— Ну что ж, — сказал Август, — какая же тут беда? Остаётся только поступать так же, пока не будет девочки!
— Нет, — возражала она. — Выйдет, что я дразню его.
— Я каждый раз буду помогать вам, — сказал Август.
Его слова утешали её и вселяли мужество. Его услужливость не знала границ.
Но всё произошло иначе, чем они ожидали.
Когда они вошли и уселись и доктор оказался дома, фру тотчас заметила, что муж её поглощён какой-то мыслью. Может быть, он уже обнаружил её обман? Она была крайне взволнована и много говорила побледневшим ртом, были видны её белые зубы, которыми она подростком жевала древесный уголь.
— Удивительно, до чего ты болтлива сегодня! — сказал доктор.
— Разве? Впрочем, может быть.
— Ты думаешь, что я сержусь, но ты ошибаешься.
Он вынул из кармана письмо и передал ей.
— От твоего возлюбленного! — сказал он и засмеялся.
— Ах, от него! — воскликнула она, довольная, что не что-нибудь другое.
— Ты бросила его па печку, — сказал он. — Но там служанка могла бы прочесть его.
— У меня такое чувство, будто письмо вовсе и не мне, — отвечала фру. — На что оно мне, раз оно не от тебя?
Доктор словно немного смутился и сказал:
— Так ты думаешь?
— Да, думаю.
— Оно пришло по почте?
— Этого я не знаю, — отвечала фру. — Малла подала его мне.
Позвонили Малле, и фру спросила:
— Кто принёс мне письмо?
— Уполномоченный окружного судьи, — отвечала Малла.
— Спасибо, больше ничего.
Доктор сказал:
— Он сам принёс письмо! Но раз ты даже этого не знала, значит, ты не очень заинтересована.
— Нет. Я не понимаю, что ему от меня нужно. Мы поговорили совсем немного, он сказал, откуда он. «Красивый город!» — сказал он, но я не помню названия. Я сказала, что я из Полена и что там лучше, чем здесь. «Если в Полене ещё остались такие красивые дамы, то я непременно съезжу туда», — сказал он.
Доктор: — И ты, конечно, не имела ничего против — услыхать такую вещь?
— Нет, — откровенно отвечала она, — я смеялась и немножко польстила ему: вероятно, мол, у него есть красивая дама в его родном городе. Вот и всё. А теперь он валяет дурака.
— И в письме его нет ничего особенного.
— Я не помню ни одного слова, — сказала фру и передала письмо ему обратно.
Он отклонил письмо:
— Лучше сожги его, Эстер, это будет приличнее всего!
Она встала и бросила бумагу в печку.
— Никогда не видала ничего подобного! Я ведь ни с кем не разговариваю, да и с ним не говорила более двух раз посереди дороги. О чём же он писал?
— Ха-ха-ха! — засмеялся доктор. — Слыхали ли вы что-нибудь подобное, Август?
— Фру Лунд не читала письма, — сказал Август. — Но насколько я понял, там написано, что красивый молодой человек желает встретиться с самой красивой дамой в его жизни.
Доктор опять засмеялся:
— Август, никак, тоже приударяет за тобой, Эстер! И говорит почти что теми же самыми словами, что и уполномоченный.
Они все трое засмеялись.
Но доктор всё-таки был задет за живое:
— Да, красивый молодой человек. Он не одноглазый. И не стар, как я. Он может ухаживать за дамами и говорить им красивые слова.
Как будто бы наступил подходящий момент.
— Ты бы не говорил такие глупости, Карстен! Право, у меня другие заботы.
— Да неужели?
— Да, у меня будет девочка.
— Что?! — спросил доктор.
— У меня будет ребёнок.
Тишина.
— Да, — сказал он наконец, — это действительно новость.
Тут вмешался Август; до сих пор он был не нужен.
— Не знаю, что мне сказать на это, доктор. Но какая же это новость, что у женатых людей родятся дети?
На это доктор ничего не ответил; новость его сразила, может быть, он сдержался, но только объяснения не последовало.
— Ты говоришь о встречах и о красивых словах, — сказала фру, — но когда у меня будет маленькая девочка, то её слова будут для меня самые прекрасные.
Доктор задумался. Может быть, это самое лучшее, пожалуй, даже отличный выход: женщина, ожидающая ребёнка, не может флиртовать.
— Да-да! Эстер, по-моему, ты великолепна! Великолепный человек! Я смотрю на тебя снизу вверх! Но только я попрошу тебя быть осторожней, потому что это не шутки — женщина в твоём возрасте...
Это-то он во всяком случае решил напомнить ей, что она не так уже молода.
Она очень обрадовалась, что он так быстро сдался. Эстер вскочила, стала благодарить его, гладить по голове. Ему пришлось отстраниться, чтобы она не прижала его к груди.
— Ну, будет, будет, а не то Август подумает, что ты влюблена в меня, — сказал он.
— Ну и пусть думает! — отвечала она.
