— Да, сэр.
— Что именно?
— Журнал такой, «Фэмили Геролд».
— Так-так. А ходите ли вы в театр?
— Да, сэр. Если пьеса хорошая… Чувствительная.
— Та-ак. Теперь слушайте, миссис Прайс. Напомню вам, что подмененные дети — распространенный сюжет журнальных рассказов, что же до пьес, именно эту ситуацию пародирует покойный У. Ш. Гилберт в «Отмщении младенца».
— Это вы к чему, сэр?
— К тому, миссис Прайс, что на вас заметно повлияли рассказы, мелодрамы и, быть может, горячительные напитки.
— Вот именно! — вступил в беседу сэр Герберт.
— Точнее не скажешь, — одобрила и леди Лидия.
По всей вероятной, супруги едва удержались от крика «Ура!».
Мамаша не сразу поняла речь юриста, но вскоре все-таки встала и даже подбоченилась.
— Садитесь, — сказал поверенный. Она послушно села, прибавив:
— Сию минуту, сэр.
— Теперь, — продолжал он, — мы переходим к следующему пункту. Две недели назад вы подписали документ, гласящий, что в указанной истории нет ни слова правды.
— Да, сэр. Его сожгли.
— Это мне известно. Не беспокойтесь, я приготовил другой. Будьте добры, подойдите сюда.
Он указал на стол.
— Возьмите перо, миссис Прайс. Прошу! Вот здесь, вот здесь.
— Слингсби, — сказал сэр Герберт. Дворецкий вышел вперед.
— Заверьте подпись миссис Прайс.
— Сию минуту, сэр Герберт.
— Видите ли, миссис Прайс, — пояснил мистер Уэзерби. — Подписывая эту бумагу, вы действуете в собственных интересах. Если вы не подпишете, вы окажетесь в крайне затруднительном положении. Суд непременно спросит, почему один раз вы клянетесь в одном, а другой раз — в другом. Лжесвидетельство — тяжкое преступление.
— Чего, сэр?
— Лже-сви-де-тель-ство.
Мамаша Прайс поняла, что значила черная кошка. Она испуганно схватила перо, а поверенный, облегченно вздохнув, снял очки и стал протирать их.
Стол стоял у окна и, подняв на мгновение взор, страдалица увидела поросшую кустами лужайку. Она вгляделась получше, застыла — и воскликнула:
— Ой!
Сэр Герберт вскочил, раздраженно бросив:
— Что там еще?
Мамаша твердо взглянула на него. Теперь она знала, что напутала с этой кошкой… Да, конечно, знак свыше — но для чего? Чтобы не подписывать. Иначе в тот самый миг, когда она склонилась над бумагой, не появилось бы такое знамение, яснее которого не сыщешь.
— Не подпишу, — сказала она.
— Что?!
— Не буду, и все тут.
— В чем дело? — крикнула леди Лидия. Мамаша Прайс воздела руку, указывая на окно.
— Вот!
На кусте сидела сорока.
Когда в большой гостиной одновременно кричат: «Что за чушь!», «Она с ума сошла», «Черт побери!» и «Да вы сами посмотрите!», какофония может испугать внезапного пришельца.
И впрямь, Сид испугался. Шум как раз достиг апогея, и ему почудилось, что он попал в клуб, на дебаты. Это его огорчило. Казалось бы, поступил, как граф, разрешил этим гадам собраться в его собственном доме, а они интриги разводят, мало того — скандалы.
— Ти-ихо! — взвыл он.
Шум угас, и он холодно оглядел присутствующих.
— Да уж! — горестно вымолвил он. — Совещаньице, ничего себе. А по мне, попугаи в клетке, один к одному.
Сэра Герберта глубоко огорчило его появление.
— Уходите!
Сид на него взглянул.
— Не ори, змей.
Тут он заметил мамашу Прайс и очень удивился.
— А ты чего явилась? Мамаша волновалась.
— Ой, Сид! — закричала она. — В самое время увидела!
— Кого это?
— Да сороку. Это верный знак. А то я уж стала подписывать.
— Подписывать? — Сид понял се. — Ну, я скажу, голубчики! Опять за свое! Нет, такого змея… — обратился он к сэру Герберту. — Только отойди, только их оставь, а они… Ума с ними решишься! Эй, вы! — Он тыкнул в юриста. — Чего с ними связались? Напишу лорду-канцлеру, мигом из сутяг погонят.
Решив, что все это не по плечу слабой женщине, леди Лидия воззвала к сильному полу.
— Неужели вы не можете выгнать этого субъекта?
— Куда им! — отвечал Сид. — Сперва я тут кой-чего сделаю.
Он повернулся к дверям, как Веллингтон к воинам под Ватерлоо, и скомандовал:
— Лестницу!
И лакей Чарльз внес стремянку, на которую растерянно воззрился сэр Герберт.
— Это еще что? — спросил он.
Сид показал на портрет Длинного Меча.
— Принимаем меры, — объяснил он. — Оставишь его тут, вы ему лицо перерисуете.
Он поднял другой конец стремянки и направился к камину. Чарльз, ничего не понимая, покорно шел за ним. Молодые лакеи рады семейным сценам, да еще таким бурным. А вот пожилые дворецкие им не рады. К тому же, им трудно смотреть, как в гостиную вносят стремянки. Слингсби буквально кипел; лишь почтение к знатному роду удерживало его от действий. Обычно он не говорил, пока к нему не обращались, но всему есть пределы.
— Вы велели снять портрет, сэр Герберт? — осведомился он.
— Ни в коем случае! — вскричала хозяйка.
— Конечно, нет, — прогудел ее муж. — Уберите лестницу!
Юрист молчал, но смотрел на Сида таким зловещим, судейским взглядом, словно напоминал, что прецедент, дело Рекса против Уинтерботтема, Гуча, Симмса и Мерриуэзера, кончился провалом.
Однако ни крики, ни взоры Сида не испугали. Он знал свои права.
— Покажу-ка я его суду, — обещал он. — Больша-ая будет польза.
Мамаша, как и Чарльз, не все понимала, но думала, что в нужный момент стоит вставить словечко.
— Ой, Сид! — сказала она. — И чего ты торопишься? Сид властно повел рукой.
— Не твое дело. Эй, вы! — заорал он, поскольку Слингсби перейдя от слов к делу, вырвал у него конец, стремянки. Теперь они с ликующим Чарльзом подняли ее вверх.
— Что ж мне, под лестницей идти? — перепугался Сид. — Перед самым судом? Нет уж, увольте!
Ощутив, что и невидимый мир восстал против него, он схватил Слингсби за фалды, и начался бой. От тех, кто его созерцал, трудно было ждать блестящих реплик. Уэзерби цокал языком, выражая крайнее недовольство. Мамаша Прайс голосила: «Сыночек!», Слингсби рычал: «Пусти, болван!» Остальные молчали, если не считать пыхтения и единичных воплей.
Граф благосклонно смотрел с портрета. Ему довелось побывать во многих битвах. Если он о чем жалел, то об отсутствии боевых топориков. А так, все шло как надо, тем более что к бойцам присоединился сэр Герберт. Правда, пытаясь оттолкнуть стремянку, он оказался между ступеньками и метался в отчаянии.
— Стойте! — кричал он. — Я сейчас разорвусь! Вы меня раздавите! Стойте!
Послушный своему господину, дворецкий сумел сдернуть лестницу. На лету она сбила Сида, но сэр Герберт спасся и упал в кресло, держась за ногу.
— Палец! — плакался он. — Большой палец! Всё вы, — он метнул взгляд в Сида, — хулиган собачий.
Словесные удары Сида уже не трогали, эту фазу он прошел. Сейчас он держался за живот и беспокоился:
— Нет, они мне что-то сдвинули! Ну, всё туда же, суд разберется.
Сэр Герберт мрачно обернулся к Слингсби:
— Окажите любезность, выведите этого субъекта. Лицо дворецкого озарила блаженная улыбка.
— Простите, сэр Герберт, не могли бы вы это повторить? Леди Лидия не повторила, но дополнила речи мужа:
— Покажите ему дорогу к воротам в парк.
— С великой радостью, миледи. Благодарю вас, миледи.
Облизнувшись от счастья, дворецкий внимательно посмотрел на носок правой ноги и, нервно сжимая руки, направился к Сиду. Тот отступил к окну.
— По-прошу! — взвизгнул он. — Только без рук!
— Теодор! — вскричала мамаша. — Не смей его трогать!
— Белла, не мешай.
— Я предупредил, — продолжил Сид на ходу и вдруг рванул наружу, где и столкнулся с Тони, не задев его спутника и спутницу. Тони мягко швырнул его обратно, заметив при этом:
— Что-то мы рано начинаем футбольный сезон.
Он удивленно посмотрел на тяжело пыхтящего Слингсби, напоминающего вулкан, а потом на Сида, укрывшегося за тахтой и запасшегося на всякий случай тяжелой вазой.
— А что тут у вас такое? Ответил ему сэр Герберт:
— Лорд Дройтвич доказывает свою родовитость потасовкой с дворецким.
— Да ладно, — проворчал Сид. — Очень уж я разозлился.
— Это заметно, — признал Фредди.
— Что ж, Дройтвичи ошибок не делали?
— Делали, — сказал сэр Герберт. — Если вы и правда Дройтвич, ошибку сделал ваш отец.
Сид обиделся.
— Слыхала? — спросил он мамашу Прайс— Я тут из кожи лезу, — сообщил он сэру Герберту, — а с вами и с тетушкой — как об стенку.
— Да что случилось? — настаивал Тони.
Сэр Герберт хрюкнул. Палец немного утих, но чувства, чувства!
— Он хотел снять Пурбу.
— Какую пурбу? — возмутился Сид. — Я картину брал.
— Ее написал художник Пурбу, — с холодным презрением сообщила леди Лидия.
