Она сделала небольшой жест. Профессору он давал понять, что замечание его не совсем хорошего вкуса.
— Я говорю как человек познавший, — ответила Мальвина.
— Прошу меня извинить, — сказал Профессор. — Я не должен был этого говорить.
Мальвина приняла извинение Профессора с поклоном.
— Но это ведь совсем иной случай, — продолжал Профессор.
Им завладел совершенно другой интерес. Легко было призвать на выручку мадам Здравый-Смысл в отсутствие Мальвины. Под взглядом же её таинственных глаз эта добрая госпожа имела привычку неприметно улизнуть. Предположим, мысль, конечно, смехотворна, но предположим, — что и в самом деле что-то произойдёт! Разве не служит человеку оправданием психологический эксперимент? Что было началом всей науки, как не прикладное любопытство? Быть может, Мальвина тогда сможет — и захочет — объяснить, как это делается. То есть, если что-то вообще произойдёт, но ничего, конечно, не будет, и тем лучше. Пора с этим кончать.
— Ведь дар будет использован не ради личных целей, а во благо другим, настаивал Профессор.
— Видите ли, — убеждал Виктор, — мама сама хочет перемениться.
— И папа этого хочет, — нажимала Виктория.
— Мне кажется, если можно так выразиться, — добавил Профессор, — то, по сути дела, это станет чем-то вроде искупления за… ну, за… за наши ошибки молодости, — завершил Профессор, слегка нервничая.
Мальвина не отрывала глаз от Профессора. В тусклом свете комнаты с низким потолком казалось, будто только эти глаза и видны.
— Вы желаете этого? — спросила Мальвина.
Это было совершенно нечестно с её стороны, говорил себе впоследствии Профессор, — возложить всю ответственность на него. Если она в действительности настоящая Мальвина — придворная дама королевы Гарбундии, то возраст давал ей полное право решать самой. По подсчётам Профессора, ей должно быть сейчас около трёх тысяч восьмисот лет. Профессору же ещё нет и шестидесяти — сущее дитя в сравнении с ней! Но глаза Мальвины так и пригвождали к месту.
— Так ведь не может же быть никакого вреда, — ответил Профессор.
И Мальвина, по-видимому, приняла это как своё благословение.
— Пусть подойдёт к Каменным Крестам на закате солнца, — сказала она.
Профессор проводил двойняшек до двери. По причине, какой не мог объяснить сам профессор, все трое вышли на цыпочках. Мимо проходил старый почтальон мистер Брент — двойняшки побежали за ним и взяли его за руки. Мальвина всё ещё стояла там, где её оставил Профессор. Это было совершенно нелепо, но Профессор ощутил страх. Он прошёл на кухню, где было светло и жизнерадостно, и завёл с миссис Малдун беседу о «гомруле». Когда он вернулся в гостиную, Мальвины там не было.
В ту ночь двойняшки разговоров не вели, и решили не говорить ни слова и на следующее утро, а просто попросить мать пойти с ними вечером погулять. Было опасение, что она может потребовать объяснений. Но, на удивление, она согласилась без расспросов. Двойняшкам казалось, будто это сама миссис Арлингтон и выбрала тропинку, ведущую мимо пещеры, а, дойдя до Каменных Крестов, села и словно забыла об их существовании. Они на цыпочках отошли, не замечаемые ею, но сами толком не знали, что с собой теперь делать. Они пробежали полмили, пока не добежали до леса; какое-то время побыли там, стараясь не заходить в чащу; затем стали красться обратно. Свою мать они нашли сидящей точно так же, как они её оставили. Они подумали, что она спит, но глаза у ней были широко раскрыты. Их охватило огромное облегчение, хотя чего боялись, они и сами не знали. Они сели по обе стороны от неё и каждый взял её за руку, но, несмотря на раскрытые глаза, прошло ещё немало времени, прежде чем она заметила их возвращение. Она поднялась и медленно осмотрелась вокруг, а в это время церковные часы пробили девять. Сначала она не поверила, что так поздно. Удостоверившись после взгляда себе на часы — света едва хватало, чтобы их рассмотреть она вдруг пришла в такой гнев, в каком двойняшки ещё ни разу её не видели, и впервые в жизни оба по себе узнали, что такое оплеуха. Девять часов у всех порядочных людей — время ужинать, а им ещё до дому полчаса идти — и всё по их вине. Они дошли не за полчаса. Они дошли за двадцать минут: миссис Арлингтон маршировала впереди, двойняшки, запыхавшись и еле дыша, сзади. Мистер Арлингтон ещё не вернулся. Он пришёл через пять минут, и миссис Арлингтон высказала ему всё, что она о нём думает. Ужин стал самым коротким на памяти двойняшек. В постели они оказались за десять минут до установленного рекорда. Из кухни доносился голос матери. За кувшином молока недоглядели и оно прокисло. Часы ещё не пробили и десяти, как она уже дала Джейн недельное уведомление об увольнении.
