Уильям Сароян - Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

— Где вы слышали эту песню в последний раз? — спросил я. — Мне нужно знать.

— «Валенсию»? — сказала она. — Я знаю эту песню с детства.

— Вы, наверно, слышали, как кто-нибудь ее поет, совсем недавно — может быть, вчера?

— Не думаю.

— Должны были слышать. Постарайтесь припомнить. Никто не вспоминает такой песни ни с того ни с сего. Кто у вас был прошлой ночью?

— Я никогда не вижу тех, кто сюда ходит. Я принимаю только своих друзей.

Тут она взяла вдруг трубку одного из телефонов, набрала номер, поговорила с кем-то тихо и серьезно и повесила трубку. Я опять ее обнял и поцеловал, и она сказала:

— О господи боже, мой мальчик.

— Может быть, вы слышали, как одна из девушек поет эту песню, — сказал я.

То и дело звонил какой-нибудь телефон, и хозяйка брала трубку и разговаривала вполголоса, очень деловито. К трем часам утра я был уже так пьян, что почти позабыл про отца. Я прошел вслед за хозяйкой в большую комнату на третьем, верхнем, этаже и там ей сказал:

— Я должен явиться в казармы к шести часам утра, так что я здесь только посижу, пока не придет время ехать. Я очень устал и, кроме того, попал в беду.

— В какую беду?

— Я в самовольной отлучке. Я должен был возвратиться в казармы к вечерней поверке в одиннадцать часов, а сейчас уже больше трех.

— Вы сами откуда?

— Из Сан-Франциско.

— Я там жила, — сказала женщина. — Там у меня тоже был дом одно время, самый лучший дом в городе. Знаете что, не нужно ни о чем беспокоиться. Вы просто сильно соскучились по дому, и все. Так что спокойно ложитесь и спите.

Когда мне уже надо было ехать, на меня вдруг напала какая-то дрожь, и я залязгал зубами. Женщине это показалось очень забавно, она крепко обняла меня и не выпускала до тех пор, пока я совсем не согрелся и не перестал дрожать. Она приготовила мне ванну, потом дала мне карточку со своим личным телефоном и адресом этого дома и сказала, чтобы я ей позвонил, как бы дело ни обернулось. У нее есть знакомый — большой военный начальник, и если у меня выйдут какие-нибудь неприятности, она ему позвонит и заставит уладить дело.

Я взял такси и поехал в лагерь и поспел к подъему, но сразу же после переклички ко мне подошел сержант и сказал:

— Вас требует к себе ротный командир.

Я прошел в канцелярию к ротному командиру. Он поглядел на меня и сказал:

— Вы знаете, какая это серьезная вещь — самовольная отлучка?

— Да, сэр.

— И все же этой ночью вы совершили самовольную отлучку?

— У меня были к этому основания, сэр.

— Основания ваши меня не интересуют. Были вы в казарме в одиннадцать часов?

— Нет, сэр.

— Стало быть, вы были в самовольной отлучке?

— Да, сэр.

— Посидите на скамейке в канцелярии, пока я вас не вызову.

— Есть, сэр.

Я сел на скамейку. Я понимал, что влип, но я так устал, что мне было все равно. Немного погодя ротный командир вышел из своего кабинета. Он позвал капрала, который дежурил по казармам, и сказал:

— Капрал Беннет, вчера во время ночной поверки что вы обнаружили в бараке № 808?

— Все были налицо или в отсутствии по уважительным причинам, сэр, за исключением рядового Джексона.

— Вы в этом уверены?

— Да, сэр.

— Можете клятвенно засвидетельствовать этот факт?

— Да, сэр.

Черт побери, я был так утомлен, что даже не злился на капрала. Я просто с интересом слушал, что они говорят, как будто речь шла о ком-то другом.

— Рядовому Джексону, — сказал капралу ротный командир, — быть в этом здании под арестом впредь до особого распоряжения.

Он обратился ко мне:

— Вы позавтракали?

— Нет, сэр.

Он повернулся к капралу.

— Позвоните дежурному по столовой, чтобы прислали сюда еды для него.

— Есть, сэр. — сказал капрал.

Ротный командир ушел в свой кабинет, а капрал позвонил дежурному по столовой. Спустя немного явился Джо Фоксхол с полным подносом еды.

— Я услыхал, как дежурный по столовой назван твою фамилию, — сказал он. — Что случилось?

— Самовольная отлучка.

— Кто донес на тебя?

— Вот этот капрал.

Джо посмотрел на капрала.

