О пленных никто и не думал… "Гибель немцам!.." — кричали все. Дикая бешеная резня продолжалась до тех пор, пока уже некого было резать и бить… Равнина и оба склона сплошь были усеяны трупами…
Когда наступил вечер, старшины объехали поле битвы, воины же кинулись прикалывать тех из врагов, в ком еще замечалась хоть искра жизни.
Пяст с воеводами сел отдохнуть; началось совещание. Старый князь, по обыкновению, долго слушал, взвешивая, что говорили другие, и не торопился высказывать свое мнение. Наконец, после всех он сказал:
— Пусть двое из воевод, каждый со своей дружиной, отправятся вслед за поморцами удерживать их от нового нападения… Мы же останемся здесь и на месте, где боги нам помогли уничтожить врага, заложим престольный город, которому имя да будет Книжное! Завтра во избежание заразы зароем тела павших на поле брани, а там, как народ отдохнет, сейчас же приступим к постройке города!..
Громкий крик: "Княжное!" — огласил воздух.
Воеводам, всем до единого, хотелось отправиться в поморскую землю, и у каждого были на то свои причины. Долго спорили и кричали. Пяст, наконец, прекратил неурядицу, назначив Лютого с Болько Черным в погоню за неприятелем. Остальным поневоле пришлось согласиться с решением князя, хотя без зависти они и не могли взглянуть на счастливцев. Несколько в стороне лежал раненый Добек; около него стояли Людек — сын Виша — и Доман. Добек так много в тот день перебил врагов, что и счесть было трудно, но один из них, которого он полагал уже мертвым, нанес ему в ногу сильный удар железным копьем. Рана оказалась настолько жестокой, что, несмотря на приложенные к ней листья с древесной корой, кровь все еще продолжала показываться. Добек, бледный как полотно, лежал неподвижно, страдая от боли, но лицо у него сияло, на губах блуждала улыбка. Мысль, что враг побежден, заставляла его иногда забывать о своем мучении.
— Эх, — проговорил Доман, — лежать здесь да на трупы смотреть не здорово. Визун, обмочив копье в крови, вернулся на остров… Мы и тебя туда же свезем. Там живо залечат твою царапину, обмоют ее священной водой… И меня когда-то воскресили на острове!..
Самбор, подойдя к разговаривавшим, прибавил:
— Возьми и меня с собой… Я облегчу тебе перевозку раненого…
— Я бы тоже охотно поехал на остров, — сказал Людек, — но у меня надорвется сердце, когда увижу родную сестру у священного огня… Она могла бы быть госпожой у себя дома!.. Нет, останусь здесь… Передайте ей от меня приветствие… А ты, Доман?
— Я поеду, — ответил Доман, — поеду! Правда, Дива пролила мою кровь, но потом она так усердно за мной ухаживала, что вот теперь я совсем оправился!
— Передай же ей мой привет, — снова напомнил Людек. — От меня, от братьев, сестер, от стен, порога, домашнего очага…
Доман, при помощи Людека и Самбора, снес Добека в лодку, уложил его голову у себя на коленях, а затем приказал отчаливать. Ночь была светлая, тихая.
Когда лодка приблизилась к острову, на берегу стояло много людей; виднелась и Дива, словно предчувствовавшая приближение кого-то знакомого!
Доман узнал ее первый.
— Вот она там стоит! — крикнул он радостно. — Дива! Дива! Есть ли другая женщина такого же роста? Есть ли, которая бы умела так гордо носить красивую голову?… Есть ли подобная ей?
Лодка между тем подъехала к берегу.
Дива обратилась к приезжим, нисколько, по-видимому, не удивленная их прибытием, как будто знала о том заранее.
Самбор припал к ногам девушки и почтительно коснулся губами края ее одежды. Дива ласково ему улыбнулась. Когда Доман здоровался с нею, она покраснела, а Добека встретила с живейшим участием.
Здесь были: Визун, старуха Нана и несколько женщин из храма.
— Мы победили! — воскликнул Доман, обращаясь к жрецу. — Твое предсказание сбылось. Немногим лишь удалось избежать наших рук… Один вождь погиб… но Лешки успели скрыться в лесу.
Визун, наклонившись над раненым, осматривал его ногу. Вдруг он спросил у Добека:
— А ты… что сделал с тем, кто нанес тебе этот удар?
— Лежит он там среди трупов, и вороны над ним потешаются… Я убил его тем же немецким мечом, который получил в подарок от Лешков.
— Несите его скорее к священному ключу, — сказал старик, — вода его вылечит, так как виновник раны не существует уж более…
Добека взяли под руки и направились с ним к ключу. Дива шла впереди.
Иногда она оглядывалась, и глаза ее встречали пристальный взор Домана. Тогда Дива краснела.