Новость эту Профессор узнал от мистера Арлингтона. Мистеру Арлингтону нельзя было задержаться ни на мгновение, так как обед у них — ровно в двенадцать, а оставалось всего десять минут; но он, видимо, поддался на искушение. Начиная с четверга, завтракают в «Мэнор-Хаусе» теперь ровно в шесть; при этом вся семья полностью одета, а во главе стола восседает миссис Арлингтон. Если Профессор не верит, пусть придёт в любое утро и убедится сам. Профессор, как видно, поверил мистеру Арлингтону на слово. К шести-тридцати каждый занят своим делом, а миссис Арлингтон — своим, состоящим, главным образом, в слежке весь остаток дня, чтобы никто не сидел сложа руки. В десять — отбой и все в постели; и большинство из них только рады там оказаться. «Всё правильно; держит нас всех по струнке,» таковым было мнение мистера Арлингтона (дело было в субботу). Этого как раз и недоставало. Не насовсем, быть может; есть и свои минусы. Деятельная жизнь — присмотр, чтобы у всех остальных была деятельная жизнь, — не сочетается с безграничной приветливостью. Особенно поначалу. Свежеприобретенный пыл: можно было ожидать, что он превысит рамки осмотрительности. Не стоит его охлаждать. Поправки можно внести позднее. В общем и целом, взгляд мистера Арлингтона был: рассматривать это почти как ответ на молитву. Поднимая глаза к высшим сферам, мистер Арлингтон задержался на церковных часах. Это подтолкнуло мистера Арлингтона, не мешкая больше ни минуты, возобновить путь домой. На углу переулка Профессор оглянулся и увидел, как мистер Арлингтон припустил рысцой.
По-видимому, здесь и пришёл конец Профессору как здравомыслящему и разумному члену современного общества. В тот момент он уверен не был, но теперь ему стало ясно, что, настаивая на том, чтобы Мальвина проверила свои силы, если можно так выразиться, на несчастной миссис Арлингтон, он делал это с убеждением, что результат восстановит у него душевное равновесие. То, что Мальвина взмахом палочки (или в чём там у ней состоял фокус-покус) сможет превратить до того неисправимо праздную и расхлябанную миссис Арлингтон во что-то вроде Ллойда Джорджа в женском обличье, в расчёты его отнюдь не входило.
Забыв про обед, он бесцельно бродил по округе, не возвращаясь домой до раннего вечера. За ужином он вёл себя довольно беспокойно и нервно: «сидел как на иголках», по свидетельству маленькой прислужницы. Раз он стрелой выпрыгнул из кресла, когда маленькая прислужница случайно обронила столовую ложку; и два раза опрокинул соль. Именно за столом Профессор, как правило, находил своё отношение к Мальвине самым скептическим. В фею, способную уплетать довольно увесистый ломоть мяса и два куска пирога, поверить было не так просто. Сегодня вечером у Профессора никаких затруднений не возникало. Белые Дамы никогда не прочь были попользоваться гостеприимством смертных. Должно быть, всегда имела место определённая приспособляемость. С той роковой ночи своего отлучения Мальвина прошла, надо полагать, чрез всяческие испытания. Для нынешних целей она приняла образ jeune fille двадцатого века (нашей эры). Отдать должное отличной кухне миссис Малдун вместе с бокалом доброго лёгкого кларета естественно шло этому образу.
Похоже, что он ни на мгновение не мог выбросить из головы миссис Арлингтон. Не раз, когда он исподтишка кидал взгляд через стол, ему казалось, будто Мальвина смотрит на него с насмешливой улыбкой. Должно быть, это какой-то бесовитый дух подтолкнул его. Тысячи лет Мальвина вела — по крайней мере, насколько это было известно — исправленное и безупречное существование; подавила и оставила свою фатальную страсть к переменам — в других людях. Каким безумием было оживить всё это! И нет теперь под рукой королевы Гарбундии, чтоб её обуздать. Когда Профессор чистил грушу, у него появилось отчётливое ощущение, будто он превращается в морскую свинку — курьёзное чувство сжимания в ногах. Впечатление было настолько живым, что Профессор невольно выскочил из кресла и побежал посмотреть на себя в зеркало над сервантом. И даже тогда не испытал полного облегчения. Возможно, дело было в зеркале. Оно было очень старое: такое с маленькими позолоченными шариками по всей окружности, — и Профессору показалось, будто нос так и вырастает у него из лица. Мальвина выразила надежду на то, что он не заболел неожиданно, и спросила, не может ли она чем-нибудь ему помочь. Он настоятельно умолял её не думать об этом.
