слуга вышел, за ним увязался Баконя.
Шакал кашлянул, как это делают, когда хотят привлечь к себе внимание. Однако это не помогло, и тогда он громко произнес:
— Вра Брне!
Когда фратер поднял голову, брат заговорил:
— За