Но чёрт знает что такое, — он всё-таки продолжал ревновать к уполномоченному. Всё это ерунда, что женщина в ожидании не может флиртовать. Эстер может. Она может всё, что захочет. Было также глупо напоминать ей о возрасте. Она была без возраста. В ней был огонь.
— Хочешь, я поговорю с уполномоченным? — спросил он.
— Нет, не надо, — отвечала она.
— Ты жалеешь его?
— Что ты, дорогой мой! Я жалею тебя. Зачем тебе брать на себя эту неприятность?
— Гм! — сказал Август.
Тут он вполне мог бы пригодиться. До сих пор его вмешательство всё ещё было ненужно, он соблюдал нейтралитет, но теперь он мог предложить себя для сведения счётов с уполномоченным.
— Нет, это невозможно! — сказал улыбаясь доктор.
— Я бы мог дать ему понять, — сказал Август.
— Он может так вам ответить!
— Этого он не посмеет, пожалуй.
— Ну, что вы можете сделать?
— Я застрелю его, например.
— Что?!
— Вот этой собственной моей рукой!
— Август, Август, до чего вы легко стреляете в людей! — смеясь сказал доктор.
— Нет, как вы можете так говорить, доктор? В Сегельфоссе я не застрелил ни одного человека.
Доктор постарался отвлечь его от этой темы и сказал:
— Да, кстати, Август, вы ведь знали дочь Тобиаса из Южной деревни, ту самую, которую недавно лошадь убила на смерть?
Август неохотно ответил, что он знал их всех. Они продали ему овец.
— Быть убитой наповал одним ударом копыта!
— Да, дело дрянь, — сказал Август. И он чуть было не спросил, пускал ли доктор ей кровь, но воздержался, чтобы не продолжать разговор о не касающемся его предмете.
Доктор покачал головой:
— Сколько несчастий обрушилось на эту семью!
Август встал и попрощался. Он ушёл, очень недовольный самим собой, словно не выполнил своего намерения. Он собирался пройти сквозь огонь и воду, но его не допустили. И какое ему дело до несчастий семейства Тобиаса, — у каждого человека своё! Мы живём долго, и несчастные люди живут совершенно столько же. Был человек по имени Риккис, — кто мог бы забыть его? — но у него была только одна рука. Это ничего не значит: он был достаточно хорош и с одной рукой. Разве он говорил о своём несчастье? Никогда.
Однажды ночью в танцевальном зале он поссорился из-за девушки с Карабао, и Карабао не желал ему уступать, потому что у Риккиса была только одна рука. После того как они поговорили некоторое время друг с другом, употребляя грубые и неблагозвучные слова, Карабао надоело браниться с калекой, и он взял и плюнул Риккис в ухо, чтобы показать ему своё презрение. Но извините, Риккис этого не стерпел. Первым делом он отстрелил себе оплёванное ухо, — он не захотел его иметь. И ещё раз извините — он размахнулся и дал пощёчину. У него была только одна рука, но этого было достаточно, и на ней не было почти ничего мягкого, вроде мяса, например, а только кости. Карабао упал на пол и долго лежал. Когда его подняли, он спросил, кто он, где живёт, одним словом, ничего почти не помнил. Зато Риккис был по-прежнему здоров. Правда, у него была только одна рука и, не более одного уха, но никто не слыхал, чтоб он жаловался на свои несчастья.
Всё зависит от того, как на это посмотреть.
Консулу Гордону Тидеману хотелось, конечно, охотиться, но особой потребности в этом он не испытывал. Он, вероятно, ни разу в жизни не выстрелил, кроме как в шутку, но он знал, что джентльмену подобает охотиться и что охота — спорт благородный и серьёзный. Теперь лорд для начала охотился в ближайших лесах, и его Гендрик каждый день приносил куропаток, то больше, то меньше, иногда четыре штуки, иногда две. По вечерам консул выслушивал рассказ об этих куропатках, — где они сидели, сколько их было в выводке, как вела себя собака. Но один рассказ лорда за ужином занял всех, он сам увлёкся так, что забыл о еде. Это был рассказ о старой куропатке, на которую он потратил все патроны из обоих стволов, потому что она вылетела против солнца и яркий свет ослепил его. Ведь была затронута его честь охотника! Но, слава богу, он успел проследить за ней взглядом, и завтра он разыщет её!
Фру Юлия была добрая, она терпеливо слушала и даже удивилась, что лорд найдёт именно эту куропатку среди столько других. Но фрёкен Марна была совершенно равнодушна. Когда лорд взглядывал на неё, чтобы убедиться, что и она тоже увлечена его рассказом, она глядела в ответ отсутствующими глазами, словно не слыхала ни одного слова. Консул старательно отмечал каждую особенность, притворялся понимающим, делал вид, что у него чешутся руки, и если бы он мог краснеть и бледнеть, то он проделал бы и это. Изредка лорд спрашивал:
