Бисквит изобразил крайнее изумление.
— Ты хочешь сказать, что избегал меня, потому что тебе не повезло? Ты стыдился своей бедности? В жизни не слыхал ничего глупее.
Берри зарделся.
— Легко тебе говорить. Нельзя водиться с людьми, которые намного богаче тебя.
— Кому нельзя?
— Никому.
— А я всю жизнь вожусь, — гордо ответил лорд Бискертон, — и если Бог не выдаст, и дальше собираюсь с ними водиться, покуда не стану совсем стар и сед. И представь себе, я нисколько не богаче тебя. Я знаю, что такое деньги, только понаслышке.
— Шутишь!
— Нисколько. Если хочешь узнать, что такое настоящая нищета, посмотри на мое семейство. Я разорен. Мой папаша разорен. Моя тетка Вера разорена. Просто эпидемия банкротства. Я задолжал всем лавочникам в Лондоне. Отец неделями не ест мяса. А тетя Вера, вдова полковника Арчибальда Мейса, кавалера Ордена Виктории, вынуждена писать утешительные статейки в вечерние газеты. Знаешь, их печатают на последней странице о том, что где-то всегда светит солнце и нам надо жить и радоваться, как птичкам на ветке. Бедная женщина попала в такие стесненные обстоятельства, что сделала попытку занять денег у меня. У меня, ты только подумай! Когда мне самому впору петь Лазаря.
Он засмеялся своим воспоминаниям. Затем, отведав фруктового салата, снова посерьезнел и вывел мораль.
— Корень зла, дружище, в том, что сегодня графы ничего не значат. Все равно что играть в наперстки. Если тебе кто предложит сыграть в наперстки, дай в глаз и беги. А уж быть сыном и наследником графа и того хуже.
— Мне всегда казалось, что ты купаешься в деньгах, Бисквит. У тебя же огромное поместье в Сассексе…
— В том-то и беда. Слишком огромное. Прорва ненасытная. Я знаю, что ввело тебя в заблуждение. Это общая ошибка. Ты видишь фотографию в «Сельской жизни»— граф стоит в небрежной позе у северо-восточного фасада своего родового гнезда в Лоамшире, и говоришь: вот счастливчик, вот бы с кем познакомиться! Тебе и невдомек, что в тот момент, когда щелкнул затвор, этот бедолага ломал голову, где бы достать деньжат на краску для этого самого фасада. Я уж не говорю о земельном налоге, налоге с дохода, налоге со сверхприбыли и так далее, из-за них фамильный чулок совсем оскудел, старина. Вот ведь в чем дело, — сказал Бисквит, подводя итоги. — Если Англия хочет иметь счастливую, сытую аристократию, она не должна воевать. Или одно, или другое.
Он вздохнул и погрузился в глубокое молчание.
— Жаль, что мне не удалось найти способ заработка, — резюмировал он свои соображения. — На бегах у меня ничего не получается. И с бриджем не везет. Тем не менее способ должен быть. Посмотри на всех этих богатых зануд, которые снуют туда-сюда. Они же нашли выход. Я на днях прочитал в одной книжке, как один тип подходит к другому на улице — совершенно незнакомому, но сразу видно, что богатому— и шепчет на ушко — первый тип шепчет — «Хочу вам сказать словечко, сэр!» Это второму типу, ты понимаешь. «Хочу вам словечко сказать, сэр: я знаю вашу тайну!» И все — второй тип делается белым как бумага и обеспечивает первому безбедное существование до конца жизни. Чем не вариант?
— Тянет лет на семь, надо думать.
— Ладно, если я на такое решусь, дам тебе знать. А ежели меня отправят в Бастилию, ты будешь меня навещать и просовывать хлеб через решетку.
Он съел сыр и вернулся к предыдущей теме.
— А что это ты говорил насчет кругосветного путешествия? — спросил он. — Насколько я помню, ты сказал, что тебе перекрыли кислород именно когда ты его планировал. По-моему, это бред. Что за идея — путешествовать вокруг света на грузовой посудине?
— Просто мне захотелось оторваться и отправиться навстречу приключениям. Помнишь, у Киплинга: «И я хочу в Бразилию, к далеким берегам!».
— Ш-ш-ш! — стыдливо зашипел на него Бисквит. — Дружище! Здесь нельзя декламировать стихи! Это против клубных правил. Есть специальный циркуляр.
— Я на днях беседовал с одним субъектом, — начал Берри, и глаза у него загорелись. — Он только что вернулся из Аризоны. Рассказывал про Мохавскую пустыню. Занимался там изысканиями. Я почувствовал себя орлом в клетке.
— Чем?
— Орлом в клетке.
— Почему?
— Потому что понял — мне никогда не выбраться из Вэл-ли Филдс и не увидеть ничего стоящего.
— Ты видел меня.
— Представь только, Гранд Каньон!
Лорд Бискертон послушно прикрыл глаза.