— Что это с тобой? — сказал он.

— Это мой долг, — ответил капрал.

Пока Джо объяснялся с капралом, я вспомнил про карточку, которую дала мне та женщина. Я достал карточку и подал ее Джо.

— Позвони по этому телефону, — сказал я. — Скажи ей. что звонишь по моему поручению, и передай, что я попал в беду, скажи — основательно.

— Ладно, — сказал Джо.

Через десять минут Джо вернулся в канцелярию, но в это время ротный командир разговаривал там с капралом, так что Джо только посмотрел на меня, кивнул и ушел. Я понял, что он ей звонил и все передал. Я просидел на скамейке до половины четвертого. В канцелярию то и дело под всяким предлогом забегали ребята, чтобы взглянуть на меня — арестованного за самовольную отлучку. В половине четвертого ротный командир вызвал меня и, когда я явился по форме, сказал:

— Возвращайтесь к своим служебным обязанностям.

Больше он ничего не сказал.

Я вернулся к своему столу, сел и сразу заснул. Немного погодя меня разбудил Джо Фоксхол и спрашивает:

— Ну, как дела?

— Ротный командир приказал мне возвратиться к служебным обязанностям. Отдай мне ту карточку.

— Ты не возражаешь, если я перепишу себе телефон и адрес?

— Ладно, только не беспокой ее зря.

— Кто она такая?

— Дама из Сан-Франциско.

— Я бывал в Сан-Франциско, — сказал Джо. — Мы живем в Бейкерсфилде, но когда я учился в Калифорнийском университете в Беркли, я каждую субботу ездил в Сан-Франциско.

— Ладно, — сказал я.

Джо переписал телефон в свою записную книжку. Я встал и пошел в уборную побриться.

Побрившись, я вернулся к своему столу, чтобы посидеть и подумать, Я решил, что мне нужно наконец кое в чем разобраться. Что это, собственно говоря, я выделываю? Вот уже больше сорока восьми часов, как я даже не прилег как следует. Пью, почти не переставая. Часами брожу по улицам, и только оттого, что услышал, как какая-то женщина поет песню, которую я знаю и люблю, — песню, которую может запеть просто так каждый встречный. — я вдруг сблизился с этой женщиной.

Отец опять сбежал — но ведь он пропадал таким же манером каждые два-три месяца все эти годы, так почему же я вдруг из-за этого тоже пустился бродяжничать? Или прав был отец, когда говорил, что я скоро стану таким же, как он? Я не мог ответить на эти вопросы, так как слишком устал. Мне казалось, что все происходит во сне, с той только разницей, что во сне я всегда знаю, что это сон и что я рано или поздно проснусь. А тут я знал, что это не сон. Но я был так утомлен и настолько не представлял себе, что я буду делать дальше, что подумал — а не является ли действительность тоже сном? А вдруг наша жизнь — это не что иное, как сон, только более глубокий? Что, если все мы живем в каком-то общем огромном сне? Насколько реально, например, все было этой ночью, когда я жил скорее во сне, чем наяву, и все-таки, конечно, наяву? Насколько реальны были снежные улицы, где появилась эта женщина, поющая мою песню? Насколько реальна была она сама, с ее гордо посаженной круглой головкой, с ее толстенькими беленькими пальчиками, с удивительной способностью набирать телефонные номера и разговаривать вполголоса весьма деловитым тоном? Существовала ли где-нибудь на свете эта девушка с длинными рыжими волосами, ведущая какой-то непонятный для меня образ жизни? А капрал Беннет — да был ли он на самом деле? Слышал ли я этот голос, который сказал: «Вы в армии, дружище»? А этот коротышка ротный, который в столовой складывал крест-накрест под скамейкой коротенькие ножки и во время еды нетерпеливо постукивал башмаками? Был ли он реален, когда превратился в могучий глас военного закона и порядка и сказал: «Рядовому Джексону быть под арестом»? Могло ли это быть на самом деле, чтобы восемь или девять миллионов людей одной нации согнали, как скот, небольшими группами вроде нашей, где каждый все-таки стремится жить своей собственной жизнью?

Я подошел к столу писателя, чтобы позвонить по телефону. Карточка с номером телефона моей новой знакомой была у меня в кармане. Когда я хотел ее вынуть, я обнаружил в кармане сложенные листки письма, которое я написал отцу прошлой ночью. Я развернул листки, прочел первые несколько фраз, бросил листки в корзинку и позвонил своей знакомой. Я поблагодарил ее за то, что она выручила меня из беды, и она мне сказала: