добивался популярности среди военных. Таким образом братья как бы разделили между собой «сферы влияния» в бурлящем Париже и всей бунтующей Франции.
И насколько же потрясен был Буонапарте, услыхав однажды, как Робеспьер-младший заговорил с ним с неподдельной горечью о том, как это неудобно и даже плохо — быть сыном или братом знаменитого человека. Он знает, сказал Робеспьер-младший, что многие люди ему завидуют. Ему не могут простить такого счастья… Однако это палка о двух концах. С одной стороны, тебя «хорошо обслуживают», уступают дорогу, можно даже позволить себе немного расслабиться в самом лучшем обществе, где многие критикуют других и лишь немногие — себя… С другой стороны, это беда, это вечная тень, которая всегда и всюду сопровождает тебя, поглощая все твои деяния. Ты можешь совершить самые прекрасные и полезные поступки, достигнуть того, чего другие люди твоего ранга никогда не достигали, можешь проявить самые необычайные способности в какой угодно области — все это тебе не поможет! Все пойдет на счет знаменитого родственника, будет записано на его имя. Этот родственник становится, таким образом, все богаче, а ты, по сути дела, — беднее. Ты все время живешь как духовный нахлебник, сидящий за чужим столом, и как будто носишь на себе заимствованный у него герб. Даже когда тебя представляют кому-нибудь, то называют не твое имя. Говорят: «Вот, познакомьтесь с братом знаменитого человека…» Они думают, что этим льстят тебе, но на самом деле они тебя унижают. Зачастую ты прямо не знаешь, куда лицо спрятать от стыда. Особенно когда тебя представляют дамам, которым ты хочешь понравиться сам, со всеми своими достоинствами и недостатками. Дураки, когда им тебя представляют, еще и добавляют бородатую шутку: «Тьен, тьен! [210] Такой молодой, а уже брат Робеспьера!..» Иногда мне кажется, что сам я вообще не существую, что я — какая-то химера, духовная абстракция, поэтическое сравнение: «красивый, как луна», «чистый, как альпийские снега»… Нередко я чувствую, что готов отказаться от всех этих почестей и удобств, связанных с тем, что меня обслуживают и балуют, как единственного сына, лишь бы быть самим собой…
Эта неожиданная исповедь произвела сильное впечатление на Буонапарте, хотя высказано все было вроде бы в шутку и Робеспьер-младший не перестал и после «исповеди» использовать повсюду свое близкое родство со знаменитым братом: оно сразу открывало ему все двери и самых злоязычных людей заставляло сладко улыбаться в его присутствии. Несмотря на это, Наполеоне стал больше доверять ему и, при всей своей болезненной стыдливости и сдержанности в общении с женщинами, позволил Робеспьеру-младшему ввести себя в салончик Богарне, где он так нежно и так потаенно влюбился в смуглокожую стройную хозяйку.
3
Робеспьер-младший появился сейчас откуда-то сбоку со своей палочкой в тощей руке, в цилиндре на слишком большой голове и в обтягивающих панталонах на тонких ногах. Самим своим видом — слабым и немного смешным — он тем не менее заставил расступиться сильный кордон, который тайная полиция и жандармы установили поблизости от гильотины. Его даже приветствовали по-военному — прикладывая руку к головному убору — и пропускали безо всяких проблем. С загадочным, несколько встревоженным лицом он сразу же подошел к двум офицерам и безо всяких предисловий обратился к Буонапарте. Говорил он с ним на «ты», по-товарищески и даже фамильярно, как и подобало брату «знаменитого человека», который, несмотря ни на что, держится запросто и с большим, и с малым:
— Я тебя ищу все утро. Я был в твоем отельчике, в штабе твоего полка…
Его глаза навыкате смотрели из-под низкого лба пристально, вопросительно и добродушно и были при этом похожи на совиные глаза его знаменитого брата, когда тот всходил на трибуну… И это не понравилось Буонапарте. Поэтому он ответил кратко и хмуро:
— Да, гражданин. Бурьен уже сказал мне.
— Пойдем сейчас же! — сказал Робеспьер-младший, даже не замечая плохого настроения Буонапарте, как взрослый, собирающийся выдрать малыша за какую-то проказу. — Пойдем! Ты нужен Карно, начальнику штаба… Ты ведь его знаешь! Он тебя ждет…
Последние слова о том, что его ждут, Буонапарте не расслышал за шумом толпы и громом военной капеллы.
— В чем дело? — резко, даже чересчур резко спросил он.
— Там тебе скажут. Ну, пойдем!
И снова в совиных глазах Робеспьера появилась та же издевательская искорка.
Первым чувством Наполеоне было подозрение; то же самое подозрение, острое, как игла, которое сегодня уже кольнуло его в сердце, когда Бурьен сказал, что его ищут… Искоса глядя на своего сухопарого покровителя, он подумал, что это, наверное, то самое письмо… Долгожданное письмо с двуглавым орлом от российской императрицы, которое наконец пришло, хоть и поздновато из-за того, что дороги во время террора стали плохи. Вероятно, оно было перехвачено тайными агентами генерального штаба… И вот его вызывают к этому сомнительному патриоту, чтобы дать ответ. Тут просто было бы объяснить, что речь шла об обычной военной карьере, но у этих демагогов, которые шарахаются теперь от собственной тени, никогда нельзя знать, чем все обернется…
Больше не колеблясь, Буонапарте сложил ладонь трубкой и крикнул вверх, обращаясь к своему покровителю:
— Письмо для меня?
— Письмо? — пошевелил дугами бровей Робеспьер-младший. — Какое письмо?
Наполеоне остановился, пожелтев от досады, что так неосторожно выдал свою тайну, которую хранил уже более двух лет… Но Робеспьер-младший не дал ему прийти в себя:
— Пойдем быстрее!
Бурьен тоже принялся его подгонять. Он наклонился к Наполеоне и резко шепнул ему в ухо:
— Ты не слышишь? Лазар Карно ждет тебя!
Хмурый Буонапарте пошел между двумя сопровождающими — Робеспьером и Бурьеном. Он уже ясно видел, что это какое-то серьезное дело. Но какое, он не мог себе даже представить… Он только хотел загладить дурное впечатление, которое его колебания могли произвести на товарищей, — впечатление нечистой совести. Поэтому начал расспрашивать о чем-то совсем постороннем:
— Только скажи, друг Августин! Правда ли, что к Богарне больше не ходят в гости? Что они оба… Я не могу в это поверить.
— Ах, тебе уже сказали? — поднял на него Робеспьер-младший свои совиные глаза. — Хорошо, что ты об этом знаешь!
Некоторое время он искал на бледном лице корсиканца хоть какой-нибудь след тоски, тень беспокойства… Точно так же, как и Бурьен, он знал, что маленький офицерчик весьма неравнодушен к экзотической красоте мадам Богарне. Однако он не нашел таких признаков. Лицо корсиканца казалось высеченным из камня, а его зелено-голубые глаза были холодны как лед.
Посмотрев на него еще немного таким образом, чтобы поиздеваться, Робеспьер-младший делано вздохнул:
— Все равно тебе не пришлось бы