Вскоре шедшие очутились близ храма и хижины Визуна. Здесь, на том самом месте, где лежал некогда раненый Доман, уложили и Добека, а Дива пошла зачерпнуть священной воды.
Доман немедленно побежал за нею: она была уже у ключа, когда заметила приближавшегося Домана… Девушка вспыхнула и опустила глаза.
— Я пришел подсобить тебе и снести за тобою воду, — начал кмет, взяв кружку из рук красавицы.
Та молчала и только испуганно смотрела по сторонам.
— Что скажут люди, — решилась она, наконец, произнести, — когда увидят нас вместе!..
— Скажут, что я принес тебе поклон от брата, сестер, от стен, порога, огня…
Дива вздохнула.
— Скучно им без тебя, тоскуют они…
Дива, словно опасаясь чего, вырвала у Домана кружку и быстро исчезла.
В хижине у больного толпилось множество любопытных. Нана перевязывала рану, Визун приготовлял траву, Дива вошла со священной водой, намочила ею чистую тряпку и приложила к больному месту.
— Ты скоро выздоровеешь, — шепнула она Добеку, приветливо улыбаясь. — А теперь отдыхай…
Визун велел посторонним уйти из избы. На этот раз Дива устроила так, что Доман не видел, как она скрылась.
Ему, впрочем, было не до того: его окружила большая толпа, прося рассказать о победе, как кто сражался, сколько погибло людей.
Доман уселся на камне перед хижиною и начал подробный рассказ о недавнем событии.
Долго он говорил, а чуть останавливался, сейчас же слышались крики:
— Еще, еще, рассказывай еще!..
Лишь поздней ночью согласились нетерпеливые слушатели оставить Домана в покое, и только тогда ему удалось зайти в храм поклониться священному месту. Он смутно надеялся взглянуть лишний раз на Диву. Но в храме ее уж не было. Старуха Нана одна внимательно следила за каждым движением кмета и не отступала от него ни на шаг.
Доман вышел из храма и лугом направился к берегу с целью лечь в лодке, чтоб отдохнуть. Он медленно шел, задумавшись, как вдруг услыхал за собою чьи-то шаги. Он оглянулся.
Его догоняла Яруха, издали улыбаясь ему.
— Тянет тебя сюда… тянет, — сказала она. — Ой, знаю я, знаю все!.. А что тогда обещала, помнишь? Исполню!.. Потому ворожить, заколдовать — все это дело мое!..
— А что же ты сделала для меня? — ответил Доман, глядя вопросительно на старуху. — Дива по-прежнему сторонится!..
— Ишь ты какой! — вскричала колдунья. — Ты разве не знаешь, что женщина, коль бежит от тебя, тем самым выражает желание, чтобы ты ее догонял?
Она подошла к Доману, внимательно огляделась по сторонам и шепнула ему:
— Теперь если силой возьмешь, не будет уж защищаться… не ранит тебя…
— А как же ее из храма-то взять?
— Бывало и так… бывало! — сказала Яруха. — Спроси у Визуна! Князья не раз увозили из храма девиц, кметы тоже, а потом за них приносили выкуп…
Сказав это, Яруха скрылась в кустах.
Доман настолько увлекся, обдумывая слова Ярухи, что всю ночь напролет и глаз не сомкнул, а как утро настало, тотчас же отправился в храм.
Здесь увидел он Диву, которая с опущенной головою стояла у раскрашенного столба и тихим голосом пела грустную песню. Постепенно звуки делались тише и тише. Дива умолкла. Доман, которого она еще не заметила, приближался к ней осторожно…
Девушка подняла голову: лицо ее выражало печаль, хотя- я с оттенком какой-то уверенности; она лишь слегка покраснела.
Доман весело приветствовал Диву.
— Я бы сказку тебе рассказал, — начал он, — если бы ты захотела меня послушать.
— Какую? — спросила Дива.
— О тебе и о самом себе, — ответил Доман. — Что бы сказала ты, если б я внес за тебя выкуп в храм, а тебя взял отсюда в свою светлицу? У меня не было бы ножа… чем бы ты защищалась!
Дива вспыхнула, отрицательно покачав головой.
— Нет, этому не бывать, — проговорила она, — ты не сделаешь этого…
— Ну, а если бы сделал?…
Говоря таким образом, Доман в раздумье опустил глаза вниз, когда же он поднял их, Дивы не было у ограды. Она вошла в храм, села на камне, прижала обе руки к сердцу и со страхом поминутно оглядывалась…
Доман долго следил за нею, наконец, воскликнул с решимостью:
— Случалось же прежде, да и не один еще раз… Почему бы и теперь не повториться тому же… По доброй воле со мною не пойдет, но сопротивляться не будет… Без нее я жить не могу!.. Она должна быть моею!.. Собственной кровью заслужил я ее!..