— Ну представил, — сказал он. — И что?
— Разве у меня есть шанс увидеть Гранд Каньон?
— А что, нету? Берри передернулся.
— Ты слышишь, что я говорю? — спросил он.
— Как не слышать, — с энтузиазмом ответил Бисквит. — Ни слова не упустил. Но твое утверждение кажется мне путаным и необоснованным. Насколько я понимаю, ты желаешь прокатиться в Бразилию. И вроде бы страдаешь оттого, что не можешь. А почему не можешь? Бразилия открыта для всех желающих в любое время года. Разве не так?
— Ты забыл про Эттуотера и деньги, которые он мне одолжил? Я не могу с ним расплатиться, если не заработаю денег. А как я заработаю, если брошу все и отправлюсь гулять по свету?
— Ты собираешься с ним расплачиваться? — удивился Бисквит.
— Разумеется.
— В таком случае не о чем говорить. Если ты намереваешься идти по жизни, щепетильно выплачивая долги, — с ноткой суровости произнес Бисквит, — то должен смириться с тем, что тебе не гулять по свету.
Повисла пауза. Лицо Берри омрачилось.
— Меня иногда такое беспокойство одолевает, — сказал он. — Просто не знаю, куда себя девать. С тобой это бывало?
— Никогда. Мне и в Лондоне хорошо.
— А мне нет. Этот субъект, который из Аризоны приехал, рассказывал, как они там в пустыне работают.
— Вот уж что меня не прельщает.
— Идешь под палящим солнцем, спишь под звездным небом, сверлишь дырки в монолитной скале…
— Полный идиотизм. И выпить негде, правильно я понимаю? Что ж, если тебе именно этого недостает, скажи спасибо. Скажи спасибо, что тебя миновала чаша сия. Ничего страшного, что ты чувствуешь себя креветкой в желе.
— Я не говорил, что креветкой. Я сказал — орлом.
— Это одно и то же.
— Совсем не одно и то же.
— Ну ладно, — примирительно ответил Бисквит. — Как знаешь. Пусть будет по-твоему. Но получается, что ты не можешь осилить долг в две сотни фунтов? Неужели в наследстве твоей тетушки совсем ничего ценного не оказалось?
— Одни бесполезные бумажонки.
— А какие конкретно?
— Всех не упомнишь. На пять тысяч от какой-то Федеральной лакокрасочной компании, еще три тысячи от компании развития чего-то там… Да, и еще одной шахты. Забыл, какой.
— Ба! Ты владелец шахты? Тогда дело на мази.
— Да это пустышка, как все приобретения моей тетушки.
— Но что все-таки за шахта?
— Я особенно не вникал, что зря утруждаться, если в ней ничего нет. Какие-то медные копи, кажется. Рудник — «Мечта Сбывается». По мне это не мечта, а чистый кошмар.
— Берри, старина, — сказал Бисквит. — Повторяю тебе со всей ответственностью, что дело на мази. На кой она нужна, эта медь, понятия не имею. В карманах ее носить — звон один. Кошелек набить — одна тяжесть. И что на нее купишь? Вечернюю газету или упаковку пластыря. Тем не менее общеизвестный факт — народ хлебом не корми, дай завладеть медными приисками. Тебе надо немедленно продать эту шахту, отдать старику Эттуотеру его деньги (если ты зациклился на своей безумной затее), одолжить мне, сколько сможешь, из оставшейся суммы, а потом отправляться на все четыре стороны и делать, что душе угодно.
— Сколько можно повторять, что в этой «Мечте» никакой меди нет!
— Зато в мире полным-полно чокнутых. Черный будет день для старой доброй Англии, когда в ней не найдется хоть одного чудака, желающего купить шахту, пускай и пустую. Ты говоришь, в твоей шахте ничего нет? Ну и что из этого? Мой папаша однажды купил акции нефтяной скважины, так там не только нефти, но и самой скважины не было. Осмелюсь заметить, что если ты бросишь взгляд окрест себя, то обнаружишь дюжину идиотов, которые спят и видят отдать тебе несколько тысяч за эту штуковину.
Берри схватился за край скатерти. Чтобы разжечь его воображение, достаточно было ничтожной искры.
— Ты правда так думаешь?
— Конечно.
Глаза у Берри засверкали огнем.
— Если мне удастся найти человека, который дал бы денег, чтобы заплатить долг Эттуотеру, я бы тут дня не остался. Я бы сел на первый пароход, отправляющийся в Америку, и двинул бы на Запад. Представь только такую картину, Бисквит. Пустыня, простирающаяся на мили и мили вокруг, каменные утесы, очертания которых тонут в мареве. Караванные пути. Пурпурно-алые горы. Мужчины в сомбреро и синих комбинезонах.
— Опасный, должно быть, народ, — заметил Бисквит. — Держись от них подальше, послушай моего совета. Ты что, покидаешь меня? — спросил он, видя, как Берри подымается с места.
