Макс Фриш - Синяя борода

— Что означает для вас крест, господин Шаад?

Сны тоже предмет допроса.

— Какой величины был тот крест?

— Небольшой. Примерно как аварийный знак. По­этому я и хотел поставить его на дороге. Как аварийный знак. Но вдруг он стал большим, почти с меня величи­ной. Как надгробный крест.

— А откуда у вас взялся этот крест?

— Не имею представления.

— Если он был небольшой, как аварийный знак, господин Шаад, то, может быть, вы нашли его в багажни­ке, когда искали аварийный знак?

— Может быть...

— A как он попал в багажник?

— Не имею представления...

— Вы хотели, как вы говорите, поставить на дороге аварийный знак, а когда пешеходы заметили, что это надгробный крест из железа и с орнаментом, они остано­вились.

— Вдруг собралась целая толпа.

— Вы можете более подробно описать этот крест?

— Он был довольно тяжелый.

— А еще?

— Мне кажется, он был ржавый.

— Вы хотели воткнуть его в асфальт?

— Да.

— Как аварийный знак?

— Я так думаю.

— Прохожие что-нибудь говорили?

— Я ничего не слышал. Нет. Впрочем, я был готов к тому, что меня арестуют.

— Почему?

— Потому что крест мне не принадлежал.

— Вы это сознавали, господин Шаад?

— Кто-то спросил, откуда он у меня, этот крест, но это был не полицейский. Скорее знаток. Он проявил интерес как антиквар, но цены не спрашивал.

— А потом?

— Мне стало стыдно.

— Вы помните, почему вам стало стыдно?

— Потому что у меня ничего не получалось, я снова и снова пытался вбить крест в асфальт, все смотрели на меня, а у меня ничего не получалось...

— На этом вы и проснулись?

— Я был весь в поту... Знаю только, что вдруг меня окружили, мафия, или мне это почудилось, но я совсем не удивился; когда я захотел положить крест обратно в багажник, мою машину украли. На глазах у свидете­лей! Но они ничего не знали, или же они исчезли...

Путешествия — в Японию, например, где никто не знает о висевшем на мне обвинении, никто не слышал показа­ний свидетелей, — совсем не помогают; я сижу, обхватив руками колено, на скамье в императорских садах в Кио­то и слышу показания эксперта-психиатра:

— Несомненно, налицо параноидный симптом, как это нередко бывает у алкоголиков. Мы видели, что это находит свое выражение прежде всего в письмах, кото­рые часто остаются неотправленными, что, с другой стороны, свидетельствует о том, что обвиняемый, как правило, уже через несколько часов осознает, сколь сильно поддался он подозрительности. Его повышенную эмоциональность я ужо охарактеризовал вначале. Резю­мирую: обвиняемого нельзя признать ограниченно вме­няемым...

Сады камней и т. д., всякие там искательницы жемчу­га — обо всем этом знаешь и не побывав в Японии. Для алиби этого недостаточно. Даже если я рассказываю, как японская массажистка разминает своими маленькими пятками мой позвоночник, это не доказывает, что я сей­час нахожусь в Японии, —об этом тоже можно было где- то прочитать.

— Относительно японских садов камней, которые вы, господин доктор Шаад, якобы посетили в то воскре­сенье, и маленьких искательниц жемчуга в Микимото — так, кажется, называется это место, — то вам, видимо, известно о них из журналов, которые лежат в вашей приемной, господин доктор Шаад, а может быть, вы сами это видели?

Кратковременная поездка в Гонконг тоже мало помога­ет. Две ночи в китайском борделе. Но уже во время экскурсии в гавань в ушах снова звучат вопросы при­сяжных:

— Я тоже прочитал письма, имеющиеся в распоря­жении суда, и хотел бы спросить у господина доктора Шаада: разве женщина не имеет права сжечь свои лю­бовные письма?

— Да, конечно...

— Почему же вы оставили копии?

— Вы шесть раз разводились, господин доктор Ша­ад, почему ваши браки становились все короче?

— Жизнь становится короче.

— Вам не кажется, господин доктор Шаад, что причина в вас? Зачем вы женитесь все снова и снова?

— Я хотел бы спросить у обвиняемого, считает ли он, что когда-либо понимал женщину. Мне кажется, госпо­дин доктор, что нет: ведь вы постоянно объясняете женщин на свой манер, а если какая-нибудь из них не соответствует вашему мужскому представлению о ней, что тогда?

