в губы; они у нее были красивые: праведные и строгие. Она тихо откинулась назад и легла на кровать с закрытыми глазами, неуклюжая, осунувшаяся; Матье встал, снял брюки и рубашку, сложил их в изножье кровати, потом лег рядом с Марсель; он видел, что ее глаза были открыты и неподвижны; скрестив руки под головой, она смотрела в потолок.
— Марсель, — позвал он.
Она не ответила; вид у нее был недобрый; затем она резко выпрямилась. Он снова сел на край кровати, смущаясь, чувствуя себя голым.
— Теперь-то, — твердо сказал он, — ты мне скажешь, что случилось.
— Ничего, — вяло отозвалась она.
— Нет, — возразил он с нежностью. — Тебя что-то беспокоит. Марсель! Разве мы не условились говорить друг другу все? {8}
— Здесь ты ничем мне не поможешь. К тому же все это тебя раздосадует.
Он слегка погладил ее по волосам.
— И все же скажи.
— Ну хорошо. Так вот, это случилось.
— Что? Что случилось?
— Это самое. Матье покривился.
— Ты уверена?
— Абсолютно. Ты же знаешь, я никогда заранее не паникую: задержка уже два месяца.
— Черт! — вырвалось у Матье.
Он подумал: «Она должна была мне об этом сказать по крайней мере три недели назад». Ему захотелось куда-то деть руки: набить трубку, например, но трубка была в кармане пиджака, в шкафу. Он взял с ночного столика сигарету, но тут же положил ее на место.
— Ну вот. Теперь ты все знаешь, — сказала Марсель. — Что будем делать?
— Мы… мы… избавимся, разве нет?
— Хорошо. У меня есть нужный адрес, — сказала Марсель.
— Кто тебе его дал?
— Андре. Она сама там была.
— У той бабки, которая ей в прошлом году все расковыряла? Скажешь тоже: ведь у Андре тогда полгода ушло, чтобы очухаться. Я против.
— Ты что, собираешься стать отцом?
Она высвободилась и села на некотором расстоянии от Матье. Вид у нее был суровый, но не по-мужски. Она положила ладони на бедра, руки ее походили на ручки терракотовой вазы. Матье заметил, что лицо ее посерело. Воздух был розовым и сладковатым, они вдыхали аромат розы, глотали его — и вдруг это серое лицо, этот неподвижный взгляд. Казалось, она с трудом сдерживает кашель.
— Подожди, — сказал Матье, — все так неожиданно: мне надо подумать.
Руки Марсель задрожали; она проговорила с внезапным пылом:
— Я не нуждаюсь в твоих размышлениях; не тебе об этом думать.
Она повернулась и посмотрела на него. Она смотрела на его шею, плечи, живот, потом ее взгляд скользнул ниже. Вид у нее был удивленный. Матье побагровел и сомкнул ноги.
— Здесь ты ничем мне не поможешь, — повторила Марсель.
И добавила с вымученной иронией:
— Теперь это дело женское.
Губы ее при этих словах сжались: сиренево-алый рот, казалось, пожирающий подобно багряному насекомому ее пепельно-серое лицо. «Она чувствует себя униженной, — подумал Матье, — она меня ненавидит». Он ощутил приступ тошноты. Комната внезапно лишилась розовой дымки; между предметами обозначились огромные пустоты. Матье подумал: «В этом повинен я!» Лампа, зеркало со свинцовыми бликами, каминные часы, кресло, полуоткрытый шкаф вдруг показались ему безжалостными механизмами: их завели, и они влачили в пустоте свое хрупкое существование с непреклонным упорством, точно чрево шарманки, непрерывно наигрывающей одну и ту же мелодию. Матье встряхнулся, как бы силясь вырваться из этого мрачного затхлого мирка. Марсель не шевелилась, она продолжала смотреть на низ его живота и на этот виноватый цветок, прикорнувший меж его бедер. Матье знал: ей хочется кричать и биться в рыданиях, но она этого не сделает из страха разбудить мадам Дюффе. Неожиданно он схватил Марсель за талию и привлек к себе. Она припала к его плечу и всхлипнула трижды или четырежды, но без слез. Это все, что она могла себе позволить: безмолвная буря.
Когда Марсель подняла голову, она уже успокоилась и обрела прежнюю рассудительность. Она сказала:
— Извини, мальчуган, но мне нужна была разрядка: с самого утра держусь. Естественно, я тебя ни в чем не упрекаю.
— Однако у тебя есть на это право, — сказал Матье, — мне нечем гордиться. Это в первый раз… Черт возьми, какая мерзость! Я сглупил, а ты расплачиваешься. И вот случилось то, что случилось. Послушай, а что это за бабка, где она живет?
— Улица Морер, 24. Кажется, бабка довольно странная.
— Так я и думал. Ты скажешь ей, что пришла от Андре?
— Да. Бабка берет всего четыреста франков. Знаешь, похоже, это ничтожная сумма, — трезво проговорила Марсель.
— Да. Согласен, — с горечью отозвался Матье, — короче, тебе повезло.
Он чувствовал себя неловко, как жених. Неуклюжий детина, к тому же совершенно голый, принес несчастье, а теперь улыбается, чтобы заставить забыть о себе. Но она не могла забыть о нем: она видела его белые бедра, мускулистые, коротковатые, его самодовольную нагловатую наготу. Какое-то причудливое наваждение. «Будь я на ее месте, мне захотелось бы исколошматить эту мясистую тушу». Он сказал:
— Меня как раз волнует, что она берет слишком мало.
— Ну уж нет, — сказала Марсель. — Это редкостная удача. У меня как раз есть четыре сотни: приготовила их для портнихи, но она может и подождать. И знаешь, — добавила она твердо, — я уверена, что бабка позаботится обо мне не хуже, чем в этих знаменитых подпольных абортариях, где сдирают за милую душу по четыре тысячи франков. Да у нас и нет выбора.
— У нас нет выбора, — повторил Матье. — Когда ты к ней поедешь?
— Завтра, около полуночи. Кажется, она принимает только по ночам. Чудно, да? Думаю, она малость тронутая, но это как раз удобно из-за мамы. Днем она занята в галантерейной лавке; она почти никогда не спит. Входишь через двор, видишь свет под дверью — значит, бабка там.
— Ладно, — сказал Матье, — я пойду туда сам. Марсель недоуменно посмотрела на него.
— С ума сошел? Она тебя выгонит, она примет тебя за легавого.
— Я все равно пойду, — упрямо повторил Матье.
— Но зачем? Что ты ей скажешь?
— Я хочу убедиться своими глазами, я должен посмотреть, что там такое. Если мне не понравится, ты туда не пойдешь. Я не хочу, чтобы тебя искромсала какая-то полоумная старуха. Скажу, что пришел от Андре, что у меня есть подруга, у которой неприятности, но сейчас у нее грипп, или что-нибудь в этом роде.
— А потом? Куда я пойду, если там не получится?
— У нас есть день-другой, чтоб обернуться. Завтра схожу к Саре {9}, она наверняка кого-то знает. Помнишь, она сначала не хотела иметь детей?
Марсель, казалось, немного расслабилась, она погладила его по затылку.
— Как ты мил, мой мальчик, я