— Относительно цветов, которые лежали на трупе: кровавое злодеяние произошло в феврале, и, следова­тельно, это могли быть только оранжерейные лилии, это не вызывает сомнений, относительно лилий — мы виде­ли их на снимке, и, поскольку я развожу цветы, я хочу задать один вопрос: известно ли суду, сколько времени могут сохраняться оранжерейные лилии? Как специа­лист, я считаю, что только сам преступник мог принести эти лилии, иначе на снимке, который мы сейчас видели, они не были бы такими свежими... Это не вопрос, это утверждение.

Незабываемое впечатление оставил также один мой приятель:

— Вы, значит, беседовали с обвиняемым главным образом об астрономии, это мы слышали, господин Нойенбургер, и то, что вы охотно распивали с ним бутылочку старого бордо, хотя обвиняемый, как вы заверяете, во­обще ничего не понимает в астрономии, это мы тоже уже слышали.

— Он попросту не умеет думать.

— Господин Нойенбургер...

— А в остальном он славный малый.

— Вы знали Розалинду Ц.?

— Я не знаю ни одного врача, умеющего думать.

К примеру, мой врач удивляется, что я до сих пор жив, и он мне за это благодарен. Врачу, который никого не отправил на тот свет, просто везет...

— Вернемся к моему вопросу.

— А Шааду просто не повезло.

— Как он говорил о Розалинде?

— В то время я как раз занимался Эйнштейном...

— Вы хотите сказать: Шааду приходилось при этом помалкивать?

— Говорить об Эйнштейне, если собеседник ничего не смыслит в математике, очень нелегко, но, к счастью, у меня есть две собаки, и, если бывает нужно переменить тему, стоит только похлопать себя по бедру.—.и они уже тут как тут, а собачьи истории всегда забавны... Шаад начисто лишен чувства юмора;.. Я бы не хотел быть его женой... Глядите-ка, я уже двадцать четыре года женат, ведь все дело в юморе, человеку этого не выдержать, если у него нет чувства юмора, моя жена тоже чуть не стала актрисой...

— Когда вы видели Розалинду в последний раз?

— Он ведь знакомил меня с каждой женщиной, на которой собирался жениться, и говорил, пусть бог его проклянет, если он когда-нибудь ее обманет.

— Что вы хотите этим сказать?

— Да это же нелепость.

Свидетель хихикает.

— Господин Нойенбургер...

— Мне жаль Шаада,.

— Вы назвали Розалинду Ц. коровой; но в то же время вы однажды подарили и посвятили этой женщине свой рисунок...

— Стало быть, я говорил о другой.

— Но речь идет о Розалинде Ц.

— Меня никогда не интересовали браки моего друга,, и я думаю, он это ценил. Я сам тоже не особенно распро­страняюсь о своем браке. В делах сексуальных мой дух безмолвствует.

— Последний вопрос, господин Нойенбургер.

— Врач, который не знает, что в биохимии происхо­дит революция, это же нелепость, в таком случае уж лучше я отправлюсь гулять со своими двумя собаками...

Вернемся к обвиняемому.

— Мои собаки всегда действовали ему на нервы.

— В каком смысле господин Шаад — славный ма­лый?

— В конце концов, мы тридцать лет друзья, хотя нам и нечего сказать друг другу. Но я охотно распиваю с ним стаканчик вина. Лично я в друзьях не нуждаюсь. Я сам умею думать.

— Вы говорили об Эйнштейне...

— Я без конца изучаю Эйнштейна, великое значение его идей до сих пор еще по-настоящему не осознано. В философском плане. Я человек философского склада, моя жена — скорее музыкального.

— Я не об этом вас спрашивал.

— Меня раздражало его вранье, лучше уж действи­тельно беседовать только об Эйнштейне; когда Шаад рассказывает что-нибудь о себе, это все неправда...

— Вы можете привести пример?

— Я не хочу говорить о нем ничего плохого.

— Вы можете вспомнить, о чем говорил обвиняемый, ваш друг, когда он заводил разговор?

— Этого я не помню...

— Как свидетель, господин Нойенбургер, вы обяза­ны говорить правду, и ничего кроме правды, вы знаете, что ложные показания караются...

— И потом, Шаад ведь такой чувствительный, сверх всякой меры!

— Если ему становилось известно, что вы говорили за его спиной...

— Тогда он целый год мне не звонил.

— А вы ему звонили?

— Я думаю, он ждал этого... А потом хлоп — и он уже опять женат, а я даже не знал, что он развелся со своей Розмари!

Свидетель украдкой хихикает.

— Последний вопрос, господин Нойенбургер...

Путешествия заканчиваются возвращением домой. (Цюрих — Клотен.)

Таксист, приветливый венгр, знает, как ехать — через Кройцплац. Мой свидетель, хозяин гаража, как раз там заправляет баки горючим.

— Вам, значит, показалось, что он пьян?

— Он даже не помнил, что утром уже был здесь и что я ему утром говорил о сцеплении.